Сергея в комнате не было. Он пришел через несколько минут.

— У тебя аспирина нет? — спросил Борис.

— Есть. Четыре литра. — Сергей принялся выставлять на стол бутылки с пивом. — Вставай, будем лечиться.

Через час и после принятия литра пенного лекарства Борис уже мог вести осмысленную беседу на темы, действительно заслуживающие внимания, и не морочить голову Сергею своими исповедями-покаяниями.

Старшая дочь Сергея в этом году заканчивала школу, хотела поступать на факультет журналистики. Девочка училась отлично, но протолкнуть ее на дневное отделение МГУ за здорово живешь, без взяток в приемную комиссию Борис не мог.

— А на юридический, к нам? — предложил он.

— Бредит журналистикой, — покачал головой Сергей, — в рязанской молодежной газете печатает статейки. Я ее отговаривал. Продажная профессия. Знает ведь, что отец терпеть не может журналюг, а стоит на своем.

— Нормальная профессия. От человека зависит. Глядя, как Сергей чистит вяленых лещей, которых купил к пиву, Борис предложил:

— Что, если сначала на заочное? Там конкурс меньше и условия проще. А после первого семестра попробуем перевести на дневное.

. — Не знаю. — Сергей с досады громко ударил рыбиной об стол. — Сидела бы дома под крылом у матери, книжки читала и крестиком вышивала."Поступала бы у нас в педагогический или в медицинский, как все девочки. Нет, тянет ее нелегкая в омут. Хотя… я тут посмотрел на ваших ребят, приличные экземпляры попадаются. У меня студенческой жизни никогда не было. Курсант на казарменном положении — это совсем другое. Бориска, ты думал когда-нибудь о том, что Тоська замуж выйдет?

— Мне пока рановато беспокоиться.

— А я как представлю жениха рядом со своей Машкой, так тут же ему морду набить хочется.

— От такого папаши девушке нужно срочно удирать. Решено: сдаст выпускные экзамены в школе и сразу в Москву. Ну а ты сам? Чем собираешься заняться на пенсии? Олег говорил, хочет по своим каналам устроить тебя в налоговую полицию.

— Кто ж меня на государственную службу с судимостью возьмет? Пойду в вахтеры. За месяц я тут навыки вышибалы освоил.

— Брось! — поморщился Борис. — Что ты передо мной кокетничаешь?

— Я серьезно. Вам, ребята, конечно, спасибо за участие, но я — материал отработанный. Родине мои знания и навыки не нужны.

В похмельном состоянии, терзаясь раскаянием за вчерашнее, Борис легко раздражался. Он злился на себя, но, если под руку подворачивался объект, на которого можно было спустить собак, он не упускал возможности.

— Не строй из себя балерину! — Борис повысил голос. — Они в тридцать семь уходят на пенсию и считают, что жизнь закончилась. Тебе сорок лет, ты здоров как бык, тебе еще лет тридцать пахать, а ты сопли распустил — Родине не нужен, ах, обидели мальчика. Радоваться должен, что шанс выпал с армией распрощаться. Не настрелялся еще?

— Ты! Как все эти сволочи! — Сергей легко заводился. — Считаете, что в армии одни недоумки и убийцы! Которые вас защищают!

— От кого? От кого нас защищать должна миллионная армия? От американцев? От китайцев? В Чечне воевать нужна регулярная армия?

— Ты лучше меня должен знать, что мощь государства опирается на сильную армию.

— Сильную! А у нас что ни день, то сообщение о дезертирах, которые перестреляли однополчан. Солдат давно превратили в рабскую силу, которая используется как ни попадя.

— Много ты знаешь! Что ты мне хочешь доказать?

— А ты мне что хочешь доказать? Борис опомнился первым:

— Хватит орать!

— Хватит, — согласился Сергей. — Чуть не подрались. Пойми, я в жизни ничего другого не умею делать. Думаешь, мне не обидно видеть то, что с армией происходит? Мое поколение последнее, которое имеет опыт боевой подготовки и может чему-то научить. А у нас уже служат летчики, на самолетах не летавшие, и моряки, в походы не ходившие. Командирами рот, батарей, батальонов назначают офицеров, что ни стрельб, ни занятий, ни тренировок, ни учений толком провести не могут. Недавно в Индию продали несколько сот новых танков «Т-90». Подготовку индийских танкистов решили организовать в России. Сначала долго искали танк, потом офицеров, которые этот танк знают. А его много лет назад приняли на вооружение!

Борис не стал упрекать Сергея: я ведь тебе о том же говорил. Пока не кончилось пиво, они спокойно обсуждали проблему создания в России профессиональной армии. Когда Борис вернулся к разговору о дальнейшей судьбе Сергея, тот попросил:

— Не тереби меня. Я еще ничего не решил. Залягу на месяц в госпиталь, там времени на обдумывание будет достаточно.

— Тебя не накажут, что ты на день позже явился?

— Больше, чем наказали, уже не смогут.

* * *

Машину еще вчера Борис перегнал на университетскую стоянку. Домой, к матери, отправился на метро.

Надо позвонить Татьяне. Как она себя чувствует после давешних представлений? Почти с облегчением услышал от Катеньки, что Татьяны Петровны нет дома, уехала навещать заболевшую подругу. Можно завалиться спать с чистой совестью.

