— Ты все еще злишься на меня? — чувствуя боль в груди, спрашиваю я. — Может, что-то осталось, даже если совсем чуть-чуть?

Он качает головой, а я смотрю на него сквозь пелену выступивших слез. Не знаю, откуда они. Может, от облегчения. Или утомления. А может, от безмерного ликования.

Протянув руку, он смахивает мою скатившуюся слезу.

— Я не злюсь.

Я киваю, надеясь, что смогу проглотить непрошенные слезы. Мне сейчас не хочется расплакаться еще сильнее.

— Я тебя не брошу, — говорит он. — Ты ведь знаешь это, да?

И тут плотину прорывает. Мои слезы, словно реки.

— Дело не в этом.

Но он прав. Мои страхи за последние недели частично были именно об этом — что я изменила его любовь ко мне, сломала ее, как моя мама сломала мою к ней — и теперь этого расстояния в метр между нами недостаточно, чтобы успокоить мою потребность прикоснуться к нему.

— Лола, — его голос становится сильнее. — Я не хочу быть без тебя. И я тебя не оставлю. Даже если ты занята. Даже если ты боишься. Даже если ты поступаешь неразумно или просто безумно. Я тебя не брошу.

— Нет, это не…

— Но мне нужно знать, что и ты от меня не уйдешь. Мне не хочется ощущать себя кем-то на вторых ролях. Ты для меня на первом месте, — продолжает он. — Я никогда не попрошу тебя отказаться от твоего творчества, но и чувствовать себя кем-то, кто отвлекает тебя от главного, не хочу, — он наблюдает за своими большими пальцами, стирающими новые слезы с моих щек. — Я понял, что… до тебя мне никогда не было нужно значить для кого-то так много.

Оливер делает шаг ближе, и, прильнув к нему, я обнимаю его за талию и прижимаюсь лицом к шее. Он пахнет так хорошо, так знакомо. Книгами, кондиционером для белья и океанским ветром. Он руками скользит по моим плечам, и одна остается у меня на спине, а другая зарывается в волосы.

— Что скажешь? — шепчет он.

— Ты очень значим для меня, — тороплюсь ответить я. — Даже не представляешь себе, Оливер. На самом деле ты стал для меня всем, и это пугает. Думаю, напортачить с книгами ощущалось словно потеря члена семьи.

Он изучающе смотрит на меня.

— Я знаю.

— Я просто обезумела, когда из-за меня все стало так плохо. И мне предстоит выяснить, как с этим справиться, — я пожимаю плечами, стоя в его объятиях. — Думаю, у меня получится. А просьба расстаться сделала все хуже. Во много раз хуже.

Он целует меня в макушку и кивает.

— Ты говорил, что знал, как интенсивно это будет, — напоминаю ему я. — Но ты был прав, ведь я действительно никогда не чувствовала ничего подобного.

— И я рад, — отвечает Оливер. — Я хочу быть любовью всей твоей жизни, — наклонив голову в сторону, он что-то обдумывает, после чего добавляет: — Ну по крайней мере среди людей. С Рэйзором я готов тебя делить.

Я пытаюсь засмеяться, но мое горло сдавило от наплыва эмоций, от чего мой голос получается слегка приглушенным, когда я спрашиваю:

— Ты еще встречался с Эллисон?

— Нет! — тут же отвечает он, немного отодвинувшись, чтобы посмотреть мне в глаза. — Лола. Я люблю тебя. Я уже говорил тебе, что не хочу быть больше ни с кем.

Кажется, внутри меня ослаб огромнейший узел.

— Хорошо, хорошо, — я и сама не знаю, зачем про нее спросила. Но ведь он нравится Эллисон. Она для него доступный вариант.

Он глубоко вздыхает, прижавшись ко мне, и я практически ощущаю его вину.

— Я понимаю, что сделанное мною ощущается изменой. В общем-то я и сам так считаю.

Сдержав всхлип, я киваю.

— Это, конечно, не сравнимо с настоящей. Оливер, я такая идиотка.

Он смеется.

— Хотя это так хорошо — наконец-то все обсудить, — говорит он. — Наши чувства и произошедшее. И я не о тех чувствах, которые мы проговариваем во время секса. А здесь, на пляже.

— О да, — со смехом замечаю я. — Кажется, я даже рада, что мы не пошли в дом.

— Мы наделали бы столько шуму. Совершенно не похожего на разговор, — он наклоняется и прижимается своим лбом к моему. Во мне взрывается отчаянная потребность в нем и болезненно-пьяняще растекается по телу.

— Оливер…

Но от отодвигается, и глядя на меня тяжелым от желания взглядом, все же решает продолжать разговаривать.

— Я так давно тебя хотел, — говорит он. — И иногда это чувство так сильно разрастается, что меня начинает слегка мутить. Вскоре после того как мы с тобой познакомились и я переехал в Сан-Диего, я пошел на свидание, и это была катастрофа. Потом приехал домой и много раз прослушивал твое сообщение на автоответчике. То был какой-то бессвязный монолог, как ты терпеть не можешь Принглс, но звучало, будто признание в любви к ним.

Я смеюсь. Знаю, про какое сообщение он говорит.

— Тем вечером я кончил, слушая твой голос, — признается он, оглядывая меня потемневшим взглядом.

