— И в тот день в Эджкомбе… и в другую ночь, когда я слышала, как ты меня зовешь, с пляжа… — в ее серых глазах показалась неуверенность. На губах застыли безмолвные вопросы — на этих соблазнительных губах, которые он так хотел поцеловать. Но потом они сжались, проявилась упрямая решительность. — Это не может быть правдой, — не может. Призраков не существует.

— Если ты не можешь поверить в то, что я тебе говорю, — сказал он, — тогда поверь этому.

Больше не в силах сопротивляться искушению, он притянул ее к себе, крепко обнимая и удерживая, пока она не стала меньше сопротивляться. Вскоре боевой дух покинул ее с продолжительным вздохом. Ее тело прижалось к нему, и его охватила неистовая, примитивная жажда. Он опустил голову и прижался губами к ее губам, упиваясь ими, упиваясь ею.

Под одеждой их сердца бились в унисон. Ее дыхание наполняло его, а сладкий звук ее стонов проходил через их соединённые рты и отдавался внутри него.

Их поцелуи были пропитаны солью. Слезами — ее и его. Одно слова звучало в нем, и его сила заставила его отступить по песку, все еще сжимая в объятиях Софи, всё еще целуя ее.

— Безусловно, — сказал он. — Между нами ничего не кончено.

Он отняла губы, подняла голову и посмотрела на него. На мгновение в ее глазах мелькнула озадаченность. Потом руки соскользнули с его шеи, и она толкнула его в грудь.

— Нет.

Не отпуская ее, он держал ее на расстоянии вытянутой руки от себя. — Ты же знаешь, что это правда.

Ты не можешь изменить правду одним пожеланием.

— Отпусти меня. Я не могу думать, когда ты так близко. Я не могу дышать.

— Я удерживаю тебя против воли?

Это заставило ее нахмуриться, посмотреть с негодованием. Но, когда она не вспылила, он снова притянул ее ближе к себе, прижимаясь губами к ее брови, касаясь ее щеки. Она не боролась с ним, стояла совершенно неподвижно, не считая ее груди, поднимающейся и опускающееся от дыхания, и дрожи в теле, вызванной его объятиями.

— Отпусти меня, — эта полная слез мольба, была не громче шепота. Она всё еще не пыталась убежать от него, как будто не могла найти в себе силы сделать то, чего желала ее воля.

— Разве ты не понимаешь? Нет любви без доверия. Всё кончено.

Чувствуя так, словно она вырвала его сердце из груди, он заставил свои руки открыться и отступил. — Иди сейчас, Софи. Но знай, что когда-нибудь, когда я буду свободен, ты и я снова увидимся.

Она не ответила. Подняв края юбки, она прошла мимо него, потом внезапно остановилась среди дюн, спиной к нему. — Когда ты отправишься за теми людьми… будь осторожен. Не позволяй себя убить.

Потом она пошла домой.


Менее чем через час Чад шел по вымокшим от дождя торфяникам, его пальцы онемели, удерживая стальную рукоятку пистолета, который он одолжил у Гордона. Хотя он не мог видеть остальных, но знал, что не один. Лысая голова Риса и растрепанная шевелюра Барнаби исчезли всего несколько мгновений назад за насыпью на западе. Йен пошел в обход, чтобы подойти с юга. Чад ждал в северной стороне. А на востоке торфяное болото сформировало петлю, которую они накинули на ферму.

Когда показалась крытая соломой крыша коттеджа, он спрятался среди овощей, ожидая сигнала Гордона. По плану, фермер первым подходил к хижине, чтобы убедиться, что Диггс и Уайли были там, и каким-то образом должен не дать им схватиться за оружие, прежде чем дать сигнал остальным.

Чад не хотел посылать Барнаби Гордона на задание, которое он считал своим. Его задание и его риск, ими он занялся бы добровольно, и именно это он заслужил. Но Гордон знал контрабандистов, и его появление не встревожит ублюдков.

Как прежде на пляже, хмурые тучи нависли над торфяниками, периодически истекая каплями дождя. Чад решил подождать, пытаясь не обращать внимания на неясное плохое самочувствие, не оставлявшее его с прошлой ночи. Вместо этого, в его мыслях была лишь Софи.

Она так упорно отказывалась верить в его рассказы о маленьком призраке, хотя он ее в этом не винил. Поверить его утверждениям значило изменить свою систему верований, и как могла она это сделать ради мужчины, который только что признался в тех же самых преступлениях, которые они расследовали?

Но всё же ее отрицания были тронуты нерешительностью, как будто у нее тоже случались странные видения. Что она сказала? Что слышала, как он звал ее с пляжа?

Неясный грохот грома прошел по облакам, и глухой спазм скрутил его внутренности. Черт. Он думал, что болезнь его оставила. Сжав зубы, он попытался дышать через боль и задумался о том, что он сказал ей вчера и утром. Он вспомнил лишь попытки миссис Гордон накормить его овсяными лепешками и чаем. Как он мог есть, зная, что Софи не тронула свой завтрак, что она убежала из дома, не желая с ним встречаться?

