– Мне, наверно, следовало упомянуть, что у мистера Бойда есть револьвер, – говорю я, предпринимая последнюю отчаянную попытку убедить папу отказаться от всей этой идеи искупления и прощения. – Я это знаю, потому что он целился в меня. Входить в этот дом – дело рискованное.

Папа смотрит на меня, моргает, как будто никакие мои аргументы уже не заставят его отказаться от задуманного, и выходит из машины. Проглотив стон, я тоже вылезаю и хлопаю дверцей. Улицы занесены снегом, но снегом не белым и чистым, а грязным, со следами ног и колес.

Папа идет по дорожке к дому, и я тащусь за ним. Пикап Харрисона по-прежнему, слегка скособочившись, стоит на подъездном круге; получается, покрышки так никто и не заменил. Мне и в голову не приходило, что случившееся причинит Харрисону такие неудобства; я думала, он заменит их уже на следующий день.

– Помнишь, что ты должна сказать? – спрашивает папа, поднимая руку к дверному звонку. Я киваю, и он звонит.

Мы стоим и ждем ответа. Стоим долго, как будто целую вечность, и в животе все туже затягиваются узлы. До меня вдруг доходит, что мы с папой впервые за несколько месяцев пошли куда-то вместе. Досадно только, что это совместное предприятие имеет вот такую цель. Я прохаживаюсь взад-вперед, стараюсь продышаться.

А потом дверной замок щелкает, и я чуть не падаю на крыльцо.

Ричард Бойд приоткрывает дверь ровно настолько, чтобы посмотреть на гостей, потревоживших его в это раннее воскресное утро. Пара незнакомцев, одетых так, словно они собрались в церковь, определенно не то, что он рассчитывал увидеть. Мистер Бойд окидывает нас пренебрежительным взглядом.

– Собираете на благотворительность? Если да, то вы обратились не по адресу.

– Дело в том, – говорит папа и ставит ногу на порог, чтобы хозяин не захлопнул дверь перед нами, – что не так давно моя дочь вторглась в ваш подвал. Вы, возможно, узнаете ее.

После такого вступления Бойд-старший открывает дверь пошире, и, задержавшись на пороге, неприязненно смотрит на меня. Выгляжу я, конечно, иначе, чем в ту ночь, – скромная одежда, никакого макияжа, волосы убраны назад, виноватое выражение лица.

– Да, – говорит Ричард Бойд. – Я ее узнаю. Зачем вы здесь?

– Мы хотели бы поговорить с вами и вашим сыном.

Отзываться на нашу просьбу хозяин дома не спешит, но после некоторого раздумья бурчит что-то неразборчивое и жестом предлагает нам войти. В доме я впервые, если не считать посещения подвала, и теперь с интересом оглядываю экзотическую и винтажную мебель. Семейка определенно не бедная.

Нас проводят в гостиную и приглашают сесть. Папа устраивается в роскошном, обитом жатым бархатом кресле, а я присаживаюсь на краешек парного креслу двухместного диванчика. В доме тихо – не слышно ни телевизора, ни звона посуды в кухне, ни голосов. Похоже, кроме хозяина, никого нет.

– Подождите здесь, – распоряжается мистер Бойд и, прежде чем выйти – вероятно, за сыном, – грозно смотрит на каждого из нас. – И ничего не трогайте.

Мы с папой переглядываемся и, как мне кажется, приходим к одному выводу: какой отвратительный сноб.

Сидим молча, осматриваемся посреди всей этой роскоши, вдыхаем цитрусовый аромат. Ожидание долгое и нервное.

Наконец Бойд-старший возвращается в сопровождении женщины и плетущегося за взрослыми Харрисона. Кто эта женщина? Выглядит она шикарно, и ее длинные сияющие волосы будто пританцовывают на плечах. Как у Мэдисон Роуми. На ней шелковый халат, а губы розовые.

– Что здесь происходит? – спрашивает она, складывая на груди тонкие, изящные руки.

– Возможно, это объяснит твой сын, – холодно говорит Бойд-старший, изображающий перед гостями крутого парня.

Я съеживаюсь в уголке диванчика.

Мистер и миссис Бойд поворачиваются и смотрят на сына, который отстал на несколько шагов и стоит, понурив голову и напоминая пса с поджатым хвостом. На скуле темнеет синяк – напоминание о вчерашней стычке. Родители ждут ответа и объяснения.

– Я не знаю, о чем он говорит. – Нервничает Харрисон не меньше, чем я, и, скорее всего, не догадывается, что мы пришли уладить дело миром. Мне-то скрывать нечего – мой отец уже все знает, – а вот его родители, вероятно, в полном неведении, и Харрисон, очевидно, хотел бы, чтобы так оно и осталось.

– Уверен? – строго спрашивает папа. Сейчас он напоминает мне себя прежнего, сильного, решительного, твердого.

Ричард Бойд и его жена садятся на диван напротив меня, и теперь только один Харрисон стоит посредине гостиной, окруженный нами четырьмя, ждущими его признания. Впрочем, его родители еще не знают, что речь пойдет о признании. Они просто ждут объяснения.

Но Харрисон молчит.

Папа откашливается и поворачивается к Бойдам.

– У вашего сына были отношения с моей дочерью.

– Отношения? – повторяет миссис Бойд вопросительным тоном и бросает на меня короткий оценивающий взгляд, говорящий, что даже в этих дурацких церковных одеждах я не дотягиваю до ее стандартов.

– Полагаю, у них был секс.

