– Безопасность от короля? – прошептала Нанетта.

– Безопасность от себя. Если она поддастся королю, то будет себя потом ненавидеть. А если нет...

Он еще раз внимательно посмотрел на танцующую пару, а потом, почувствовав сердитый взгляд Нанетты, вернулся к реальности:

– Не огорчайся, крошка Нан. Это же праздник, и мы должны смеяться и радоваться, посмотри, как счастлива Анна, почему же тебе не быть такой же, ведь сегодня ты – королева бала, и ты танцуешь с самым красивым джентльменом в зале! Так что лучше улыбнись! Я хочу, чтобы все мужчины мне завидовали. После танца с Томом к ней подошел Пол и, поклонившись, взял ее за руку. У Нанетты и так кружилась голова от танцев, а это прикосновение заставило ее вспыхнуть.

– О, дядя, не могли бы вы простить меня? Я так устала, что вряд ли способна еще на один тур.

– Я собирался спросить, не можешь ли ты прогуляться со мной по террасе и слегка отдышаться. Ночь так тепла и так прекрасна.

– Ну, я не знаю, – заколебалась Нанетта, – если это прилично... – Пол поднял бровь. – Придворный этикет очень строг. Его светлость всегда недоволен, когда происходит что-либо, не отвечающее этикету...

– Мое дорогое дитя, надеюсь, никто не станет считать чем-то неприличным твою прогулку с собственным дядей? – успокоил ее Пол, и Нанетта устыдилась собственных слов.

Он взял ее под руку, и они вышли на террасу. Воздух был теплым, как парное молоко, и ночная тьма казалась неплотной, так как стояла пора, когда день засыпает лишь на миг. Они молча брели по террасе, когда Пол внезапно остановился и потянул ее на боковую аллею, туда, где изредка мелькали тени и воздух был напоен тонким запахом духов – эти заросли часто служили приютом ускользнувшим любовникам, желающим побыть наедине.

Нанетта последовала за ним, нисколько не колеблясь, и только все сильнее, по мере того, как они удалялись от дворца, ощущала тепло его тела и прикосновение его руки. Пол не смотрел на нее, а когда она украдкой бросала на него взгляды, он казался холодным и бесстрастным. Когда он, наконец, заговорил, его голос звучал совершенно спокойно:

– Ну, моя дорогая, я сегодня наблюдал за тобой – ты была в самом центре внимания, и мне кажется, ты очень счастлива. Тебе действительно хорошо при дворе? Ты получила то, на что рассчитывала?

– Я ни на что не рассчитывала, дядя, но все равно я счастлива. Тут так много дел, и все такие милые. Я просто обожаю свою подругу Анну, а придворные джентльмены так остроумны, леди такие очаровательные...

– И у тебя есть масса поклонников, – добавил Пол. – Я видел, как ты танцуешь со многими. Никто из них еще не просил твоей руки?

– Еще нет, сэр, – ответила девушка, думая, что он шутит над ней. – Я полагаю, что большинство мужчин вокруг меня уже женаты.

– Понятно. – Пол помолчал, и Нанетта решила поддержать беседу сама:

– А как дела дома? Как дети?

– Твои сестры с каждым днем становятся все прелестнее, и поведение у них столь же отменное. А Эмиас с женой продолжают наполнять детскую. Роберт уже неплохо владеет мечом, а Эдуард учится ездить верхом. Наставник их хвалит.

– Это должно вас радовать.

– Конечно. Ты и не представляешь, как мне приятно видеть их успехи. Я провожу с ними много времени – даже больше, чем их отец. – Нанетта удивленно взглянула на него. – Мне кажется, у Эмиаса появляются довольно гадкие привычки, – сурово продолжил Пол, – он проводит много времени в городских тавернах, как его дед. Иногда я думаю, не наследуется ли этот порок?

Эта новость расстроила Нанетту, но не столько то, что Эмиас посещал злачные места, – ее не удивляла слабость рода человеческого, – а то, что характер разговора делал ее равной Полу, разрушая привычные отношения с дядей, которые ограждали ее от самой себя.

– Что ты об этом думаешь? – обратился он, наконец, к Нанетте, так как она хранила молчание.

– Разумеется, нет, – ответила она, не найдя, что еще сказать.

– Что ж, может быть, и так. Кроме того, была Урсула – ты ведь знаешь об Урсуле? – Нанетта не ответила, и он продолжил: – Это моя любовница. Да, у меня была любовница. Я не любил свою жену, и Урсула заменяла мне ее в этом. Я любил ее. Она была чистейшим созданием на земле. Тебя не удивляет то, что я называю чистой женщину, которая жила со мной во грехе?

– Как я могу судить об этом? – отозвалась Нанетта, которой была неприятна эта тема. – И как кто-то может судить вас?

– Я тоже так думаю, но тем не менее все остальные осуждали нас. Но теперь медвежонок мертв и больше не страдает от пересудов. Когда она умерла, мне казалось, что свет для меня померк – мне ничего не оставалось, ничего.

Они прошли мимо высокой живой изгороди, в тени которой было действительно темно. Теперь Нанетта почти не видела его лица, и тут, в этой напоенной ароматами ночной мгле, Пол остановился и повернулся к ней, а она почему-то задрожала.

– Я думал, что никогда уже не полюблю женщину, – продолжал он. – Но иногда случается так, что и срезанное деревце дает побег. Оно пускает ростки, набухают почки, почки распускаются, и возникает новое дерево, еще более сильное, чем то, что было раньше.