Боль снова охватила его, продолжаясь пульсацией в виске. Вероятно, ему бы следовало попросить викария дать ему трав, как то лекарство от простуды, которое он налил в чай…

Мерзкий чай викария. Холл настаивал, чтобы Чад его выпил. Мужчина и его травы…

Покойный Лорд Уайклифф часто заходил на чай и поиграть в шахматы после полудня. Викарий ему об этом рассказывал. Также он клялся, что его не было в городе, когда умер Франклин Ратерфорд.

Говорили, что его отец выпил лишнего в ту ночь, когда пожар забрал его жизнь… но Чад никогда не видел, чтобы отец пил что-то крепче ликера, и к тому же нечасто. Зачем ему вдруг понадобилось напиваться?

Чад начал вспоминать свои встречи с Тобиасом Холлом. Мужчина интересовался тем, сколько Чад намеревается пробыть в Пэнхоллоу…

Он зашатался, подумав о некой возможности. Мог ли викарий посчитать присутствие Чада в Эджкомбе — помехой… и не находил ли он присутствие Франклина также нежелательным?

Тобиас Холл, с мягкими манерами и аккуратно собранными травами, и теперь он уезжал из Пэнхоллоу с Софи и ее кузиной.

Сжав пистолет, Чад прошел по широкой дуге, ступая по мокрой траве, чтобы его не заметили с фермы. Он ступал медленно, испытывая головокружение. То ли от болезни, то ли от паники, но сжав зубы, он старался идти тверже. За скалой Рис вытянул шею и смотрел на стремительное приближение Чада.

— Какого дьявола вы делаете?

Барнаби был всего в дюжине ярдов, направляясь к ферме. — Гордон, — прошипел Чад.

— Остановитесь!

Фермер его не услышал и продолжал идти. Сжимая крепкими руками винтовку. Рис вышел из-за скалы. — Вы совсем разум потеряли, милорд?

Не останавливаясь, чтобы ответить, Чад развернулся и пошел за Гордоном. Рис отправился вслед за ним. Мужчина ударил Чада сзади и сбил его с ног в грязную лужу, отчего он промок с головы до ног, а перед глазами заплясали звездочки.

— Ты же всех нас убьешь.

— Слезь с меня. Мне нужно его остановить. Его дочь и племянница могут быть в опасности.

— Какого дьявола тут творится? — к огромному облечению Чада, Гордон вернулся обратно и наклонился над ними обоими. — Вы совсем обезумели? Я же почти подошел к хижине. Что, если бы они меня заметили, а вас — услышали?

Чад выбрался из-под ног бармена, которые были словно бревна, и поднялся. — Эти бандиты могут подождать. Софи и Рейчел могут быть в опасности.

— Они с викарием.

— Да, и я только что понял, что мы, вероятно, ищем именно викария.

Рис сел, снимая мокрую траву и грязь со своей лысой головы. — Тобиас? Ну да! Этот человек боится собственной тени.

Гордон согласно кивнул.

— Правда? Или он хочет, чтобы все так думали? Я считаю, что, возможно, он своими травами отравил моего отца прежде, чем пожечь Эджкомб.

Двое мужчин недоверчиво переглянулись. В голосе Барнаби был слышен скептицизм.

— Что, во имя Господа, заставило вас так думать?

— Потому что он также пытался отравить меня. Прошлой ночью. Сделал мне чашку чая и настоял, чтобы я ее выпил. Я недостаточно выпил, чтобы это убило меня, но я плохо себя чувствую.

— А не может ли ваше плохое самочувствие повлиять на ваши мысли?

— Вы хотите рискнуть? В данный момент с Тобиасом ваши дочь и племянница.

Это заставило их действовать. Через несколько минут они нашли ошеломленного Йена и поспешили назад по торфяникам.

ГЛАВА 23

Двухколесный экипаж викария ехал по грязной дороге. Его трясло, словно лодку в шторм. Сидя на узком сиденье рядом с Софи, Рейчел держалась за дверную ручку, чтобы не упасть. С другой стороны мистер Холл схватился за ременный поручень.

Девушка смотрела в окно на проносящийся мимо сельский пейзаж:

— Мы правильно поступили, уехав, Софи?

— Разумеется, правильно, — ответила ее кузина, скорее с бравадой, нежели по-настоящему убежденно. Она сжала руки, лежащие на коленях. После разговора с Чадом, ее пальцы, не переставая, тряслись. А в голове осталось одно единственное слово: «непременно».

"Неужели она навсегда связала себя с Чадом душой и телом?"

Часть ее, цепляющаяся за оскорбление, и слышать о подобном не желала. Ну а другая половина дрожала от жажды и предвкушения.

"Ты и я встретимся вновь"

И сколько времени пройдет до новой встречи? Залечатся ли к тому времени ее раны? И залечатся ли они вообще настолько, чтобы она смогла ему доверять?

И всё же, отдаляясь от Пенхоллоу, она думала вовсе не об его обмане, ни о лжи, ни о его преступлениях. Она не испытывала ни гнева, ни возмущения, ни облегчения от того, что наконец уезжала от него.

Она думала о его нежности, о добрых поступках, о смелости, с которой этот мужчина рисковал своей жизнью, о том, как много раз он спасал ее. Она слишком хорошо помнила, как он входил в ее тело, боль, испытав которую, она стала принадлежать ему. Она думала только об этом, а еще об отчаянной мольбе, горевшей в его взгляде, о дрожи в его голосе, произносившем слова прощанья.