– Что бы сказала Мод? – спросил Френк. – Ох, что бы сказала Мод!

– Я-то точно знаю, что могла бы сказать Мод, и выскажусь за нее. Мод был свойствен ужасный снобизм, но неизменно лишь по отношению к каким-то странным вещам. Окажись она здесь, войди она в комнату, ты знаешь, что бы она сделала первым делом?

– Что?

– Вот что! – Я откинула блестящее покрывало с кровати и приложила руку к наволочке. – Она бы сказала: «О, Виктория, этого не может быть! Это же хлопок, а не лен!»

Мы несколько задержались в тот вечер, пытаясь связаться с Америкой и поговорить с нашим сыном Максом и дочкой Ханной: когда мы спустились к обеду, Фредди и Винни уже ждали нас в зале – когда-то тут была большая гостиная. Они сидели на стульях стиля честерфилд, обтянутых красным бархатом, у большого камина, обмениваясь взглядами, полными любопытства.

На Фредди был старый, несколько позеленевший, смокинг, который знавал лучшие времена. На Винни было длинное платье, которое никогда не считалось модным, но, может, приближалось к этому понятию году в 1940-м. К ее внушительному бюсту была приколота выразительная брошка размером с чайное блюдце. Она покрасила губы помадой, что позволяла себе только в исключительных случаях.

Оба они были переполнены счастливым и смущенным ожиданием.

– Моя дорогая, ты никогда бы не могла себе представить, где нас разместят, – понизив голос, который все равно был слышен даже в дальнем конце, сказала Винни. – В Королевской спальне, Викки! Подумать только!

– И это еще не самое интересное. – Фредди был преисполнен возбуждения. – В ванне… там какие-то совершенно невероятные приспособления. Напускаешь воду, наливаешь какой-то шампунь с пузырями…

– Который так и стоит в ванне! И их сколько угодно! – вмешалась Винни. – В шкафчике!

– А затем ты нажимаешь какую-то кнопку и – пфф! В ванне возникает настоящий водоворот.

– Это называется джакузи, Фредди, – сказала я.

– Да? – Фредди очень заинтересовался этим открытием. – И такие штуки теперь ставят в гостиницах, да? Просто потрясающе. Ковер есть даже в ванной! Ну, ну, ну. – Он помолчал. – Могла ли ты себе их позволить, все эти штучки? Я не могу и помыслить, чтобы они появились у нас в доме. Я был бы не против иметь кое-что из них у себя. Я так и сказал Винни: «Потрясающее место для убийства! Как бы стал тут вести себя инспектор Кут?»

Когда мы отправились в обеденный зал, Фредди продолжал удивленно разглагольствовать о джакузи, к нескрываемому удовольствию всех остальных гостей. Здесь, в бывшем бальном зале, Фредди и Винни в первый раз столкнулись с изысками «современной кухни». Она произвела на них впечатление не меньшее, чем джакузи.

– Спаси Господи, – сказал Фредди, когда ему преподнесли произведение кулинарного искусства в виде трех разноцветных муссов на огромном белом блюде. – И это все? Смахивает на детское питание. Что ты думаешь, Винни? Похоже, что у меня на тарелке роза. Это может быть розой. Господи… то есть, черт меня побери! – да это же помидор!

Честно говоря, пища была превосходной; и по мере того, как перемена следовала за переменой, Фредди успокоился, хотя и бурчал по поводу отсутствия того, что он называл «настоящей» едой, которую он видел в виде стейка и пирога с почками.

К половине десятого, когда Фредди и Винни, как правило, отправлялись спать, Фредди позволил себе порцию виски. Он похлопал себя по круглому упругому животику с выражением человека, который рад встрече со старым другом.

– Ты знаешь, – с доверительным видом сказал он Френку, – во время войны, то есть той самой Великой Войны, мать отвела меня показаться врачу, очень известному медику, и тот сказал, что у меня слабое сердце. Какое-то нарушение работы клапанов – я уж и забыл. И, вспоминая этот визит, думаю, что не так плохо управился с ними. Девяносто лет! Что ты об этом думаешь, Френк?

– Я думаю, – сказал Френк, – что мы еще притащим сюда вас с Винни. Но на этот раз мы будем праздновать ваше столетие, Фредди.

Эти слова заставили Фредди порозоветь от удовольствия. Он сжал пальцы Френка, после чего, спохватившись, одарил его энергичным рукопожатием.

– У тебя прекрасный муж, Викки, – сказала Винни, когда я провожала их по этажу. – В самом деле, просто великолепный. Мы с Фредди неплохо постарались для тебя, не так ли, Фредди?

Они стали подниматься по лестнице в свою комнату с твердым намерением, как заверила Винни, полюбоваться на комету из окна своей спальни. Тот факт, что ночь была облачной, видимости не было почти никакой, казалось, совершенно не волновал Винни, женщину, дух которой всегда оставался непреклонным. Как я думаю, она предполагала, что комета, подчиняясь ее указаниям, низко и неторопливо пройдет у нее прямо перед окном.

– А она будет искрить, Фредди? – спросила она на полпути.

– Не припоминаю, Винни. Не думаю, что там были искры.

– О, а я так надеюсь, что они будут, – уверенно сказала Винни. – Куча искр и длинный хвост. Знаешь, что я думаю, Фредди? Я думаю, что она будет выглядеть точно, как бомба в полете, да, так и есть! Как самолет-снаряд, Фредди…

* * *

– Ты знаешь, что нам не доведется ее увидеть? – с сожалением сказал Френк несколько позже. Накинув пальто, мы вышли на террасу.