* * *

Панику подняла Ольга.

— Представляешь, эта дура беременная! — кричала она в телефонную трубку.

Татьяна решила, что речь идет о Катеньке, и обиделась:

— Представляю! И почему ты мою невестку дурой обзываешь?

— Какая невестка! Киргизуха в обморок навернулась, ее на «скорой» домой доставили. В общем так: ты сейчас приезжаешь ко мне в «Останкино», мы хватаем такси и мчимся к этой наследнице революционных традиций.

Татьяна стала быстро собираться. Лена беременна, без сомнения. Она неожиданно падает в обмороки только во второй половине беременности. Врачи причины так и не обнаружили. Когда Лена носила Славика, муж, родители, подруги глаз с нее не спускали, под руки водили. А второго ребенка Лена потеряла — упала на лестнице и пролежала какое-то время, сначала без сознания, а потом корчась в страшных болях и истекая кровью, пока соседи не обнаружили.

Только младенца Ленке не хватает! Еле концы с концами сводит. С другой стороны, аборт делать уже поздно. Ребенок — это прекрасно! Да, особенно в ее ситуации: сорок с лишним, мужа нет, сын тунеядец, зарплата нищенская.

Пока Татьяна добралась до телевидения, пока ей выписывали пропуск, пока она нашла Ольгин кабинет, прошел почти час. И еще пришлось ждать, когда у Дылды закончится производственное совещание.

Таня присела в углу и слушала, как Ольга отчитывает двух редакторов и режиссера. Словно в прежние годы своих учеников. Тогда она трясла в воздухе тетрадками: где хронологическая таблица, почему вторую опричнину не отметил? Теперь она разорялась:

— Где наркоманы? Как это не нашли? В Москве каждый второй подросток либо ширяется, либо на колесах сидит. Они все на крыши лезут и сыпятся с них, как яблоки перезревшие. У нас передача о самоубийцах, — пояснила она Татьяне. — Где приземлившийся наркоман, я вас спрашиваю? Да, заснять! Еще и подтолкнуть? Вы это бросьте! Нечего свой непрофессионализм ерничеством прикрывать! Найдите каскадера, пусть сиганет. Только чтобы падал не как Сталлоне, а натурально летел.

Каждые три минуты на столе у Ольги звонил телефон. Она — заправская актриса — каждый раз говорила разными голосами.

Подхалимски слащаво тянула:

— Павел Игнатьевич, миленький, ну как же так? Число самоубийств выросло на тринадцать процентов, а ни одного иска в суде по статье доведение до самоубийства не было? Трудно доказать? Понимаю, понимаю. Но может, подкинете какое-нибудь дело, чтобы записочка осталась, мол, прошу винить… Нам и косвенных доказательств достаточно, мы же телевидение, а не прокуратура. Ой, спасибо! Ой, выручили!

Психиатра, которого собиралась пригласить в студию, жестко инструктировала:

— Никаких общих рассуждений о суициде. Это народу не интересно. Предельно конкретно: если человек говорит, что повесится, он в самом деле это может сделать? Восемьдесят процентов «за»? Вот видите! — попеняла она врачу. — А мы думаем: пугает. Далее. Что делать маме, папе, брату, другу? Что делать за час, за день, за неделю до суицида? Есть признаки? Вдруг успокаивается? Отлично. С вами приятно иметь дело. Не забудьте привести примеры. Запись послезавтра.

Позвонившего корреспондента Ольга обласкала:

— Молодец! Класс! Вены вскрыл? Замечательно! Кошмар! А они лежат неподвижно? А он в ванной? Получишь премию за этот сюжет, только снимите вкусненько, чтобы тетки у экрана слезами умывались.

Она положила трубку и поделилась с присутствующими:

— Парню двадцать четыре года. Живет с матерью-пенсионеркой и восьмидесятилетней бабушкой. Бабушка уже десять лет с кровати не встает, а тут у матери инсульт. В однокомнатной квартире две парализованные старухи! Мальчик не выдержал, вскрыл себе вены. Представляете, картина: он в ванной кровью истек, а инвалидки лежат по уши в дерьме и воют?

— Какой ужас! — ахнула Татьяна.

— Ужас, — согласилась Ольга, — но сюжетик классный может получиться. А если нам священника пригласить? Он проморосит что-нибудь про испытания, которые посылаются каждому, и траля-ля в подобном духе.

«Как она может быть такой циничной? — думала Таня. — Человеческие трагедии стали для нее картинками с выставки. Я бы так не смогла. Ритм, в котором живет Дылда, уже через неделю лишил бы меня всех сил. А ей хоть бы хны, даже получает удовольствие от этой круговерти. Она похожа на длинную блестящую рыбу, плывущую против течения. Мне же нужна тихая заводь».

В машине, которую они поймали, выйдя наконец из «Останкина», Татьяна не удержалась и спросила Ольгу:

— Давно ты научилась относиться к людскому горю как к «сюжетикам»?

— Брось! — отмахнулась Ольга. — Это элементарный профессиональный подход к делу. Недавно я познакомилась с одним потрясающим мужиком. Патологоанатом, двадцать лет трупы кромсает. И при этом — жуир, бабник и весельчак. А по-твоему, он должен быть некрофилом.