Уверившись, что на уме у графа нет ничего плохого, Джоанна получила истинное удовольствие, наблюдая, как ее любовник изничтожает этого мерзкого червяка Флитвуда. Как оказалось, тот безбожно солгал, и расписок Лэнгфорда у него набралось на сумму, в полтора раза меньшую. Джоанне лишь оставалось гадать, во что ей обойдется этот якобы благородный поступок ее любовника.

Кажется, прошлым вечером граф потребовал правду в обмен на эти долговые обязательства… Сможет ли она рассказать ему правду?..

Когда они вернулись в особняк, граф не позволил ей удалиться в ее комнату, провел в свой кабинет. Там он вручил ей расписки и сказал, указав на пылающий в камине огонь:

— Можете сжечь.

Джоанна давно привыкла пользоваться любым удобным случаем, и потому не стала задавать графу все свои «зачем» да «почему», а просто кинула ненавистные бумажки, не дававшие ей вздохнуть свободно, в огонь. Потом она повернулась к графу:

— И что вы потребуете от меня за эту милость?

— Ничего сверх обычного. Но вы должны посчитать, что теперь вы моя на три месяца, не меньше. Или пока мне не надоест.

Джоанна обреченно прикрыла глаза. Но девяносто дней все-таки не вся жизнь. Три жалких месяца и, может быть, еще чуть-чуть.

Графу было очень интересно, понимает ли она, что теперь не связана с ним абсолютно ничем. Долговые расписки сгорели, и он не взял с нее даже честного слова, что она останется с ним на эти три месяца. И ему не хотелось начинать этот разговор.

— Встретимся вечером, — попрощался он и покинул особняк.

* * *

Он давно умел держать под контролем свои желания — этого зверя, обладавшего больной фантазией и жадно рычавшего при появлении возможной жертвы. В последние несколько лет тот лишь иногда огрызался осколками эротических видений. Но сейчас… осознав, что Джоанна действительно в его доме и действительно готова на все, демон принялся за старое, и видения, фантазии и желания не давали графу спокойно вздохнуть. Он то и дело ловил себя на мыслях о том, что сделает с Джоанной вечером. И он не видел смысла ждать до поздней ночи. Не было такого уговора.

Он едва сдержался за ужином, но все-таки сумел укротить зверя. Просто опасался после стольких лет почти что целомудрия дать себе волю. Просто привык всегда сдерживать себя. Воздержался от любых обращений к своей гостье во время ужина, потом… неожиданно для себя вновь отложил неизбежное, сказав:

— Жду вас в своей спальне через час. Не опаздывайте.

Через час. Весь этот час он просто сидел в спальне, играя веревкой, которую припас прошлым вечером и разглядывая собственную комнату. Он с удивлением осознал, что многие из его фантазий здесь нельзя осуществить. И целый час провел, планируя и мечтая.

Раздался короткий стук в дверь и вошла Джоанна.

Она бросила быстрый взгляд на веревку в его руках, но не дрогнула. Склонила в коротком поклоне голову, словно приветствуя своего господина.

— Разденься, — приказал он. Как и в первую ночь, Джоанна аккуратно складывала одежду на стул. Ему нравилась даже эта деталь: то, что она не раскидывает свои вещи по всей комнате, якобы в порыве страсти.

— На кровать.

Джоанна присела на край постели.

— Ляг.

Она не стала суетиться, забираться под одеяло, просто легла на спину поперек кровати. Ее ноги при этом продолжали стоять на полу.

— Поставь ноги на кровать.

Отдав приказ, он сообразил, что ее бедра лежат на самом краю. Поставить ступни просто некуда. Но он не стал отменять или дополнять свои слова. Он ждал, что она сделает. Подвинется самовольно? Попросит разрешения подвинуться? …Так, как прошлой ночью спросила, желает ли он, чтобы она целовала не только его главное мужское орудие…

Джоанна, изогнувшись, приподняла бедра, и ее ступни легли на это место. Вернее, пальцы ног, а пятки при этом почти упирались в ягодицы. Руки ее продолжали лежать на кровати по обеим сторонам ее тела, выгнутого неестественным образом. Она даже умудрилась не развести при этом бедра. Такую позу граф и представить себе не мог. По лицу и по дыханию Джоанны он понял, что ей это далось не так уж легко.

Он подошел к кровати, бросил веревку на постель. Сильными руками взял женщину за бедра и подвинул повыше на кровать, так, чтобы осталось место, куда можно поставить ноги. Он не стал приказывать, просто сам поставил ее ноги на кровать, раздвинув пошире и согнув в коленях. Получив возможность принять более естественное положение, Джоанна задышала ровнее.

Граф же подумал, что надо быть осторожнее с приказами и учитывать, что Джоанна приучена воспринимать их дословно.

Он окинул ее оценивающим взором. Кажется, она не испытывает ни малейшего смущения от того, что ее ноги разведены и мужчина имеет возможность видеть самые интимные подробности. В спальне горели несколько свечей и камин, так что спрятаться в темноте у нее не было никакой возможности.

Он медленно провел пальцем сверху вниз по ее пухлым нижним губкам, внимательно наблюдая за ее лицом. Даже не дрогнула. Даже дыхание не сбилось. Словно вообще не заметила.