Френк меланхолично посмотрел на небо.

– Даже луна почти не видна. Комету в такую ночь удастся заприметить лишь тому, кто сидит у радиотелескопа.

– Не важно. Она здесь. И мы знаем, что она здесь, пусть даже не видим ее.

– Пусть так. – Но Френка, ученого до мозга костей, это, похоже, не успокоило. – Я бы хотел хоть раз увидеть ее. Только разок. Ведь она появится снова лишь через семьдесят шесть лет – и нам никогда больше не удастся увидеть ее.

– Максу и Ханне удастся – они посмотрят и за нас.

– Ты в это веришь?

– Наполовину верю. Да. Сегодня вечером мне кажется, что я смотрю на нее за всех тех, кто наблюдал за ней в последний раз. За моих мать и отца, дедушку и бабушку. За Мод и Монтегю Штерна, и Констанцу, за Стини, Мальчика и Дженну. За всех них. – Я обвела взглядом пустую террасу. – Да. За всех них.

– Давай пройдемся. – Френк взял меня за руку. – Хочешь? Хочешь погулять… и основательно? Мне бы хотелось. Я был бы рад. Меня как-то не тянет возвращаться в дом.

– Как и меня. Давай погуляем. Мне нравится гулять по ночам.

Так что, покинув террасу, мы пошли по дорожке к озеру. Сначала мы шли рядом, а потом – как нередко случалось, когда мы прогуливались вместе, – Френк вырвался вперед. Никто из нас не возражал; у Френка шаги были шире, чем у меня. Он по-прежнему шагал, как когда-то выразился мой дядя Стини, забывая об умеренности. Его походка всегда отличалась целенаправленностью; он любил намечать точку до следующего поворота, до очередного наблюдательного пункта. Я же предпочитала идти неторопливо, порой оглядываясь.

На озере по-прежнему обитали лебеди, только на этот раз белые. Мы смотрели, как они выплывают к нам из темноты – молчаливые белоснежные сказочные привидения, и темнота, царившая в размахе их крыльев, была непроницаема, как черное дерево.

Мы пошли дальше. Я видела, что облака затягивают лик луны, как, покачиваясь, плывут очертания деревьев, и с нежностью вспоминала тех, кто уже ушел. Я помнила тех, кто покинул нас совсем недавно: Векстона, а за несколько лет до него Дженну, которую мне посчастливилось найти через несколько лет после замужества; Дженну, которую я в последний раз видела в кругу ее новой семьи, рядом с мужем, пасынком, внуками. Дженна в конце концов обрела свое счастье, и я была рада за нее.

Я вспоминала тех, кого потеряла еще до них, в середине жизни: о Стини и Констанце. Я думала и о тех, кто умер давным-давно: о моих собственных родителях и о дяде, которого я никогда не видела, о погибшей семье Френка. Как много привидений: они здесь, и тем не менее их не видно. Я бы хотела, чтобы они дали знать о себе: я хотела бы поговорить с ними.

– Только не через лес, – обратился ко мне Френк, когда мы приблизились к стене деревьев.

– Да, не через лес. Пойдем по этой тропе?

– Куда она ведет?

– Мы как-то ходили по ней с гончими Фредди. Она тянется на несколько миль. Из долины она идет дальше. Доходит до круга – и, может, еще дальше. Когда мы ходили, то обычно останавливались на вершине холма.

– Круг? Каменный круг? Я никогда его не видел. Далеко ли до него?

– Мили четыре или пять.

– Мы можем добраться до него? Сегодня вечером меня тянет в долгую прогулку. Все идти и идти, не останавливаясь.

Мы двинулись дальше. Перед нами лежала широкая проселочная дорога, сбиться с которой было невозможно. Луна давала достаточно света, чтобы видеть путь впереди, который вел из долины Винтеркомба, поднимаясь по склону окрестных холмов.

Пока мы шли, ветер усилился; небо начало проясняться. Сначала мы увидели Полярную звезду, а затем, словно они выплывали, чтобы порадовать нас, яркую россыпь созвездий. Мы уже оставили за собой подъем. И начали одолевать второй.

Френк вырвался вперед. Он остановился на верхушке холма. Я смотрела, как фигура моего мужа вырисовывается на фоне неба. Какой бы вид ни открывался ему с этого наблюдательного пункта, похоже, он устраивал его: он вскинул руки. Один из его странных импульсивных жестов: то ли он радуется победе, то ли что-то приветствует. Я с любовью смотрела на него, когда, закинув голову, он уставился в небо. Я двинулась дальше, и, когда добралась до самой вершины, он протянул руку помочь мне.

– Сначала посмотри вон туда.

Повернувшись, я увидела Винтеркомб. Лунный свет теперь лился во всю мощь, и пространство передо мной открывалось взгляду. Я видела чашу долины, темную ленту реки, озеро, неподвижную стену леса и скопище домов с черными крышами, башенки на них, ряды окон и горящий в них свет.

– А теперь вот сюда.

Он развернул меня лицом в другую сторону. У меня перехватило дыхание. Там, у основания голого, без растительности, холма, высился монумент. Огромный, затерянный в одиночестве круг камней, место, сохранившееся с доисторических времен: в лунном свете камни блестели, как выбеленные временем кости.