Теперь уже он замолчал надолго. Я уже открыла было рот, твердо решив вытянуть из него ответ, когда он вдруг с обезоруживающей прямотой выпалил:

– Этой картиной я хотел сказать, что связывание в моих глазах не принуждение, а доверие.

Я задохнулась. Моя собственная тайна, словно шершавый комок, застряла у меня в горле, не давая вздохнуть. И она же, точно яд, оставила привкус горечи у меня во рту.

– Доверие?

– Твое доверие, которого я добиваюсь и о котором не смею просить.

Но лучше бы он добивался его. Мне ведь тоже хотелось, чтобы он начал доверять мне.

– Того же самого я хочу и от тебя.

В трубке снова повисло молчание… оно длилось так долго, что я начала злиться – на то, что мы не вместе, что я не могу догадаться по его лицу, о чем он думает.

– Где ты сейчас? – наконец услышала я.

– В студии. – Чтобы пробиться к Крису сквозь те оборонительные укрепления, которыми он окружил себя, пришлось частично пожертвовать своими. – Хотелось побыть в том месте, где я чувствую себя ближе всего к тебе.

– Сара, – хрипло выдохнул он, как будто мое имя обжигало ему горло. Еще одно свидетельство тех чувств, что мне удалось пробудить в нем. Не знаю, догадывался ли Крис, что и его голос разжигает во мне такой же огонь.

– А где сейчас ты? – мягко спросила я.

На мгновение он замялся – но когда он снова заговорил, в его голосе прозвучало облегчение, как будто он обрадовался, что может отвлечься, не пытаться разобраться в том, что на самом деле чувствует.

– У себя в номере, в отеле – добрался наконец до цивилизации. Ты уже видела картину, которую я написал для Дилана, того мальчика, о котором я рассказывал?

– Еще нет. Хочешь, чтобы я посмотрела?

– Да, конечно. Иди посмотри.

Но все удовольствие, которое я заранее предвкушала от того, что увижу новую работу Криса Мерита, разом испарилось. И причиной этому были приказные нотки в его голосе. Не может он иначе.

– Ладно. Уже иду. – Поднявшись на ноги, я направилась в заднюю часть дома, включила свет и огляделась по сторонам – небольшая тесная комната выглядела бы пустой, если бы не несколько закрытых холстиной мольбертов по углам. Только одна картина не была занавешена холстом – увидев ее, я рассмеялась.

– У меня глюки или я действительно вижу перед собой портрет Фредди Крюгера и Джейсона из «Пятница, 13»?

Крис тоже засмеялся, но его смех прозвучал натянуто.

– Да. Парнишка просто помешан на фильмах ужасов. Узнала, кто есть кто?

– Не смеши. Конечно, узнала.

– Ну, тогда, на складе, ты же перепутала.

– Ладно, да, я иногда путаю Майкла и Джейсона, но Фредди узнаю сразу же, потому что при одном взгляде на него у меня мороз по коже. Должна сказать, картина тебе удалась – оба прямо как живые. – С содроганием покосившись на желто-оранжевые физиономии, я поспешила отвернуться. – Кто бы мог подумать, что парень, набивший руку на городских пейзажах, примется малевать каких-то монстров?!

– Думаю, Дилан. Я нарисовал для него уже целую коллекцию ужастиков, только на бумаге. А на холсте в первый раз. – Тот легкомысленный жизнерадостный Крис, который мне так нравился, исчез, уступив место озабоченному, отчаявшемуся человеку. – Знаешь, мне кажется, он предпочитает фильмы ужасов, потому что хочет казаться храбрым. Но я видел страх в его глазах. Он не хочет умирать.

От этих слов холодок пробежал у меня по спине, в лицо будто пахнуло ледяным ветром. Я все больше начинала понимать, что этот человек испытал в жизни гораздо больше, чем просто боль и наслаждение, и горевала вместе с ним.

– Ты рядом, и от этого ему легче. Помни об этом.

– Но я бессилен облегчить муку, которую испытывают его родители, наблюдая, как он медленно умирает.

Я вдруг почувствовала твердую почву под ногами. И хотя я по-прежнему могла только гадать, откуда у него такая страсть к благотворительности, что-то подсказывало мне, что таким способом Крис старается загладить какую-то прошлую вину, искупить старые грехи – подсознательно, а может, сознательно, учитывая перемену, которая произошла в нем благодаря мне. И хотя радостно было сознавать, что он меняется, однако становилось страшно при мысли, куда это могло его завести. Что, если эта боль вместе со всем, что накопилось в его душе, толкнет его к пропасти?

Через пару минут мы распрощались. А потом я лежала на полу и разглядывала разбросанные по потолку крохотные белые звездочки, но перед глазами по-прежнему стояла картина, на которой была я, связанная, а в ушах звучал голос Криса, когда он сказал, что эти путы – символ доверия. Он спросил, пугает ли это меня. Возможно ли, чтобы этот влиятельный, одаренный, уверенный в себе человек тоже боялся? Но если да, то чего?


Наступило утро. Девять часов, время, когда я должна была появиться в галерее, приближалось – слишком быстро, на мой взгляд. Нет, я любила свою работу, но две бессонные ночи – это уже перебор. К счастью, Марк по своему обыкновению опаздывал, так что навязчивое внимание, которое я в то утро оказывала кофеварке, осталось незамеченным.