Он повторил движение, в этот раз намеренно надавив в том месте, где было отверстие. Другая его рука в это время лежала на бедре Джоанны, и, осторожно проникая пальцем вглубь ее тела, граф почувствовал, как она заставила себя расслабиться. Он знал зачем: чтобы не было больно. Она была почти сухой, не испытывала ни малейшего желания, просто подчинялась и позволяла делать с собой все, что угодно. Граф некоторое время разрабатывал ее пальцем, пока тело женщины не дало естественный ответ — некоторое количество влаги.

Он потянулся за веревкой. Обвязал сначала ее левую ступню и бедро, так чтобы она не смогла разогнуть ногу, и привязал к спинке кровати. Проделал то же самое с правой стороны. Встал между ее ног. Теперь она не могла бы закрыться или спрятаться от него, даже если бы и захотела. К его удивлению, Джоанна вдруг попробовала это сделать: с едва слышным стоном со всей силы попыталась свести ноги вместе. Его руки лежали на ее бедрах, и он чувствовал, как сильно напрягались ее мышцы в бесплодных попытках. Тысяча чертей! Ему понравилась такая демонстрация беспомощности. Больше чем понравилась. Он готов был немедленно вставить ей, забыв о «конверте». Едва удержался, от избытка чувств сжав пальцы на ее бедрах. Из его горла вырвался низкий звук, очень похожий на звериный рык. Женщина в ответ издала стон и снова сделала попытку свести ноги. Ругнувшись, граф заставил себя оторваться от сладкой добычи, чтобы найти и надеть «французский конверт», будь он проклят. Одним длинным, резким движением он взял свою жертву. Джоанна издала длинный тихий стон и как будто сдалась: бедра ее расслабились и перестали тянуть веревки. Словно обезумевший мальчишка, граф двигался в ней, потом кончил, сдавленно вскрикнув. Отдышавшись, граф обошел кровать и сел с другой стороны — там, где лежала голова женщины.

— Так скажи же мне, Джоанна, каким образом можно добиться такого удивительного послушания? — он провел пальцем по ее щеке. Его орудие, не утратившее пока своей твердости, победно торчало, и граф даже не думал прятаться от ее осторожных взглядов.

— Нет, — чуть хрипло, сдавленно ответила она, понимая, что граф выложил достаточно денег, чтобы надеяться получить ответы на свои вопросы. Он коротко усмехнулся и встал. По звукам шагов Джоанна определила, что граф вышел в гардеробную. Оттуда послышался плеск воды.

Женщина начала понемногу мерзнуть. Она старалась не думать, что граф может захотеть оставить ее связанной на всю ночь. В конце концов, в таком положении она занимает всю его кровать, а ему же надо где-то спать. Но все-таки такая возможность оставалась, и Джоанна знала, что, отказываясь отвечать на его вопрос, она рискует вызвать его гнев и рискует на всю ночь остаться узницей на этой кровати. В конце концов, только в этом крыле дома не менее десятка комнат с кроватями.

Граф все-таки вернулся и принялся развязывать узлы. Джоанна незаметно перевела дыхание. Он снял веревку слева и сам распрямил ее ногу — медленно и бережно. Граф взялся за ее правую ногу

— Скажи мне, Джоанна, зачем ты пыталась свести ноги?

— Чтобы закрыть кое-что.

Граф посмотрел ей в лицо и усмехнулся. Джоанна поняла, что он ей не поверил.

— Ты ведь понимала, что не сможешь. Так зачем?

— Мне было стыдно, — сделала она вторую попытку.

Граф ответил тем же недоверчивым взглядом. Веревки на правой ноге были уже почти распутаны, но он не стал развязывать последний узел.

— Я не люблю, когда мне лгут, — с едва заметной в голосе угрозой проговорил он. Джоанна растерянно пыталась придумать подходящий ответ. Она могла бы сказать правду, но тогда граф мог бы оказаться расстроен, что его попытка подмять, покорить женщину оказалась неудачной. Стараясь, чтобы ее муж был довольным, Джоанна очень четко выучила правила всех его игр. Если он связывал ее — значит, ожидал сопротивления. И она старательно сопротивлялась — так, чтобы почти по-настоящему. Если не связывал — значит, ожидал полного повиновения. И в таких играх никогда не следовало говорить правду. Следовало говорить то, что хотел услышать муж. И говорить правдиво. То есть, так, чтобы он поверил. С мужем ей все удавалось. Граф же, как бы его вкусы ни совпадали со вкусами покойного Лэнгфорда, не верил ей. И задавал вопросы не затем, чтобы закончить постельную игру и полностью удовлетворенным отправиться спать.

— Ты делала это потому, что тебе было особенно неудобно и неприятно, или потому, что ты знала, что это понравится мне? — с нажимом спросил граф, не дождавшись ответа.

— Мне было неприятно, — снова выбрала она ложь. Конечно, ей было неприятно. Ничего приятного в этом нет. Но и ничего страшного. Муж часто связывал ее, иногда в очень неудобных позах, оставляя ее мучиться часами в таких положениях. То, что проделал граф, — это так, жалкая мелочь. И еще она запомнила, что и ему понравилось легкое сопротивление с ее стороны. Надо быть внимательной к мелочам, чтобы крупно не поплатиться.