Макс подумал полминуты и задумчиво ответил:

– Домашней.

– Как собака? А скучно не будет?

– Всего должно быть в меру, – ответил он, улыбаясь. – Мне нравятся карие глаза. Обманчивые.

Потом всю ночь Настя думала об этом. Домашняя. Дурацкое слово, от него, казалось, так и веет борщом, котлетами, тёплыми тапочками и специфическими домашними запахами, которые замечаешь сразу, входя в чужую квартиру. Домашняя еда, домашние тапочки, домашние животные. Собака, например. Вспомнилось неприятное. До слёз неприятное. «…с собакой и то проще, чем с тобой. С игрушечной собакой. Её положишь перед собой, будешь ей что-то рассказывать, а она будет слушать и молчать… мне так сложно с тобой, у меня от тебя невроз какой-то…» – говорил ей Макс в начале июня, когда они расстались. После этого ещё две недели она не могла избавиться от ощущения, что ей будто бы молотком вбивают в голову эти слова: «ты хуже собаки, ты хуже собаки, ты хуже собаки, у меня от тебя невроз…»

Вот тебе и домашняя.

– Ему нужна не девушка, а собака, – сказала Насте Машка. – Чтоб сидела рядом на коротком поводке и не гавкала, а он, типа, хозяин. Люби меня, облизывай, приноси мне палку, а я тебя за это буду любить, кормить и мыть тебе лапы в ванной после прогулки. Фу! А что, прекрасная жизнь! Только для собаки, а не для тебя…

* * *

Ко второму воскресенью декабря столы, стулья и мебель в «Матрице» уже были украшены еловыми ветками и мишурой. Сладко пахло смолой и немного апельсинами. За окном падал снег, как в новогодней сказке со счастливым концом.

Посетителей пока не было, и Настя одна танцевала под песню из сериала «Спецназ». После Вася поставил вальс Евгения Доги из фильма «Мой ласковый и нежный зверь», и она пригласила Макса.

– Этот вальс ставили на свадьбе у Игоря и Оксанки. Помнишь? – спросил Макс, прижимаясь к уху Насти.

– Да, помню.

– Я тогда чуть не заплакал, а Игорь это заметил и сказал: «Ну что ты, Макс… Хочешь, я отдам тебе букет, и тогда ты женишься следующим?» Эй, что это такое? – Макс поднял её лицо за подбородок. – А? Почему такие глаза?

– Ничего, всё нормально, – ответила Настя, небрежно смахивая слёзы пальцами.

– Тогда улыбнись, – прошептал он, нежно целуя её в нос. – Ты же знаешь, я не могу видеть, как ты плачешь.

– Хорошо, – ответила Настя, крепко прижимаясь к груди Макса.

– Хочешь пива?

Настя кивнула, и они прошли обратно в бар. Она уселась на высокий стул, а Макс стоял сзади, щипал её за бока и, дурачась, показывал язык, а потом подмигивал. Покупал пиво и всё время задумчиво смотрел на неё.

– Поехали ко мне на сеновал? – вдруг сказал он, снова подмигнув.

…В два часа ночи Макс и Настя поймали машину и поехали в его квартиру на улицу Свободы. Они сидели на заднем сиденье и всю дорогу молчали. Настя дремала у него на плече. Несколько раз она просыпалась и смотрела в тёмные окна на ночной город, и тогда Макс нежно целовал её нос и лоб, а потом она снова засыпала.

* * *

За полгода, что Настя не была у Макса, в его квартире почти ничего не изменилось. Появился только новый музыкальный центр на кухне, увлажнитель воздуха, ещё сотня фильмов на DVD и несколько новых мягких игрушек, которым уже не хватало места на полках, и поэтому Макс переселил часть из них на шкаф. Плюшевых тварей у Макса накопилось больше, чем у любой романтичной школьницы. Мишки, зайчики, собачки, овечки, слоники и бегемотики – они сидели там, группами по пять игрушек, смотрели добрыми пластмассовыми глазами и глупо улыбались – точно рисунки на стенах в детской поликлинике. Конечно, Макс не сам накупил весь этот зоопарк – девушки дарили.

Настя медленно ходила по квартире и смотрела на всё, что связывало её с прошлым. Зашла в ванную помыть руки. На полках те же самые пузырьки, шампуни, бритвы и полотенца. Во второй комнате компьютер, три разноцветных стикера на мониторе… Разложенный диван, прикрытый смятым покрывалом, на котором валялись два коричнево-зелёных обнявшихся барашка. Настя села на диван и взяла их в руки.

– Ещё один пылесборник, – усмехнулась она, глядя на то, как Макс снимает футболку, и положила барашков на место. Когда Настя ночевала здесь последний раз, барашков ещё не было. – Девушка подарила?

Макс улыбнулся, ненадолго задержав на ней взгляд.

– Какая разница?

Он открыл шкаф и положил туда аккуратно сложенный свитер. Настя помнила – в прошлом году этот свитер Максу подарили родители на Новый год. От него почему-то приятно пахло корицей. Пока дверь шкафа была открыта, Настя заметила, что на полупустой средней полке всё ещё лежат её вещи. С прошлой весны. Футболка, пара трусов «Calvin Klein» и зубная щётка. За эти полгода Максим ни разу не напомнил ей о шмотках; он даже не собрал их в пакет – они лежали в шкафу именно так, как она сама их швырнула тогда во время ссоры. Как потом оказалось – последней.