Пол взял ее руки в свои и, поднеся к губам, начал целовать – сначала одну, потом другую.

– Почему ты дрожишь? – спросил он, и его рука легла ей на плечи. – Ты замерзла? – Его руки сомкнулись у нее за спиной, и он преодолел последнее расстояние, отделявшее их.

Ее колени чувствовали твердость мышц его ног, она ощущала тепло его тела, его дыхание на своих волосах, и ее переполняло желание отдаться ему. Она теснее прижалась к нему, а ее голова отклонилась назад машинально, когда ее руки обвили его шею. Она не видела его лица, только светлое пятно, но ее девичье воображение добавило черные глаза, изящные черты и чувственный рот. Она так долго боролась со своим чувством, подавляла его, как требовали от нее церковные заповеди, но вот наконец силы оставили ее – она была молода и здорова, она хотела любить, здесь, среди шелестящих теней, любить того, чьи чары в этом уединенном месте сгустились почти до осязаемости.

– Нанетта, – прошептал он, обеспокоенный ее молчанием.

– Да, – откликнулась она и, не желая, чтобы он говорил, приподнялась на цыпочках, подставив свои раскрытые губы.

– Ты – та, кто заставил дерево моего сердца пустить второй росток. Я люблю тебя, Нанетта.

Он поцеловал ее, и мир вокруг нее исчез, они вращались в ночной теплой пустоте, где не было никого, кроме них, ничего, кроме прикосновений губ и рук, запахов и плоти, звуков дыхания и пульсации крови. Разум был побежден чувством – они опустились на траву, и Нанетта успела поразиться прохладе ночного воздуха, коснувшегося ее волос, когда чепец упал, теплой тяжести тела любовника. Затянутое сверху в корсет тело девушки снизу было беззащитно, как мышиное брюшко. Она ощутила на своих бедрах теплое, нежное прикосновение его пальцев, они поднялись к ее животу и талии, возбуждая в ней желание, которому она не могла противиться.

Последовало какое-то неловкое движение, и вот ее коснулась иная плоть – и она затрепетала от страсти. Инстинкт подсказал ей, что нужно делать. Нанетта не издала ни звука: ни стон, ни крик не могли вырваться из ее губ, терзающих его язык, но про себя она кричала: «Да, да, да!»


Прохладный ветерок пронесся над землей, всколыхнул траву и разметал спутанные волосы Нанетты. В ее отуманенном сознании прозвучал какой-то далекий голос, кто-то сказал «теперь ты понимаешь», но в тот момент она ничего не осознавала, эти слова сохранились в ее памяти и всплыли много позже, когда к ней вернулась способность размышлять. Ее шея и плечи были обнажены, так как во время официальных церемоний при дворе не полагалось надевать нижнюю рубашку, прикрывающую шею. Она вздрогнула от холода.

– Мне холодно, – тихо прошептала она. Тяжесть тела, придавившая ее ноги, переместилась, сдвинулась вбок, на секунду холодно стало и ее ногам, но их тут же прикрыли платьем. Рядом с ней села какая-то тень, и она взмолилась о том, чтобы тень не заговорила, осталась безымянной. Но она заговорила, и это был, конечно, Пол:

– Мы должны идти – ты простудишься, если останешься лежать. Мне нужно было захватить плащ. Вставай, вставай, моя дорогая, дай мне руку!

Она неохотно протянула свою руку, и он помог ей подняться. Тень неумолимо превратилась в очертания ее дяди Пола – она его отлично знала, ошибки быть не могло. Ей стало немного дурно.

– Так-то лучше. Дай-ка я обниму тебя – ты вся дрожишь. Ну же, дорогая, дорогая моя... – Его слова сопровождались поцелуями, сначала покрывавшими ее лицо, потом губы, и когда дело дошло до этого, она почувствовала, как в нем нарастает возбуждение и его руки на ее плечах начинают твердеть. «Нет», – в отчаянии подумала она и дернулась, понимая, что может упасть в обморок. Он ослабил объятия:

– Прости меня, я слишком эгоистичен. Ты замерзла, нужно тебя согреть. Погоди-ка, а где твой чепец? Постой-ка минуточку, я поищу его... вот он! Дай я надену его на тебя. Извини, что я такой неуклюжий – никогда не работал камеристкой. Так правильно? Ну ладно, идем, дорогая, сердце моего сердца, пойдем.

Они поспешили к дворцу. Нанетта шла, слегка спотыкаясь, как уставший ребенок, не падая только благодаря его поддержке. Она еще не полностью пришла в себя, даже для того, чтобы что-то говорить, но Пола это, кажется, не смущало. Он был переполнен счастьем, она чувствовала, как он излучает радость.

– Не бойся, моя дорогая, все будет хорошо, клянусь тебе, я позабочусь о тебе. Все будет принадлежать тебе – мы поженимся, и ты станешь госпожой Морлэнда. Я все сделаю как следует, не волнуйся. Я получу церковное разрешение, а если нет, мы поженимся и без него, потому что я знаю тайну, которая облегчит дело. Твой отец не был сыном моего отца. Никто не знает об этом, на самом деле его мать переспала с кузеном моего отца, и Джек был его сыном. Так что в случае чего мы скажем священнику, что мы вовсе не состоим в кровном родстве, и это разрешит все проблемы.