Мое сердце теряет ритм, и в груди формируется тепло и, устремляясь вниз, все ниже и ниже, разливается между ног.

— У себя в воображении я делал с тобой очень и очень откровенные вещи.

— Какие, например? — спрашиваю я.

— С участием языка, зубов и жесткого траха, — тихо говорит он. — Как буду кончать внутри тебя. На тебя. Через секунду после тебя, а иногда и до того как ты успеешь, заставив потом тебя играть со мной, чтобы у меня снова встал.

Я не могу отдышаться, не могу вспомнить, как сглотнуть.

Его взгляд темнеет еще больше, когда он продолжает:

— И то, что мы сделали в душе.

Внезапно я слишком остро чувствую, что он меня не целовал с тех пор, как мы пришли сюда. Что прошло уже больше двух недель, с тех пор как он прикасался ко мне. И куда больше времени, когда я могла себе позволить раствориться в тех ощущениях.

Склонив голову, он проводит губами мне по щеке.

— Твой черед делиться воспоминаниями.

— Я была увлечена тобой еще с Вегаса, но справилась с этим, когда решила, что ты не заинтересован, — рассказываю я. — А потом я была занята релизом «Рэйзора» и просто… в основном… фантазировала о тебе.

— Правда?

— Да. С участием языка, зубов и жесткого траха. И о том, что мы сделали в душе, — он беззвучно смеется, и я ощущаю мягкий рокот в его прижатой ко мне груди. — Но потом я нарисовала тебя полуголым, и с тех пор фантазий стало недостаточно. И кстати, у меня примерно рисунков двадцать только твоего члена.

— Наверное, было нелегко найти место для всех портретов, — улыбаясь, замечает он.

— Ну как бы нарисуй я его в натуральную величину, места не хватило бы вообще.

Его руки ныряют под мое пальто и забираются под футболку. Прохладные пальцы касаются теплой кожи на моей талии, ребрах и выпуклости груди над бюстгальтером. Наши взгляды встречаются всего на несколько секунд, и, наклонившись, он оставляет у меня на губах один поцелуй.

— Привет, моя девушка.

Кажется, все мое тело расплывается в улыбке.

— Привет.

— Ты как?

Я киваю.

— Я хорошо. Очень хорошо.

Это комфортное молчание для нас не ново, но в его глазах я вижу искорки. Не существует слов, чтобы выразить ими, что он сейчас говорит мне взглядом, по крайней мере, ни на одном из известных нам языков. Это вроде и отчаяние, но и одновременно восторг. Его тело возбуждено, но речь идет не о сексе, не о жажде оргазма и не о желании удовольствием сгладить шероховатости между нами. Он чувствует сейчас это интенсивное и идеальное единение со мной. Я знаю об этом, потому что то же самое вибрирует и во мне.

Я расстегиваю верхнюю пуговицу его джинсов, ощущая на себе его взгляд, дающий мне безмолвное разрешение. Три следующие поддаются только после мягких и настойчивых уговоров. Щекой я ощущаю горячее и быстрое дыхание Оливера.

— Ты что задумала, Лорелей?

— Прикоснуться к тебе.

Я смотрю вниз, наблюдая за своей скользнувшей ему в трусы рукой, чувствуя при этом, как он оглядывает пляж, чтобы убедиться, действительно ли мы тут одни.

Откидываю голову назад, молча прося его о поцелуе.

— Эта поглощающая любовь… — бормочет он у моих губ, тут же замолкая на полуслове, когда мои пальцы начинают поглаживать его скользкую головку.

Оливер кутает нас обоих в свое расстегнутое пальто, пряча мою руку, и я достаю его из белья. Его приоткрытый рот скользит по моему, а язык слегка играет с моим, когда он сцепляет руки за моей спиной, чтобы обеспечить нам надежное укрытие.

Существует так много способов признаваться в любви, заниматься ею…

Я впитываю его тихие стоны, медленно, почти лениво его поглаживая, пока он, дрожа, не приподнимается надо мной и перестает меня целовать, став слишком сосредоточенным на своем удовольствии. Его губы становятся расслабленными, они просто замерли на моих. А я жажду еще больше этих хриплых стонов, которые говорят мне, как он близко и готов взорваться. Он прижимает костяшки пальцев к моей спине, умоляя не останавливаться.

Мы почти бесшумны сейчас: просто обнимающаяся и целующаяся на пляже в темноте парочка. Но когда во мне что-то рвется наружу — облегчение, восторг, высвобожденное напряжение — это вызывает всхлип почему-то именно у меня, от чего Оливер, наклонившись вперед, кончает с низким стоном.

Он такой горячий в моей руке и скользкий от влаги, когда еле заметным движением бедер назад Оливер просит меня больше не двигаться. Но мне не хочется его выпускать. Нравится обмениваться этими томными поцелуями, удерживая его удовлетворенную длину в своей руке. Чувствовать себя защищенной рядом с теплом его тела и рядом с обрушивающимися на пляж волнами огромного океана.

Наконец я убираю руку, и он застегивает джинсы, расслабленно посмеиваясь. Поправив одежду, Оливер целует меня в нос, не желая выпускать меня из нашего укрытия. А с плещущейся у ног водой приходит чувство, будто мы с Оливером вместе уже долгие годы, потому что это молчание между нами слишком комфортно, чтобы быть спутником мимолетного увлечения.