— Это будет завтра. А сегодня — день рождения!

Пару мгновений гость о чём-то размышляет, а потом машет рукой:

— Отлично! Давай праздновать твой день рождения!

— Хорошо, я только поставлю твой букет в вазу, включу чайник и переоденусь.

— Нет!

— Что?!

— Не надо переодеваться! То есть, я хотел сказать, что ты прекрасно выглядишь в этом платье. Енот чудесный, он очень мне нравится.

— Вот как?

Неужели всё-таки разглядел енота?

— Пять минут, ладно? Проходи пока в комнату, Андрей.

Андрей идёт в гостиную, отмеченную следами Сонечкиного ремонтного угара, и вдруг замирает как вкопанный. Я сразу понимаю, почему. Посреди комнаты пылает красным пламенем гигантский букет Бородухина. Розы стоят в ведре на полу. Как же их много!

— О, да у тебя тут целая оранжерея. — По лицу моего гостя пробегает мгновенная тень. — Красиво. От кого это?

— Так, от одного знакомого, — небрежно отмахиваюсь я. Надеюсь, мой бесподобный юрист не будет сравнивать букеты? Ох, а ведь мужчины это обожают — сравнивать.

Если бы Андрей знал, что его орхидеи для меня в миллион раз дороже этих красных роз!

* * *

— Ты в этой квартире как принцесса в замке, наполовину разрушенном драконом, — говорит Андрей. — Но кухня сохранилась неплохо.

— Ей повезло, — улыбаюсь я. Плаваю в розовом тумане, вижу, как вспыхивают тут и там яркие искорки. Я в нирване!

Мы пренебрегли чаем и сварили кофе в Сониной кофеварке. Она мне её привезла, узнав, что вещей у меня меньше, чем у беженки, я всё распродала.

— А ведь у меня однажды жили сирийские беженки, — тут же вспомнила Сонечка. — Махваш, Гюзель, Ферештех и Гюльбадан. Чудесные девочки! Подобрала их прямо на улице.

Я поняла, бабуля постоянно кому-то помогает, она одинаково страстно предаётся и благотворительности, и шопингу, и разнузданному флирту с обольстительными самцами.

В «Легионе» у Сони на кухне стоит крутая кофе-машина, а мне она отдала компактную гейзерную кофеварку. Андрей сам взялся за дело, и через несколько минут кухню наполнил терпкий аромат.

— Ничего, что на ночь глядя? Ты уснёшь, Вероника, после дозы кофеина?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍


Господи, конечно же, я сегодня не усну! Но не от кофеина, а от дозы андрейина, есть в природе такое алхимическое вещество, которое будоражит кровь и кружит голову сильнее шампанского. Буду лежать всю ночь в кровати с открытыми глазами, вспоминать наш вечер и мечтать.

— А я бросил курить, — сообщает Андрей, — и теперь готов хлестать кофе литрами.

— Молодец, что бросил! — Ещё один плюс к его образу, который и так мне представляется совершенным. — Я видела блок сигарет у тебя в кухонном шкафу.

— Надо избавиться от него. Но подарить некому, все друзья такие правильные, никто не курит. Не выкидывать же.

— Конечно, нет! Они дорогие!

Теперь я настоящая золушка, экономная и хозяйственная. Три года назад, будучи принцессой, небрежно пожала бы плечами: да выкинь ты этот блок, в чём проблема.

Вынимаем торт из коробки. Это воздушное безе вперемешку с маскарпоне, украшенное клубникой и листиками базилика. Смотрю на свой кусок с вожделением. Наверное, в глубине души я всё ещё маленькая девочка, потому что до прихода Андрея, кроме всего прочего, собиралась всплакнуть ещё и из-за того, что на свой день рождения я осталась без торта.

А теперь торт у меня есть! Благодаря чудесному гостю. Его визит — лучшее, что случилось со мной за весь день.

Посматриваю на Андрея украдкой, восхищаюсь, как классно на нём сидят джинсы и тёмная рубашка. В расстёгнутом вороте видна крепкая шея, а от того, как он держит чайную ложку, я готова потерять сознание. Клянусь, никто в целом мире не может более сексуально держать ложку. Наверное, это потому что у него такие красивые руки.

Ох… Кажется, я совсем плыву.

— Андрей, спасибо, что составил моему отцу протекцию. Не надеялась, что ты откликнешься на мою просьбу.

— Составил. Откликнулся. Но давай лучше поговорим о тебе, Ника. Я знаю, кем была твоя мама, она занимала довольно высокий пост. А потом случилось несчастье. Почему ты живёшь одна, а не с папой? Как справляешься с учёбой? Расскажи о своей жизни, Вероника.

Он протягивает руку и пальцем на мгновение дотрагивается до моего запястья, как будто ободряя, подталкивая к разговору. В его глазах — искренний интерес, а не праздное любопытство. А я до сих пор не могу поверить, что это произошло: он пришёл ко мне, принёс цветы и подарок, а сейчас мы вместе едим торт. Да у нас самый настоящий романтический ужин! Не хватает только вина.

Хотя, наверное, я преувеличиваю. Просто Андрей хорошо воспитан. Он испытывал неловкость из-за того, что был резок и уволил меня. Вот и решил немного сгладить ситуацию.

