— Не бойся, бабушка, все будет хорошо!

На работе Вера получила пару полезных советов от Доры Израилевны.

— Возьмите с собой хорошего сыру, Вера Васильевна. В Израиле сыр варят из кошерного молока, а это такой процесс… — Дора Израилевна безнадежно покачала головой. — И боже вас сохрани приносить мясо в столовую. Там подают молочный завтрак, а если хотите мясного, тогда лучше у себя в номере. Возьмите кипятильник, чаю, кофе…

— У меня номер с кухней. Кипятильник не понадобится. Я специально такую гостиницу выбрала, чтоб можно было самой готовить.

— Обычно люди в отпуск едут отдохнуть от готовки, — удивилась Дора Израилевна. — Ну ладно, вам виднее. Да, в аэропорту будут спрашивать, везете ли вы с собой посылки от кого-нибудь. Скажите, что нет.

— Насчет посылок меня в агентстве просветили, — подтвердила Вера. — А сыр возьму, спасибо, что сказали.

— Но я хотела вас попросить… — волнуясь, продолжала Дора Израилевна, — вы ведь поедете на экскурсию в Иерусалим?

— Да.

— Значит, пойдете к Стене Плача. Я вас очень прошу… Передайте вот это. — И Дора Израилевна смущенно протянула Вере крохотную записочку, свернутую гармошкой, как студенты в институте обычно сворачивают шпаргалки.

— Кому передать? — не поняла Вера.

Дора Израилевна невольно вскинула глаза кверху, еще больше смутилась, даже покраснела буроватым старческим румянцем.

— В Стену Плача кладут записки. Меня воспитали атеисткой, но, я думаю, если в письменной форме, это ничего, можно… Тут ничего страшного нет, вы не подумайте… Просто я сердечница, если уйду раньше… с кем мои останутся? Вот и прошу… на всякий случай.

— Конечно! — Вера устыдилась своей непонятливости. — Конечно, передам! Простите, я хотела вас спросить… Не сочтите за бестактность. Вы не думали уехать туда насовсем? В Израиле прекрасная медицина, и уход за больными налажен… Столетним старикам операции делают, за каждого человека бьются, не то что у нас.

— Ехать надо было двадцать… нет, даже тридцать лет назад, — горько вздохнула Дора Израилевна. — Когда я была еще молода, когда силы были. А теперь… По израильским меркам, у меня еще не пенсионный возраст, а что я там буду делать? Язык мне уже не выучить… Да и совестно вот так ехать — на все готовенькое. Другие за эту землю кровь проливали, голыми руками ее из болот да из солончаков вытащили, а тут приеду я, ни на что не годная, да еще с двумя инвалидами на руках?

Вера не нашлась с ответом. Она взяла написанную на папиросной бумаге записочку, похожую на студенческую «шпору», и обещала «передать».


Вера выкупила в отеле номер люкс, который стройная, загорелая, с осветленными до белизны солнцем волосами женщина-администратор, говорившая по-русски, называла «суитой».

— Мам, а что такое «суита»? — спросил Андрейка, пока они поднимались в номер.

— Это от английского «свит» — номер из нескольких комнат.

— «Свит» — это по-английски «сладкий», — щегольнул знаниями Андрейка, недаром учившийся в английской школе.

— Пишется по-другому, — покачала головой Вера. — Такие слова называются омофонами: «suite» и «sweet». Произносятся одинаково, а пишутся по-разному.

«Суита» оказалась великолепным номером, настоящим люксом. Здесь была столовая, переходящая в гостиную, прекрасно оборудованная кухня, две ванные и две спальни. Вере досталась большая спальня с королевским ложем, на котором свободно уместились бы четверо, а Андрейке — маленькая комнатка с узкой кроваткой, выгороженная из столовой-гостиной.

Вере понравился городок Нетания, чем-то напомнивший ей родной Сочи: светлые стены домов в раме пышной южной зелени. Правда, Нетания, тоже вытянувшаяся вдоль морского берега, по размерам раз в десять уступала Сочи, но это был скорее плюс, чем минус. Здесь тоже царила знакомая Вере радостная и беспечная атмосфера юга, как бы говорившая: да, у нас тут жарко, и нам это нравится, а вам разве нет?

Ее поражало, как все с ходу распознают в ней русскую. Стоило ей зайти в обменный пункт поменять деньги, в магазин или в ресторан и что-то спросить по-английски, ей тут же отвечали по-русски.

Вообще этот город показался ей родным. Богатый рынок, прекрасный пляж — песчаный, а не галечный, как в Сочи, — приветливые люди. Андрейке, впервые попавшему на юг, все было в новинку.

В первый же вечер за ужином он брызнул помидорным соком на свои любимые белые шорты с черной оторочкой по бокам и страшно расстроился. Вера шорты простирнула, но пятно не сошло.

— Ничего, не волнуйся, — утешила она сына, — мы его на солнце выведем.

— Как?

— А вот увидишь. Надевай пока черные.

Номер люкс был со всех сторон опоясан балконами. С утра Вера разложила шорты на балконе, выходившем на восток. После обеда она переложила их на западную сторону. К концу второго дня от пятна не осталось воспоминаний.