К десяти, успев влить в себя третью по счету чашку кофе, я была уже на взводе, но свинцовая усталость во всем теле никуда не исчезла. «Господину» пора бы уже объявиться на работе. Готовясь к назначенной на вечер встрече, я как раз просматривала все, что у нас имелось на Альвареса, когда мой ноутбук, деликатно пискнув, дал знать, что пришло письмо. Оно было от Марка. Выходит, он не проспал. Письмо оказалось кратким, но все равно это было очень мило с его стороны. Я насмешливо фыркнула – уж кем-кем, а милым Марк не был никогда.

Как оказалось, он позаботился прислать мне краткий список тем, которые нужно обсудить, и даже ответы на вопросы, которые мне могли бы задать, – словом, все необходимое, чтобы я смогла не только благополучно продраться сквозь дебри беседы, посвященной вину, опере и классической музыке, но и произвести хорошее впечатление на наших клиентов. Этой информации цены не было – оставалось только удивляться, почему он сразу не сообщил мне все это, а настоял, чтобы я вызубрила материал в рекордно короткие сроки.

Словно в ответ на этот вопрос мне вспомнилось вступление к дневнику, которое я машинально пробежала глазами прежде, чем сунуть дневники в сейф. И я попыталась представить себе, каково это – просыпаться, чувствуя, как тебя вновь переполняет любовь к жизни, вместо того, чтобы гадать, какая новая игра тебя ждет. Но я не собиралась участвовать в играх Марка – оставалось надеяться, что это письмо является подтверждением, что и он это понял.

К половине одиннадцатого я успела ознакомиться с полученными от Марка материалами и три раза пыталась дозвониться Элле, но слышала только частые гудки. Не желая сдаваться, я снова позвонила в офис Дэвида – и снова безуспешно, отчего окончательно разозлилась. Вдобавок от Криса тоже не было ни слуху ни духу. Не знаю, почему это тревожило меня. У него не было привычки звонить мне каждое утро – может, он ждет, что я сама ему позвоню? А может, решил, что я занята по уши. Словом, когда ко мне заглянула Мэри, я была уже в невменяемом состоянии. Ее обычно бледное лицо по цвету почти сливалось с белым костюмом. Потом ее взгляд упал на меня, и лицо приняло враждебное выражение.

– Идешь вечером на прием?

– Нет, у меня внеплановая встреча.

– А у меня грипп! И я не в том состоянии, чтобы торчать тут до ночи.

До этого дня Мэри неизменно игнорировала меня, но подобная враждебность была для меня внове. Я нахмурилась.

– Вообще-то я договорилась встретиться с Рикко Альваресом, обсудить крупную сделку. Конечно, я попробую перенести встречу, но сомневаюсь, что он согласится. Но если ты паршиво себя чувствуешь, я попытаюсь.

– С Рикко Альваресом? – поджав губы, фыркнула она. – Ну, конечно! – И, фыркнув, вылетела за дверь.

Я сдвинула брови. Какого черта… что все это значит?

Появившийся вскоре Ральф плюхнул мне на стол стопку документов.

– Инвентарные описи и предварительный прайс-лист – все, над чем я корпел весь этот месяц. – Он заговорщически понизил голос. – Держись подальше от Мэри, когда она болеет. В такие дни она кому угодно глотку перегрызет и не поморщится.

– Спасибо, что предупредил. А пораньше не мог? – прошипела я.

– Лучше поздно, чем никогда.

– Не в этом случае. Кстати, а с чего она так взбеленилась из-за моей встречи с Альваресом?

– Ну, она ведь амбициозна и жутко самолюбива, а Альварес в упор ее не видит – что до прихода Ребекки, что после.

– Почему? – удивилась я.

– Из-за ее характера. Кое-кто просто на дух ее не переносит.

– Но про Альвареса тоже говорят, что он сложный человек.

– Ну, думаю, именно поэтому наш Боссмен и берет на работу обаяшек вроде тебя и Ребекки – чтобы окрутить таких людей, как Альварес. Думаешь, он не в курсе, что наша Мэри просто бомба замедленного действия?

– Тогда почему он ее держит?

Ральф воровато оглянулся через плечо.

– Строго между нами – после того скандала с Ребеккой она оказалась на грани вылета. Понимая, чем это пахнет, Мэри кинулась спасать ситуацию. Ей удалось отыскать пару-тройку бесценных вещиц, которые Боссмен потом продал на следующем аукционе. Ну а Мэри получила помилование.

– Погоди… выходит, Мэри работает на «Риптайд»?

– Конечно, нет. Говорю же, Мэри – это бомба замедленного действия. Ей просто велели передать все, что будет выставлено на аукционе, Ребекке.

В дверях возникла Аманда.

– Тебе звонит бухгалтер «Риптайд».

Ральф с извиняющимся видом вскочил на ноги. Я молча проводила его взглядом, чувствуя, как в душе закопошились неясные подозрения. Насколько сильно Мэри ненавидела Ребекку? Могла ли она рассчитывать, что, избавившись от Ребекки, добьется, что ее собственная карьера пойдет в гору? Не хотелось даже думать о том, что это может означать для меня.

Сморщившись, я помассировала виски. Я беспокоилась о Ребекке. Я беспокоилась об Элле. Но не могла отыскать ни ту ни другую. Пропади все пропадом, чертыхнулась я, если так пойдет и дальше, я скоро и себя не смогу отыскать, даже таращась на себя в зеркало.