Вот это удар. Даже Харрисон приоткрывает рот, словно не может поверить, что мой отец говорит об этом серьезно. Да еще с таким бесстрастным лицом. Я знаю, каково сейчас папе, но он играет полицейского, а полицейскому не положено смущаться. Его дело – разбираться с возникшей ситуацией. Что касается меня, то я предпочла бы провалиться сквозь землю.

– О’кей, – невозмутимо говорит мистер Бойд и закатывает глаза. – Спасибо, что сообщили, есть с чем поздравить. Что-нибудь еще?

Миссис Бойд неодобрительно фыркает и укоризненно смотрит на мужа.

– У них был секс, – тем же ровным тоном продолжает папа, – и ваш сын записал мою дочь на видео. И это еще не все. Он поделился записью со всей школой.

– Харрисон! – в непритворном ужасе ахает миссис Бойд.

Ричард Бойд меняется в лице.

– Ты это сделал, сын?

– Только потому, что она меня покинула! – с отчаянием в голосе отбивается Харрисон. В отсутствие своего дружка Ноа смелости ему явно недостает. Сейчас он похож на мальчишку, сознающего, что попал в переделку, и готового закатить истерику, чтобы выбраться из нее.

– Нет. – Впервые после того, как мы вышли из машины, я подаю голос. Мне бы хотелось держать высоко голову и говорить громко и твердо, но я смотрю в пол и бормочу невнятно, словно во рту у меня каша: – Я имела полное право прекратить все, что между нами было, а ты не имел права посылать видео в Сеть.

– Пап… – быстро говорит Харрисон и поворачивается за помощью и поддержкой к отцу, – это та девчонка, что покрышки на моем пикапе порезала. Она всю неделю меня достает. Думаешь, почему она в наш подвал забралась? Дом хотела поджечь или что-то еще в этом роде сотворить. – Он пытается переключить внимание на меня, но, по-моему, в данном случае прием не срабатывает – провести родителей у него не получается.

– Ты затащил меня в каморку уборщика и угрожал мне, – напоминаю я и обнаруживаю, что мой голос звучит увереннее. Папа бросает на меня быстрый взгляд – об этом эпизоде я не рассказала, – но я не отвечаю ему и продолжаю, глядя в глаза Харрисону: – Мы оба в этом замешаны.

– Сядь, – приказывает Бойд-старший, и Харрисон со стоном падает в кресло. – Даже не верится, что ты способен на такую глупость. Мы растили тебя другим.

– Как видите, – вмешивается папа, – ситуация вышла из-под контроля. – Эти двое воюют уже целую неделю, и я думаю, им пора поставить точку. Мы, конечно, возместим ущерб и заплатим за новые покрышки. – Он смотрит на меня с таким упреком, что я невольно опускаю глаза на толстый и мягкий ковер. Из-за моей глупости ему придется изрядно раскошелиться.

– Прошу прощения за то, что влезла в ваш подвал, – говорю я, обращаясь к Ричарду Бойду. Что на меня нашло? Как можно было дойти до такого? – И за то, что испортила ваш ужин у Боба Ивенса.

– Ох… Вот уж не беспокойся. Я больше злюсь на этого идиота, – ворчит Бойд-старший, сердито глядя на своего не испытывающего моральных терзаний сына. Харрисон сидит, обхватив голову руками и глядя в пол. Он, конечно, понимает, что худшее впереди и родители набросятся на него вдвоем, как только мы окажемся за дверью.

– Можно мне поговорить с Харрисоном? – спрашиваю я, и все удивленно смотрят на меня. – С глазу на глаз? Пожалуйста?

– Хорошая мысль, – одобрительно кивает миссис Бойд. У ее мужа вид встревоженный. Он как будто опасается, что, оставшись наедине с Харрисоном, я вопьюсь ему в горло.

Я поднимаюсь с дивана и, не чувствуя под собой ног, иду через гостиную. Харрисон тоже встает и следует за мной. Я не знаю, куда иду, но прохожу через кухню в небольшой кабинет в задней части дома. Это довольно далеко от гостиной, так что родители нас не услышат.

– Ты серьезно заявилась сюда с отцом? – бормочет Харрисон, дергая себя за концы волос. По крайней мере, никакой агрессивности в нем сегодня нет. Он растерян, испуган и смущен.

– Он не оставил мне другого варианта, – отвечаю я. – Узнал все и…

Стоять на месте Харрисон не может и ходит по комнате туда-сюда.

– Ну что? Сама ты испортить мне жизнь не смогла, так решила, что мои родители сделают это лучше? А они точно посадят меня на цепь. И надолго.

Вздыхаю. Как же мне все надоело.

– Нет, я этого не хотела. – Подхожу к Харрисону. – Мы можем это закончить? Я больше не стану доставать тебя, а ты не доставай меня. Друзьями или кем-то в этом роде нам быть не обязательно.

– А как же твой приятель? Кай Вашингтон? – спрашивает Харрисон с нескрываемой ненавистью. – Предлагаешь мне сесть тихонько в уголке и забыть про вчерашний вечер? – Он стискивает зубы и тычет пальцем в синяк на скуле, а потом поднимает глаза и смотрит на меня, будто ждет ответа.

– С Каем то же самое, – говорю я. – Ты увел у него девушку и избил до крови, помнишь? Думаю, теперь вы квиты.

Харрисон фыркает и качает головой. Потом подтаскивает стул и бессильно падает на него.

– И как мы теперь будем? Проходить мимо и делать вид, что друг друга не знаем?