Максим нежно поцеловал её в затылок и, подняв на руки, отнёс на кровать. От него пахло душистым мылом. Этот запах Настя узнала более двух лет назад, потом она к нему привыкла и почти перестала замечать. Она знала это зелёное обычное мыло – у родителей Макса была целая коробка, хотя в тот момент всё было второстепенным. Они медленно раздели друг друга, а после всю ночь, молча, занимались любовью.

* * *

Макс не позвонил: ни на следующий день, ни через неделю, ни через две. Настя дремала, завернувшись в полосатый плед, в обнимку с учебником по резанию металлов. Под боком, вытянувшись во всю длину, спал Чико. Вокруг валялись клетчатые листки из блочной тетради, исписанные карандашом, и обёртки «Мишек косолапых». Еле слышно работал телевизор. Машка открыла дверь и недовольно кинула сумку перед холодильником. На его двери криво висел кислотно-зелёный стикер, на котором было написано: «Я люблю тебя, Макс» и подрисовано сердечко, похожее почему-то на яблоко.

– Ну что, тебе «мужичина» не писал? – спросила она.

– Не-а… – равнодушно зевая, ответила Настя, поворачиваясь к стенке. – Не писал…

– Неделя почти прошла… – сказала Машка. – Он ведёт себя, как самый обычный прожжённый эгоист!.. Я глубоко возмущена. Знаешь, мой дядя Паша в таких случаях говорит: «Ну, что, мля, пойти, что ль, морду ему начистить?» Дурак какой-то… Просто похотливый самец, который сам не знает, чего ему надо!

– Может, сходим в «Дионис», съедим чего-нибудь? А то желудок к позвоночнику прирос, а в холодильнике ни фига нет. Одни йогурты, – отозвалась Настя.

– Давай, – охотно согласилась Машка. – Шаурмы хочется с курочкой. Погнали!

Выходя из комнаты, Машка незаметно содрала с холодильника стикер и, нервно смяв его, бросила в мусорное ведро, доверху заполненное розовыми бутылочками от питьевых йогуртов.

* * *

В одиннадцать вечера в «Дионисе» было только шесть человек: бармен, трое латиносов, которые пили пиво через трубочки, и Димка с Мишей. Они играли в бильярд. «…sex-bomb, sex-bomb, you’re my sex-bomb, you can give it to me, when I need to come along…» – доносился откуда-то сбоку голос Тома Джонса. В кафе приятно пахло жареной курицей и немного перцем.

Машка с Настей купили две шаурмы и пиво.

– Да, хрен знает, что этим мужикам надо! – возмущалась Машка. – Все говорят о женской логике, издеваются, мол, все бабы дуры. Ага! Пусть у нас она и женская, но хоть какая-то! А вот у них вообще логика напрочь отсутствует! Никакой нет! Ни женской, ни мужской. Одни инстинкты… Преимущественно основные, как у животных. Увидят аппетитную попу и сразу хвостом виляют… А вчера к нам с Сашкой друг его приходил, Роберт. Я его спрашиваю: «Роберт, сколько тебе лет?» А он отвечает: «Я какать пошёл…» Женская логика не просто отдыхает – она спит мёртвым сном.

– Да уж… – вздохнула Настя, нажимая на кнопки телефона. Хотела что-то написать или посмотреть, но Машка отобрала у неё игрушку и пихнула себе в сумку.

Подошёл Димка с кружкой пива и сел на соседний стул.

– Привет, – хитро улыбнулся он. – Не хотите к нам присоединиться? Сыграем два на два…

– Я бы с радостью, только я не умею, – рассмеялась Машка, многозначительно глядя на Настю.

– Я тоже не умею, – спокойно ответила она.

– Я научу тебя, – сказал Димка уже всерьёз.

– А меня? – обиженно произнесла Машка.

– А тебя, радость моя, Михалыч научит, – ухмыльнулся Димка.

– Ладно, пойдём, – согласилась Настя.

Играть в бильярд она действительно не умела. Ещё три года назад, на первом курсе, факультет поголовно играл в бильярд, но тогда эта игра почему-то не интересовала её.

– Держи, – сказал Дима, протягивая Насте кий.

Она послушно взяла его и встала впереди стола.

– И что теперь делать?

– Теперь подойди ближе к столу… левую руку так, а правой держи так… ну а теперь раздвинь немного ноги, наклонись и бей по шарику. Наши те, что с полоской.

На другом конце стола Машка хрюкнула от смеха. Насте казалось, она читает её мысли. Если б сейчас было уместно сказать об этом вслух, Машка бы выдала нечто вроде: «Вот он – ещё один объект, подвластный основным инстинктам. Видит Настю и машет хвостом. Если закрыть глаза и чуть-чуть напрячь фантазию, то можно серьёзно подумать, что они сейчас отнюдь не в бильярд играют…»

– Нет, неправильно, Настюх, – терпеливо объяснял Димка, пытаясь своими же руками показать, как нужно правильно.

А Настя пыталась представить себя и Димку со стороны глазами Машки. «Такие они неловкие и нерешительные, как влюблённые семиклассники-девственники! А это не было похоже ни на одного из них. Дима невольно обнимает её сзади, что-то объясняет и заглядывает в глаза. Настя ведёт себя странно. Она смущается, теряется и… краснеет! А раньше никогда не краснела! Да между ними реально летают искры – даже воздух рядом наэлектризовался, а Настя, дура, всё за Макса цепляется. Какой такой Макс?! Запереть бы сейчас Настюху с Димычем в одной комнате на всю ночь и проблема была бы решена!»