— Я так в Сочи делала, — сказала Вера. — Солнце — лучший в мире пятновыводитель.

— Здорово, — восхитился Андрейка.

На пляже была площадка с бесплатными тренажерами под тентом, и он не отлипал от них, когда не сидел в воде, но при этом ухитрился загореть до черноты. Вера с болью в сердце вспомнила, как его отец десять лет назад тоже мгновенно загорел на юге. Она фотографировала сына, пока он плавал, и жалела, что у нее нет видеокамеры.

Видеокамеру можно было бы купить тут же, на месте, но как разобраться в инструкции на иврите? Может, там будет и на английском? Но инструкции пишут так, что и на русском не больно разберешь. Нет, решила Вера, камеру лучше купить в Москве, а съемки отложить до следующего раза. Она уже не сомневалась, что будет следующий раз.

Гуляя по пляжу, Андрейка нашел камешек с дырочкой посредине.

— Смотри, мам, смотри!

— Это называется «куриный бог».

— А почему?

— Ну, представь себе огромную курицу, этакого куриного бога. Она сослепу клюнула камешек. Решила, что это зернышко, и пробила его клювом насквозь. Была такая легенда. — Вера продела в дырочку нитку и повесила куриного бога сыну на шею. — Считается, что это амулет.

Гордый Андрейка стал расхаживать с амулетом и искать на пляже куриных богов. Нашел довольно много: в Нетании они попадались часто. Сервант в столовой номера люкс украсился целой коллекцией трофеев, причем некоторые из них отличались немалым весом. Вера уже с веселым ужасом представляла, как просядет самолет, когда сын потащит все эти булыжники домой. Но на пятый день после их приезда случилась неприятная история.

На пляже появилась еще одна русская мама с сыном. И этот сын, толстый, противный мальчишка немного старше и много крупнее Андрейки, увидев у него на шее амулет, заявил:

— Это не настоящий куриный бог! Настоящие — только у нас в Крыму. А это — так, строительный мусор, цемент с песком. Вон его сколько понасыпано!

И он указал на искусственные волноломы, уменьшавшие волнение на море. И высунул язык.

— Ну и сидел бы в своем Крыму! — огрызнулся в ответ Андрейка.

Вера ужасно рассердилась.

— Не смей так говорить! Никогда, слышишь?

— А чего он лезет…

— Андрей! Извинись немедленно. И запомни: каждый может ехать, куда захочет, жить, где захочет. Нельзя так говорить: «…сидел бы в своем Крыму». Это неприлично и непорядочно.

Андрейка испугался и притих. Никогда раньше он не видел маму такой расстроенной и сердитой.

— Ладно, мам, прости. Я больше не буду.

Конечно, Вера простила. У нее даже не хватило духу потребовать, чтобы сын извинился перед мальчиком из Крыма. Мальчишка и правда попался неприятный. Но, вернувшись в отель, Андрейка собрал и выбросил всех куриных богов. И амулет с шеи сорвал. Вера огорчилась, но разубеждать сына не стала.


На следующее утро выяснилось, что мальчик из Крыма живет с ними в одном отеле. Они встретились в столовой, и толстый мальчишка тут же снова показал Андрейке язык. Андрейка уже двинулся было к нему с кулаками, но Вера его остановила:

— Перестань, сынок, это глупо. Просто не обращай внимания.

Крымский бузотер все никак не хотел оставить Андрейку в покое, видно, что-то ему не нравилось в москвиче. Вера вспомнила, как Зина называла это «телесной неприязнью». Вот и у нее с Гошей Савельевым, наверное, так.

Они столкнулись возле тостера: Андрейка отправил в барабанную машину пару кусков хлеба — себе и маме, — а мальчик из Крыма схватил их, когда они вылезли поджаренные.

— Это мое! — возмутился Андрейка.

Толстый опять показал ему язык и убежал. На этот раз Андрейка решительно вознамерился не спустить обиды, и опять Вера поспешила вмешаться:

— Не надо, сынок. Его бог накажет.

— Ну-у-у… — разочарованно протянул сын, — еще ждать, пока бог накажет… Бабушка говорит, бог долго терпит…

— Да больно бьет, — закончила Вера, заправляя в тостер новую порцию хлеба.

Но на этот раз божья кара не заставила себя ждать. Не успели поджаристые ломтики вылезти из тостера, как вдруг раздался возмущенный крик на всю столовую. Все оглянулись, и Вера с Андрейкой тоже.

Женщина, убиравшая со столов грязную посуду, стояла возле одного из столиков и, голося, тыкала пальцем в нечто, лежавшее на тарелке. За столиком сидели крымчане. Вера с Андрейкой подошли поближе.

Израильская уборщица не говорила по-русски, да и английского, похоже, не знала. Другие посетители столовой, видимо, поняли, в чем дело, и тоже начали возмущаться. Поднялся страшный гвалт, уборщица по рации вызвала в столовую, находившуюся в подвальном помещении, ту самую женщину-администратора, что называла номер люкс «суитой».

На тарелке — к этому времени Вера уже разглядела и поняла, в чем дело, — лежали бутерброды с колбасой.

— Вы что же это делаете?! — возмутилась администратор. — Да нам теперь из-за вас придется кошеровать всю столовую!