В итоге всем места хватило, и веселья было вдоволь. Но я особенно тем женщинам благодарна, которые меня на почетное место усадили — ты мать и теща новоиспеченная, не суетись! Молодец, что продукты закупила! Сами блюда меняли, горячее подали, даже умудрились торт громадный достать. Торт — это наверняка жена судьи Клистератыча постаралась. Он взяток принципиально не берет, говорит, поздно в его возрасте грех на душу брать — не успеешь отмолить. Но если жена его чего пожелает — все городские службы в лепешку расшибаются. И тут не знаю, сколько кондитеров в пожарном порядке трудились. Внесли — гости ахнули. Ярусами как замок старинный, розочки — орнамент, а на вершине две фигурки — куколки новобрачных. И написано: “Будьте счастливы, Игорь и Надя!”

Второй день в деревне гуляли. Новые родственники, с которыми мы уже больше года дружили, ни в какую не соглашались в городе остаться. Те деньги, что на ресторан отложили, пустили на аренду автобусов — три “икаруса” катили по грязи, периодически трактора нас вытаскивали.

В селе, конечно, все по-другому было. Народно, с обычаями: невесту воровали, дядья Игоря в смешные костюмы нарядились. Моих судейских исполнителей споили так, что они речку стали вброд переходить и соревноваться, кто быстрее корову подоит. А разницу между коровой и быком не учли! Словом, историй после этой свадьбы осталось — долго пересказывать.

А дальше для нас с Сашей началось самое тяжелое. Что Надюшка будет жить в квартире мужа, мы давно определили, еще перед первой свадьбой. У Саши с мамой трехкомнатная в сталинском доме, у нас две комнаты в хрущевке. Да и лучше, когда зять не в примаках, а на собственной площади.

Вот и остались мы одни. Тихо в доме. Никто не вопит, не рыдает, на свидание не собирается. Вещи не разбросаны, телефон молчит. Тоска смертная! Только телевизор политическими страстями пугает, но не страшно — надоело.

Выходило противоречие: если доченьки нет, если она не бегает по потолкам, значит — счастлива, чего мы и хотели. Если бы она сейчас тут истерики закатывала, значит — ей плохо, а нам, таким-сяким родителям, в удовольствие?

Медовые месяцы у молодых, а мы с Сашей как на затянувшихся поминках живем. Поэтому когда Надя заявилась перед Новым годом, первым предательским движением было приголубить ее: попоить, покормить, успокоить, спать положить, получить в пользование любимую доченьку.

Стоит она на пороге, сопли-слезы до пола, худенькая, несчастная, с маленьким рюкзачком, ладошкой лицо вытирает:

— Мы совершенно разные люди! Он меня не понимает!

— Саша! — говорю я. — Мы знали, что так будет! Саша, мы договаривались! — А у самой руки уже тянутся обнять Надюшку.

— Сейчас пустим, — тоскливо соглашается муж, — потом уж не выставим.

Не дали мы доченьке порог родительского дома переступить. Отец развернул ее и по ступенькам вниз потащил. Я пальто с вешалки сорвала и за ними побежала.

Машину поймали, “Жигули” старенькие, о цене не договорились, в салон сели, Саша водителю адрес Игоря назвал.

— Как вы можете! — От возмущения у дочери слезы просохли. — Папа! Вы даже меня не выслушали! Вы не знаете, что произошло!

— Муж тебя бил? Издевался? Калечил? Изменял? — быстро спрашивает Саша.

— Вот еще! — фыркает Надя. — Скажете тоже!

— Тогда, — прихожу я на помощь мужу, — ты забыла, что уже не мамина и папина маленькая девочка! А жена! Будь любезна вести себя в соответствии с социальным статусом, определенным моральными и этическими нормами, а также актами законодательства и подзаконными распоряжениями правоустанавливающих органов.

Это я, конечно, от волнения выдала. Волновалась, в том числе, сколько водитель за поездку запросит, ведь у нас в кошельке негусто, с долгами за свадьбу еще не расплатились. Но водитель с нас ничего не взял. Подкатил к Игореву дому, вышел и двери перед нами распахнул:

— Правильно рассуждаете. А моего сына теща с невесткой каждую неделю из дома выгоняют. Бабы! И ведь им морду не набьешь? А пацана жалко. Ну, бывайте!

Чужой человек. А как поддержал нас! И ни копейки не взял!

Дверь открыли Игорь с мамой. Он насупленный, она руки к груди прижимает и смотрит виновато, будто Надежду здесь недокармливали.

Я зятя за руку в дальнюю комнату увела для разговора. А Саша дочь при свекрови песочил, основываясь в этот раз на сельскохозяйственной тематике.

Грозно в пол пальцем тыкал:

— Это теперь твой дом! Поняла? Другого у тебя нет! Корнями врастать! Сорняки полоть! Сеять и выращивать! Ты что же думаешь? Само по себе заколосится и созреет? А труд приложить, спину согнуть? Что посеешь, то и покушаешь!

— Мы на твоей стороне! — говорила я Игорю. — Ты нам как родной сынок. Но не давай ты Надежде лишней свободы! Она язык любит распускать и всех под свою дудочку плясать заставляет. Не в том, Игорек, мудрость, чтобы марку держать, свою точку зрения доказывать! А в том, чтобы кара за содеянное имела следствием наказание, способное вызвать раскаяние содеянным. Понятно выражаюсь?

