— Прости, детка, я не по этой части.

Изумление и разочарование, проступившие на выразительном лице Салям, были достойны кисти кого-нибудь из старых мастеров.

— Ты что, «голубой»? — спросила она с недоверием.

— Нет, — улыбнулся Николай.

— Тогда в чем дело? Я тебе не нравлюсь?

— Ты мне нравишься до полного опупения, малышка, но я стар для тебя. Тебе шестнадцать-то стукнуло или еще нет?

Прелестное личико Салям засветилось лукавством.

— Теперь можно с четырнадцати.

— Вот видишь, я стар для тебя. Не скажу, что гожусь тебе в отцы, но при нынешней продвинутости я мог бы тебя родить.

Салям прыснула со смеху и, ничуть не обидевшись, побежала одеваться. С ней и вправду было легко. Она оделась, подхватила сумку, чмокнула его в щеку и бросила напоследок:

— Передумаешь — позвони.

Николай остался монтировать ролик. Впервые за долгое время он работал, насвистывая не «Вишню», а «Лайлу» Эрика Клэптона, и на душе у него было… не то чтобы легко, но не так погано, как обычно.

Он отнюдь не был монахом, но сейчас почти гордился собой: проявил-таки выдержку и не воспользовался тем, что предлагала эта девочка. Сама о том не подозревая, Салям показала ему, как низко он пал. В юности Николай искренне презирал мужиков, прибегавших к услугам проституток. Раз не могут найти себе чего-нибудь получше, значит, слабаки они и лузеры, считал Николай.

А вот в последнее время, правда, пока только теоретически, он стал смотреть на это другими глазами. Свяжешься с незамужней — она потянет в загс. С замужними тоже хлопот не оберешься, да и неизвестно, чем дело кончится. Женщины вечно все усложняют. Нет, нормальные проститутки все-таки честнее. Платишь — получаешь товар. Точнее, услугу. Обменялись и разошлись. Все это было так тошнотворно и мерзко, что Николай предпочитал терпеть и не связываться ни с кем.

Когда природа требовала свое и становилось совсем невмоготу, приходилось путаться с девицами, похожими на Лору. Таких Николай повидал немало. Они расплачивались этим как мелочью. С операторами, осветителями, парикмахерами, гримерами, если ориентация совпадала. Как будто давали на чай. Ничем не лучше проституток, а пожалуй, что и хуже.

Но он не представлял себе, как пойдет куда-нибудь на Тверскую или поедет на Ленинградское шоссе или где там еще они тусуются, эти проститутки… Искать по Интернету… Что? Какую-нибудь службу эскорта? Тьфу, даже думать противно. Может, пришлют ту же самую девицу, которую он только что снимал в рекламном ролике, откуда ему знать?

А вот Салям… Салям совсем другая. Она предложила это безо всяких задних мыслей, просто потому, что ей самой так хотелось. И с ней, наверное, было бы хорошо… по-настоящему хорошо. Вот только… ему это не нужно. Кто он такой, чтоб ему было хорошо? Но Николай часто вспоминал о ней, вспоминал улыбку веселого бесенка и сказочно прекрасное, без единого изъяна тело.

Салям за один сеанс изложила ему историю своей жизни и свое немудрящее кредо. Отец у нее «отстойный» и «тормознутый», не дает сниматься. Мать — стерва, ей на Салям плевать. Вот и приходится крутиться самой. Ничего, она еще всем покажет. Заарканит денежного туза и будет вся «в шоколаде». Ну а пока… она еще и сама способна заработать, так что предки пусть катятся. Между прочим, отец тоже на матери женился из-за внешности, она тоже по подиуму ходила в свое время.

Николай слушал ее вполуха, но почему-то все запомнил.

Ему и в голову не приходило, что он дарит Салям хоть и сомнительное, но все-таки бессмертие. Опять у него возник удачный слоган с игрой слов и смыслов: «Bare essentials» note 4. Звонить Салям он не собирался и больше не видел ее ни разу. Ни разу до одного страшного вечера четыре года спустя, когда вдруг услышал по телевизору…


Вот почему так бывает? Николай не заглядывал в «ящик» годами: наелся за то время, что сам работал на телевидении. Душа не принимала телепродукт как таковой. И уж тем более никогда он не интересовался уголовной хроникой. А тут вдруг случайно услышал знакомое имя, повернулся к включенному телевизору…

Они выложили на экране несколько фотографий прежней Салям, а потом показали, что с ней стало. Нет, сначала показали, что с ней стало, потом выложили снимки прежней Салям, а уж потом снова вернулись к репортажной съемке. Рассказали, как ее выловили из мусорного контейнера. Милую, непосредственную, легкомысленную и бесхитростно-невинную Салям.

Но это случилось уже в другой жизни, и до этого оставалось еще четыре года. Николай не знал и не мог знать, что ей отпущено всего четыре года, он просто сделал очередной рекламный ролик. Никите этот ролик страшно понравился, но телевизионное начальство сочло его слишком откровенным. На экран он не вышел, зато кадр с дикой кошкой Салям, охотящейся за компьютерной «мышкой», опубликовали в нескольких компьютерных журналах. Никита заказал увеличенное изображение и повесил его у себя в кабинете.


