Заставляю себя снова посмотреть на него.

– Тогда уж постарайся поцеловать меня как следует, – отшучиваюсь я небрежным тоном, как будто поцелуй с Каем – некое механическое действие, и ничего больше. Мои губы и его губы. Соединились… разъединились… Вот и все, проще не бывает.

Вот только в животе затягиваются узлы и совершаются кульбиты.

Кай обворожительно улыбается и лукаво подмигивает.

– Меньшего я и не предлагаю. – Еще не закончив фразу, он меняется в лице и как будто коченеет. Смотрит мне за спину, моргает и резко поднимается. Достает из кармана те самые тридцать баксов и бросает на столик.

– Надо идти, Несс, – говорит он быстро и негромко. – Позвони мне потом.

Я даже не успеваю спросить, что случилось, потому что он уже уходит, причем через заднюю дверь. Провожаю его взглядом и не знаю, что думать. Я совершенно сбита с толку этим внезапным поворотом. Поворачиваюсь к окну – Кай уже на велосипеде и вот-вот скроется из вида.

– Извини?

Голос мягкий и вежливый. Я отрываю взгляд от окна, поворачиваю голову, вижу блондинистые волосы и почему-то думаю, что это вернулась Мэдди. Но нет.

На этот раз мою кабинку облюбовала незнакомая девушка примерно моего возраста. Она пристально рассматривает меня, и я пытаюсь анализировать ее. Нежная кожа, прямые блондинистые волосы, безукоризненный, как будто его делали профессионалы в «Сефоре», макияж. За спиной у нее группа подруг располагается в угловой кабинке, и одна из них смотрит в мою сторону. Никого из них я не знаю, но они все определенно не из нашей школы. А значит, узнали меня… Догадаться, где именно они видели меня раньше, совсем не трудно.

– Да, я та самая девушка с видео, – говорю я с видом усталым и безразличным. Тянусь за салфеткой, машу ею в воздухе и иронически улыбаюсь любопытной незнакомке. Как же, оказывается, трудно поесть в мире и покое. – Могу оставить автограф на салфетке.

Ее идеальной формы брови сходятся к переносице, и несколько долгих секунд она смотрит на меня, не говоря ни слова, отчего неловкость этой сцены только усиливается. Вид у незнакомки озадаченный, словно она не понимает, о чем я говорю, и до меня вдруг доходит, что, может быть, это я в чем-то ошибаюсь. Возможно, она действительно ничего не знает о видео. Девушка подходит ближе и кладет руку на край столика.

– Извини, это не Кай только что сидел здесь с тобой? Кай Вашингтон?

– Э… Да. Он ушел. – Я невольно опускаю взгляд на ее руку – ногти просто шикарные, тогда как мои ломаные, неухоженные, – и поднимаю голову. Мне уже любопытно.

– Ты его знаешь?

– Да, знаю. – Она как-то странно усмехается и роняет взгляд. – А ты… у вас… ну, типа свидание?

– Нет. Просто работаем вместе кое над чем. – Я не знаю, что говорить, но уже подозреваю худшее. Это что, игра в двадцать вопросов?

– О’кей. – Она широко улыбается, демонстрируя ровные зубы. – Спасибо.

Спасибо за что? Незнакомка возвращается к подругам, а я смотрю ей вслед, как смотрела вслед Мэдди, а потом вслед Каю – в полной растерянности и с ворохом вопросов.

Глава 10

Так ты украла телефон Харрисона, ты, тупая стерва?

Смотрю на сообщение и смеюсь. И даже не смеюсь, а хохочу до коликов в животе.

Мы втроем – Чайна, Кеннеди и я – сидим на моей кровати, и каждое новое послание с угрозами и проклятьями от Харрисона и его дружка Ноа вызывает у нас приступ необузданного веселья. Харрисон называет меня грязной воровкой. Ноа – тупой стервой. А что во всем этом самое лучшее? Они понимают, что ситуацию контролирую я. Знают, что это ответный удар. Поэтому грубят и оскорбляют, поэтому бесятся от злости. Вот только для меня это как об стенку горох.

Бросаю взгляд на телефон Харрисона. Он лежит на моем туалетном столике, заряжается, потому что, когда я пришла домой из кафе, батарея уже разрядилась. Кай сейчас едет сюда, и я уверена, что совместными усилиями мы телефон взломаем.

– Ты должна на это ответить, – говорит Кеннеди, поглаживая разлегшегося у нее на коленях Тео.

– И что сказать?

– Отвянь, гондон, – предлагает моя младшая сестричка, и я шлепаю ее по руке – чтоб не ругалась. Хотя и сама не лучше.

– Ноа – придурок, – говорит Чайна. – Милый парень, пока гладишь его по шерсти, и полная задница, как только теряешь к нему интерес.

В пижаме и шлепанцах она садится к зеркалу и начинает заниматься волосами. Сегодня Чайна расплела косички, которые носила целых шесть недель, и теперь следующая процедура займет едва ли не всю ночь, из-за чего ей не очень нравится, что я вытащила ее к себе. А вот мне нравится распространяющийся по комнате аромат шампуня. Вместе со всевозможными средствами для волос и инструментами она притащила ноутбук, без которого нам не обойтись.

Снова гудит телефон. Чайна и Кеннеди смотрят на меня, а я открываю новое сообщение и жду – какие такие новые пожелания шлют мне Харрисон и его приятели. Но теперь это Кай. Он уже возле дома, но не хочет стучать в переднюю дверь.

