В дальнейшем их вечерние беседы скакали с темы на тему: воспоминания детства (дедушки-бабушки, забавные проделки) и проблемы воспитания собственных детей (эх, упустили время, мало пороли), литература (о твоих дамских романах мне есть что сказать) и искусство (Боря, нельзя относиться к прекрасному как к сладкому — ведь не кондитерское производство), дальние страны (поездили, видали их контрасты — между сытостью и обжорством) и ближайшее деревенское окружение (дураки, дороги, пьянство и непаханые поля).

Борис переселился в другую комнату. Он не рискнул пожаловаться Татьяне, что ему до смерти надоела обстановка карамельной бонбоньерки. Но как-то пошутил: «Каждый раз, просыпаясь, я со страхом думаю, не подвергся ли операции по изменению пола». Татьяна предложила переехать в комнату Павлика, обставленную по-спартански рационально. Но она располагается далеко от Тоськиной — в конце коридора. Ничего, дочь уже взрослая, по ночам не заходится в крике, и пеленки ей менять не требуется.

* * *

Уже третий Новый год Татьяна встречала в своем доме. Два предыдущих — в шумных молодежных компаниях, в качестве повара-официантки-горничной-уборщицы-мамы-доброй тети у своих детей и их приятелей. Нынче Павлик и Маришка справедливо рассудили, что ташить в дом ватагу друзей не с руки, и даже не заикались об этом. Маришка торопила с проектом для Крылова, который уже дважды звонил, выражал желание встретиться с Татьяной. Она отмахнулась — не до картиночек сейчас и уж тем более не до встреч с заказчиком. «Я работаю, — соврала она дочери, — все идет своим чередом». У Татьяны не было даже красок и бумаги — их истратил Василий.

Она решила, что елочку (варварство, конечно) срубит на своем участке. Не идти же в лес по непролазному снегу, а Федора Федоровича нет, просить некого.

Борис смотрел в окно: Татьяна на лыжах пробралась в глубь участка. Раскидала снег рядом с небольшой елочкой и принялась ее рубить. Не умеет топором работать — голову себе разобьет или ногу оттяпает.

Он быстро спустился вниз, накинул чье-то пальто, вышел на улицу. Вторых лыж не было. Добрался по сугробам до Тани. Дыхание паровозное, перед глазами марево, сердце в ушах стучит.

— Зачем ты?! Кто тебе позволил?! — в сердцах воскликнула Татьяна.

Ему было не до споров. Забрал топор, собрал последний порох в пороховницах, два раза махнул. Готово. Деревце упало. Борис тоже упал. Сделал вид, что присел отдохнуть — в романтичной позе пьяного, откинувшегося на сугроб.

— Совершенно неуместное геройство! — возмущалась Татьяна. — Я бы сама прекрасно справилась.

— Да, — согласился Борис, — конечно, «есть женщины в русских селеньях…» коня на скаку.., в горящую избу… с ружьем… с топором… совсем нас, понимаешь, задвинули. Сама елку дотащишь? Вот и волоки, подвижница.

Его хватило еще на один подвиг — установить елочку в тяжеленное ведро с мокрым песком. Потом три часа валялся в постели и рассматривал качающийся потолок.

Тося и Димка с энтузиазмом взялись наряжать елку. Татьяне не удалось внести в этот процесс элементы эстетики. С точки зрения детей, игрушек много не бывает, и они желали повесить все имевшиеся в наличии. Зеленые ветки прогнулись и скрылись за перламутровым блеском шаров и мишуры.

Под звон курантов в четыре глотки завопили «Ура!» и сдвинули бокалы с клюквенным компотом. Татьяна вручила всем подарки. Тосе — джемпер с ввязанными кусочками материи, кожи, меха, кружев (готовила для Маришки, для Тоськи пришлось распустить нижние ряды и убрать манжеты). Борис получил лыжную шапочку и шарф со скандинавским орнаментом (вязала Павлику). Димка — почти новую машину на радиоуправлении (нашла в коробке с игрушками сына, батарейки вытащила из настенных часов). Гости рассыпались в благодарностях.

— А сейчас!.. — Тоська вскочила с дивана и потянула Димку, который не хотел расставаться с машинкой. — Сейчас концерт по заявкам, то есть без заявок. Мы быстро.

Дети убежали.

— Вот почему они шушукались, — улыбнулась Татьяна, — и к тебе все время бегали.

— Нашли в библиотеке книжку с частушками. Большая часть — оглушительно вульгарные. Поэтому источник я реквизировал и отобрал несколько, детям позволительных. Хотя надо признать: чем ниже градус скабрезности, тем менее смешна частушка. Сейчас сама услышишь.

Тоська нарядилась парнем — нацепила картуз, полосатые шелковые брюки от пижамы, рубашку на поясе перетянула отцовским ремнем. Димка превратился в девочку — короткая юбочка, платочек на подбородке завязан.

— Выступает, — прогорланила Тоська, — народный хор деревни Смятиново имени тети Тани… фамилию я не знаю. Частушки! Ну, папа! Музыка!