Мой прекрасный гость продолжает задавать вопросы и смотрит на меня так, словно он готов впитывать каждое моё слово. Как приятно быть в центре его внимания! Это, безусловно, мне льстит. Хочется говорить, не останавливаясь, только бы он продолжал так же пристально смотреть и заинтересованно слушать.

Слово за слово я рассказываю Андрею о своей жизни, о маме, о том, как сурово с нами обошлась судьба…

* * *

После того, как мама попала в реанимацию прямо из рабочего кабинета, по распоряжению губернатора её поместили в самую лучшую клинику. Однако спустя две недели был объявлен приговор — сделать ничего нельзя, надо смириться и ждать конца. Болезнь, которая раньше себя никак не проявляла, уже развилась до необратимой стадии.

Такой исход — в тридцать девять лет?! Моя энергичная, здоровая мама, которая за всю жизнь ни одного дня не провела на больничном, вдруг превратилась в овощ, опутанный проводами и истыканный катетерами.

В тот момент мне едва исполнилось девятнадцать, и я привыкла жить в волшебной сказке. Теперь сказка закончилась. У мамы не осталось ни друзей, ни подруг, ни партнёров, которые захотели бы бороться за её жизнь. Все развели руками: если врачи отказались, значит, ничего не поделаешь. Более того, я постоянно слышала за спиной шипение: собственным ядом отравилась… да она сама виновата… злость съела её изнутри… так ей и надо… бог всё видит…

А на помощь пришёл мой папа, о котором я всю жизнь слышала из уст матери, что он негодяй, подлец и ублюдок. Мама в выражениях никогда не стеснялась, но именно к отцу я обратилась, когда её фактически списали со счёта.

Папа взвалил на себя все организационные хлопоты, переговоры с врачами, поиск и выбор клиники. Сама я в тот момент находилась в шоковом состоянии и плохо соображала. Да и что я могла сделать — девятнадцатилетняя девчонка без жизненного опыта, выросшая в оранжерейных условиях.

Папа всё взял на себя. Сначала мы повезли маму в Москву, потом в Израиль, затем в Швейцарию — туда, где нас согласились принять и пообещали дать шанс. Материальная помощь, выделенная губернатором, закончилась очень быстро, расходы были чудовищными. Пришлось продать мою любимую игрушку — ярко-жёлтую «БМВ», подаренную мамой на восемнадцатилетие, и квартиру, купленную, когда мне исполнилось девятнадцать. Это была вся моя собственность.

Но деньги таяли. Тогда папа, у которого в тот момент обвалился бизнес и свободных средств не было, взял кредит, чтобы оплатить пребывание и операции в зарубежных клиниках. Швейцарские врачи сотворили чудо, мы увидели свет в конце туннеля. Маме стало лучше. Наконец-то очнувшись от медикаментозной комы, она смогла оформить на меня доверенность, и это стало спасением, так как оплачивать бесконечные медицинские расходы уже было практически нечем. Придя в сознание и узнав расстановку сил, мама первым делом потребовала вернуть папе всё до копейки. Она не желала иметь с ним дела…

Но радостное волнение по поводу улучшения маминого самочувствия вскоре сменилось чёрной депрессией, солнце зашло за тучи. Борьба длиною в год закончилась полным поражением. Мы проиграли. Спустя три месяца после того, как мне исполнилось двадцать лет, мамы не стало…

Теперь у меня не было ни жилья, ни средств к существованию. Мы продали не только мою новенькую однокомнатную, но и три квартиры, которые были в собственности у мамы. А все мамины счета были выпотрошены подчистую.

Первое время я жила у папы, однако очень быстро сбежала на съёмную квартиру. Мачеха постаралась придать мне ускорения, хотя я очень старалась помогать ей с маленьким Мишуткой, не закатывала истерик, не требовала к себе повышенного внимания из-за того, что у меня случилось горе. Но я не злилась на Леру, понимала, что жить вчетвером в небольшой двухкомнатной квартире не очень-то комфортно. Кроме того, ей наверняка было обидно, что её муж взял огромный кредит, чтобы помочь первой жене. Папа очень рисковал, он мог бы до сих пор расплачиваться с банком.

Началась самостоятельная жизнь. Сначала это был полный кошмар. Накрывало чёрной депрессией, хотелось выть от тоски. Мне ужасно не хватало мамы. К тому же денежные проблемы множились день ото дня.

Я восстановилась на втором курсе университета. Нужно было как-то оплачивать учёбу, съёмное жилье, поэтому нашла первую в своей жизни работу. Но, так как до этого умела только тратить, то не понимала, как жить на эти деньги и искренне верила, что заказывая на ужин роллы, я очень экономлю. Но постепенно втянулась, стала лучше разбираться в жизни. Сменила несколько работ, перешла на третий курс…

* * *

Мне вдруг становится неловко — ну, ничего себе, я болтушка! Столько всего вывалила на Андрея. Он, наверное, уже и не рад, что остался. Пришлось парню слушать моё нытьё… Но он не перебивал и так сочувственно на меня смотрел, что я никак не могла остановиться. Говорила и говорила. И словно избавлялась от тяжёлой ноши.