– Кай здесь, – объявляю я и, путаясь в покрывале, сползаю с кровати. Толкаю в колено Кеннеди. Она уже знает о Кае и о наших планах мщения. – Тебе пора. И кстати, отнеси в подвал свое белье для стирки.

– Оох, – стонет Кеннеди, и со страдальческим выражением лица поднимается с кровати и, подхватив на руки Тео, плетется к выходу. В том, что сестра будет следить за нами издалека, у меня нет ни малейших сомнений. Ей нужно собственными глазами увидеть Кая, поскольку я уже упомянула, какой он шикарный парень. Стараюсь сосредоточиться на деловой стороне вопроса, но получается не очень хорошо.

– О боже, – паникует Чайна. – Мистер Красавчик вот-вот войдет, а у меня на голове вот это! – Она в отчаянии трясет кудряшками, и я бросаю в нее подушку. Выходя из комнаты, цепляю взглядом свое отражение в зеркале – треники, топик, высокий «хвост» и смазанный утренний макияж. Впрочем, не скажу, что меня это так уж беспокоит. Выходить я не планирую, а в доме у меня на первом месте комфорт. Все равно, что принять друга на ночлег, только ночевать никто не останется, а из гостей лишь одна моя лучшая подруга.

По лестнице спускаюсь чуть ли не бегом, на ходу убираю за уши выбившиеся из «хвоста» прядки. После кафе я постоянно думаю о том, как буду целоваться с Каем. В прихожей останавливаюсь у дверей, обтягиваю треники и быстренько провожу по губам бальзамом, а ведь еще вчера распахнула бы дверь без задержки. Ни с того ни с сего все, что я говорю и делаю в его присутствии, становится вдруг важным и значительным.

Открываю дверь – Кай стоит на крыльце, оглядывает нашу лужайку. На нем черные спортивные шорты и футболка, на голове неизменная бейсболка, а у крыльца уже знакомый мне велосипед. Он поворачивается ко мне.

– Привет. – Кай касается пальцами козырька бейсболки и вежливо кивает.

Боже милосердный. Усилием воли отрываю взгляд от его груди и направляю все силы на поддержание зрительного контакта. Лишь теперь до меня вдруг доходит, что я впервые пригласила парня к нам домой.

– Привет.

Кай смотрит на меня, будто чего-то ждет, и его губы растягиваются в улыбке.

– Так что, мне можно войти или я должен оставаться во дворе?

– Входи, – выдавливаю я и, отступив от двери, жестом приглашаю его в наш пустой и холодный дом. Чувствую, как застучало сердце. Кай переступает порог, сбрасывает кроссовки и осторожно отодвигает их ногой в сторону. Смотрит на меня, ждет, что я подскажу, что делать дальше, и чем дольше я молчу, тем труднее ему удержать улыбку.

– Извини. – Я качаю головой. Давай же, шевелись, переключайся. – Мы наверху, в моей комнате.

Иду к лестнице и снова беру паузу – надо наконец собраться, пока не сделала какую-нибудь глупость. Кай идет за мной. Даже не оглядываясь, чувствую, как он осматривается, знакомится с домом.

– Ванесса? – доносится из кухни голос папы. – С кем ты разговариваешь?

Надо же, вспомнил, что давно не обращал на меня внимания. Самое время. Я останавливаюсь и оглядываюсь. Папа выходит из кухни, вытирая полотенцем руки, смотрит на меня, потом на Кая и снова на меня. На лице и в глазах полная пустота. В этом-то все и дело – в нем нет никаких эмоций.

– Это Кай, – торопливо говорю я. – Нам нужно вместе выполнить одно задание, так что мы будем наверху.

– Здравствуйте. – Кай вежливо улыбается и поднимает руку. Наверно, предпочел бы провалиться под землю.

– Хорошо. – Папа не улыбается в ответ, только бросает на плечо посудное полотенце и возвращается на кухню. Человеку постороннему, такому, как Кай, он может показаться грубым и неприветливым – не каждый видит, что на самом деле он просто раздавлен горем и потерян.

Иду дальше и про себя прошу только об одном – чтобы Кай не завел разговор об этой мимолетной встрече, – но, конечно, случается обратное. Впрочем, любой на его месте не прошел бы мимо. Такое уж впечатление производит папа – неприветливого молчуна… Это неестественно.

– Интересно, поздно вечером ты ведешь к себе в комнату парня, а твой отец едва на меня смотрит? – спрашивает Кай, едва мы ступаем на второй этаж и оказываемся вне зоны слышимости.

– Это потому, что ему ни до чего нет дела, – бросаю я через плечо, потому что не могу оглянуться.

– А твоя мама?

– Ее сейчас нет. Работает допоздна. – Я вру, и ложь ложится камнем на сердце. Вообще-то никакого секрета нет – я была в десятом классе, когда меня срочно сорвали с уроков из-за всполошившего всех известия, что мама умерла. Меня всегда окружали подруги – одни приглашали погулять, другие сидели со мной на ланче, и все были дружелюбны и милы. Я была девочкой, чья мама умерла, но жалость того дня оказалась слишком утомительной. Я больше не хотела, чтобы меня определяло это обстоятельство – смерть мамы.

Прошло совсем немного времени, и я поняла, что изменить отношение ко мне сверстников, сделать так, чтобы меня не только жалели, не трудно. Я начала с того, что поцеловала под трибуной Энди Донована и позаботилась о том, чтобы все только об этом и говорили. На меня снова обратили внимание, но уже не из-за смерти мамы, а по совсем другой причине.