— По сути ясно, — вздыхает Игорь. — Тысячу раз давал себе слово не заводиться, спускать на тормозах. Но Надя иногда меня доводит! Как специально!

— Правильно, специально, — соглашаюсь я. — Она от рождения натуральная мазохистка. Лет в шесть пальчики в мясорубку опустила и стала ручку поворачивать. Я на крик прибегаю: верещит, орет не своим голосом, но крутит! Интересно ей, видите ли! Если над собой издеваться может, над другим тем паче. Против мазохистов есть только один прием — полное равнодушие. Ты хоть двадцать раз себя через мясорубку проверни — мы ноль внимания.

Дальше я зятю рассказала про одного подсудимого, который произвел на меня впечатление своей силой воли. Во время заседания видно было, что он нервничает. Когда некоторые свидетели выступали, едва удерживался, чтобы не вскочить и не броситься с кулаками на них. Для обуздания эмоций этот подсудимый считал. Тихо одними губами произносил “один, два, три…” — мне со своего места отлично видно было. Оправдать не оправдали, но срок дали условно.

Следующая ссора у детей случилась после 8 Марта. Мы с Сашей уже немного привыкли к новой жизни. Я котенка больного на улице подобрала, Саша полки книжные мастерил. В другое время я бы столярную грязь в квартире не потерпела, но тут и не заикнулась. Ждали весны, чтобы ехать в деревню помогать Игоревым родным с посевными работами.

Мы из кино вернулись (теперь по кино и концертам часто ходим), Надя уже доски-заготовки в сторону сгребла, место себе расчистила, сидит за столом с книжками под лампой.

— Я курсовую пишу.

— А почему ты ее дома не пишешь? — спрашивает Саша.

— Это и есть мой дом! — заявляет Надежда вредным голосом. — Я здесь прописана!

Саша воздух в грудь набирает: сейчас он ее “выпишет” по всем статьям и со всех площадей. Поэтому я перебиваю:

— Вы поссорились?

— Да! — гордо отвечает дочь, но губы у нее начинают дрожать. — Он надо мной издевается!

— Как? — восклицает Саша. — Что он позволил?

И уже забыл, по какой тематике хотел дочь ругать, на зятя переключился.

— Позволил себе насмехаться и уничижать мое человеческое достоинство! — заявляет дочь и принимается хлюпать носом.

— Конкретнее! — требую я. — По существу рассматриваемого эпизода!

— Я просто хотела ему объяснить, почему он не прав, когда превозносит советский хоккей, порожденный тоталитарной системой. А Игорь! Он считал! Нахально считал!

— Что делал? — не понял Саша.

— Папа! — уже в полный голос ревет Надя. — Папа, он считал! Глядя прямо мне в лицо! Считал: один, два, три, четыре, пять…

Прежде чем расхохотаться, мы с Сашей успеваем задать по вопросу.

— До скольких досчитал? — это я.

— Что ты понимаешь в хоккее? — это муж. Надя, конечно, опешила от нашей реакции даже плакать забыла, только пробормотала:

— Когда он сказал “сто тридцать восемь”, я решила вернуться к вам. Почему вы смеетесь?! Чему радуетесь? Моя семья летит вверх тормашками, а вы хохочете!

Мы-то отлично знали, откуда уши растут и с чьей подсказки Игорь применяет арифметическую методику. Но дочери ничего не пояснили. Выставили ее из дома, вместе с книжками для курсовой. Вернее, передали на руки мужу, который не замедлил явиться.

— Забирай садистку! — велела я.

— Может, тебе побыстрее считать или на таблицу умножения перейти? — весело подмигнул зятю Саша.

Юмор — великая сила и очень полезное в семейной жизни оружие. Мы стали с юмором относиться к ссорам Игоря и Нади, и постепенно размолвки их сошли на нет. Никто не хочет выглядеть смешно. Надежда еще несколько раз прибегала к нам. У нее трагедия, у нас — потеха: клоун прибыл, сейчас цирк начнется. И над зятем подтрунивали — над ковбоем, которого мустанг сбрасывает.

Проиграли те, кто пари заключали, будто разойдутся Надя и Игорь через месяц, три, полгода. Живут-поживают!

ОТЕЛЛО В ЮБКЕ

Лариса, учитель русского языка, поздней ночью на кухне проверяла диктанты. На столе высилась пирамида тетрадей учеников 6-х “А”, “Б”, “В” и “Г” классов. Днем на уроках Лариса восемь раз прочитала вслух один и тот же текст (дважды в каждом классе — в обычном темпе и медленно диктуя), теперь должна проверить сто двадцать вариантов написания этого текста. От такой работы можно либо чокнуться, либо получить положительный, как второе дыхание у спортсмена, сдвиг по фазе. Лариса блаженно “сдвинулась” после первых тридцати диктантов 6-го “Б”. Теперь она не просто помнила наизусть отрывок из “Записок охотника” Тургенева — текст диктанта на сетчатке глаза отпечатался как эталонная матрица. Лариса открывала очередную тетрадку, не пробегала глазами строчки, накладывала эталон. Ошибки мгновенно вылезали, Лариса исправляла их, красной ручкой ставила оценку. Скорость работы многократно возросла. Диктант на “двойку” занимал десять секунд. На “хорошо” и “отлично” — пять секунд, включая открыть-закрыть тетрадь, отложить ее в сторону.