Борис нажал на кнопку магнитофона. Прозвучал короткий проигрыш. Поставив руки в боки, дети закружились на месте. Борис выключил звук. Тоська шагнула вперед:

— Я цветочки поливала на балконе леечкой…

— Почему-то стал вдруг мокрый дядя на скамеечке! — во весь голос закричал Димка.

Он стал на цыпочки, подцепил Тоську под локоть, и они закружились на месте под музыку, которую включил Борис.

Умолкла музыка, Димка отцепился от девочки и истошно завопил:

— Оторвали, оторвали! Оторвали у попа!

— Не подумайте плохого — от жилетки рукава, — закончила Тоська, и они снова закружились на месте.

Дети старательно выполняли рекомендацию Бориса-режиссера: петь громко и четко. Попросту говоря, они орали во всю глотку.

Тоська, склонившись над Димкой, грозила ему пальцем:


Ты зачем сорвал

Розу белую?

Ты зачем завлек

Меня, несмелую?


Димка прижал ладошки к груди и фальцетом отвечал:


Ты поверь, как я страдаю,

Ты поверь, как я люблю:

День и ночь как свечка таю —

Свою молодость гублю.


На слове «молодость» зрители покатились со смеху.

Димка, сделав несколько приседаний под музыку, вытянул в CTODOHV БОРИСА РУКИ:


Идет Боря по базару

И всем улыбается:

Оказалось, зубы вставил —

Рот не закрывается.


— Этого текста в первоисточнике не было! — возмущенно смеялся Борис, пока дети отплясывали «оп-ля», «оп-ля».

Тоська «наказывала» Татьяне:


Не ходи, Танюша, замуж

Не за милого дружка.

Лучше камнем утопиться

Со крутого бережка.


Эту частушку Борис вставил в репертуар с особым удовольствием.

— Дальше забыл! — громким шепотом признался Димка Тоське.

— Я работаю, работаю, — подсказала Тося. Димка кивнул, упал на пол и, подложив под голову ладошку, запел:


Я работаю, работаю,

Я работы не боюсь —

Если правый бок устанет,

Я на левый повернусь.


Он перевернулся и громко захрапел.

— Концерт окончен! — объявила Тося, пнула ногой Димку — вставай, и вместе они проскандировали заключительное:


Мы частушки вам пропели,

Новогодний шлем привет!

И желаем вам в сам деле

Много много новых бед!


— Дурак, — Тоська отвесила Димке оплеуху, — не «бед», а «лет». Это я сама сочинила, — пояснила она публике.

Между артистами завязалась перепалка. Димка возмущался, почему Тоська все время дерется, он тоже ей двинуть может, и не он перепутал, а она, потому что громче поет, и так он девчачий платок надел, а она еще выступает.

Борис похлопал в ладоши, привлекая их внимание:

— Господа артисты! Прощальный поклон благодарной публике!

Дети под аплодисменты зрителей отвесили им поклон, потом поклонились вправо, влево и даже повернувшись к Татьяне и Борису спиной.

Новогодний торт, который испекла Татьяна, получился громадных размеров — почти метр по большей стороне овала. Зато в цифры 2002 удалось вписать кремовые портреты участников празднования. В двойках расположились ее и Бориса изображения — Татьяну можно было узнать по растрепанным волосам, а его — по зеленым пятнышкам на теле. В нулях красовались Тоська со смешными хвостиками и Димка в шортиках. Дети принялись выдвигать один другому претензии — ты меня не ешь, и ты меня не кусай. Порешили на том, что художественная часть торта останется нетронутой, а на тарелки положат только внешнюю часть бисквита.

Когда Борис укладывал сомлевшую от долгого бодрствования дочь спать, Тоська, уже закрыв глаза спросила:

— Папа, почему вы с мамой не родили мне братика? А еще можете?

Он ничего не ответил. Дождался, пока она не задышала ровно — уснула, поцеловал и вышел из комнаты.

* * *

Утром следующего дня пришли на лыжах Любаша и Василий. Вручили Татьяне щедрый подарок — написанную маслом картину. Зимний пейзаж. Восход солнца. Вид на реку из окон ее дома. Очень хорошая работа и как трогательно!

Жарили в камине на решетке мясо и пекли картошку. Дети «на бис» повторили свое выступление. Потом отправились в бассейн и по обыкновению расплескали воду. В наказание Борис заставил их вымыть пол на первом этаже.

Василий, шепнула Любаша, по утрам еще не принимает — добрый знак, только после обеда. Много работает. Не согласился остаться на ночь, рвался к своему мольберту. Татьяна снова загрузила их провизией. Ее стратегические запасы основательно уменьшились. Прежде к новому урожаю оставалась масса консервов и овощей, она раздавала их всем и каждому. Теперь маринованных и соленых огурцов, помидоров, грибов, капусты вряд ли хватит до июня. Очень хорошо, что все пригодилось. Магазинные продукты тоже стремительно таяли. Поздравляя детей с Новым годом, Таня продиктовала список Маришке — надо пополнить склад в подвале.

— Мама, ты роту солдат кормишь? — спросила дочь. — Или гуманитарную помощь раздаешь?

— Обрати внимание на марку муки, — Таня пропустила мимо ушей ее сарказм, — не всякая годится для выпечки хлеба. Да, и у меня кончились рисовальные принадлежности.