А Николай продолжал изобретать рекламные ролики и компоновать клипы. Он старался ни о чем не думать: день прошел, и слава богу. Это бездумное существование тянулась годами.

Без слез, без жизни, без любви…

Нет, он не забыл «голос нежный» и «милые черты», но постепенно боль притупилась, стала ноющей.

Характер у него стал портиться. Люди его раздражали, общение давалось все с большим и большим трудом. В шумной компании Николай быстро терял нить разговора, слова превращались в неразличимый гул, собеседники казались рыбами в аквариуме, безмолвно разевающими рты. Прежние друзья куда-то подевались, новых не предвиделось. Его такое положение устраивало.

С родителями Николай старался видеться как можно реже, хотя и понимал, что они обижаются. Он ничего не мог с собой поделать, ему тяжело было возвращаться в родную квартиру на Земляном Валу. В эту квартиру он хотел привезти Веру… а привез Лору. Поэтому он предпочитал созваниваться, но всячески избегал визитов.

Однажды родители взбунтовались и призвали его «на правеж». Он приехал. Мама плакала, отец пытался изображать строгость. Сам Николай старательно отмалчивался.

— Зачем ты губишь себя, сынок? — напрямую спросила Наталья Львовна.

Николай не ответил.

Ты скажи, скажи мне, вишня…

— Вот что, Николаша, — решительно начал Александр Николаевич, называя его старым детским именем, — завязывай с этим делом. С театром не вышло — давай возвращайся в МАИ. Ничего страшного, нагонишь, ты ж четыре курса прошел. Я сам тебя поднатаскаю. Со времен Жуковского note 5 в расчете подъемной силы крыла особых изменений не произошло, — добавил он с безрадостной усмешкой.

— Нет, — покачал головой Николай, — поздно уже. Вы не волнуйтесь, — добавил он, — у меня все в порядке. Извините, мне работать надо. Мне светит государственный заказ.


Николай не солгал. Обретя имя в рекламном бизнесе, он обратил на себя внимание «крупной рыбы». На дворе стоял уже двадцать первый век, в России сменился президент, нефть повысилась в цене. Вернули старый советский гимн, опять вошли в моду старые песни о государственности, державности и патриотизме. Так Николай и оказался втянутым в авантюру с постановкой сцен из русской классики на телевидении. Телепродюсер Леонид Звягинцев страшно увлекся этим проектом и пригласил Николая. Тот отказался. Идея с самого начала показалась ему никчемной, к тому же ему не нравился Звягинцев. При каждой смене ветра этот человек с завидной легкостью поворачивался то правым, то левым галсом, причем любой ветер оказывался ему попутным. Но вскоре с Николаем произошел один неприятный случай.

Как-то раз он поздно вечером остался один в монтажной. Его любимый монтажер — Клавдия Ивановна, правда, не Шульженко, а Коноваленко, которую все звали просто Кла, хотя ей было уже под шестьдесят, — почему-то задерживалась. Это было на нее не похоже. Николай нервничал. Монтажное время дефицитно, они могли и не успеть. Вдруг в монтажной появился некто в костюме от Армани и представился помощником депутата. Какого — не уточнил.

Этот человек уже дважды попадался ему в тот день — в коридоре и в кафетерии, куда Николай заскочил перехватить бутерброд перед работой в монтажной. Незнакомца он запомнил. Внешность у него была очень уж характерная: довольно молодой, хотя и постарше Николая, коренастый крепыш с короткой стрижкой, бычий затылок без шеи, плавно переходящий прямо в ягодицы… Николай удивился, но значения не придал. Раз уж этого качка пропустили в останкинский комплекс, значит, пришел он по делу и документы у него в порядке.

Помощник депутата сразу перешел на «ты».

— Мне тебя рекомендовали как хорошего клипмейкера.

— Я политикой не занимаюсь, — неприязненно откликнулся Николай. — С депутатами не работаю.

И злорадно пропел:

Эх, выборы, выборы,

Кандидаты — пидоры…

— Да нет, ты не понял. — Помощник депутата держался как приблатненный и гнусавил при разговоре. — Что нам надо, так это классное порево. Никакого примитива, никаких туда-сюда…

— Расслабон для харизматиков? — догадался Николай. — А что, порно-двигательный аппарат заедает?

Собеседник не уловил иронии.

— Сечешь фишку! — радостно осклабился он. — Полный карт-бланш в смысле бабок, все условия, шикардосные девахи, прикольные на все штуки…

— Я понял, — перебил его Николай. — Это не моя тема.

— Да ладно, не корчи из себя святошу…

— Святого, — машинально поправил Николай.

— Чего?..

— Нет смысла корчить святошу. «Святоша» значит притворщик, прикидывающийся святым.

— Слушай, только давай вот без этих дешевых понтов, — разозлился помощник слуги народа. — Твое дело жесть снимать. Эксклюзив для узкого круга. Сечешь?