— Нет, с шампанским тоже получилось приключение. — Тоську несло на волне вранья. — Мы открывали бутылку, а пробка вылетела в окно и попала в… попала…

— Тоська, хватит. Где ты врать научилась? Мы забыли купить вам подарки, — извинился Борис.

— Какие мелочи, — отмахнулась Таня.

По настойчивой просьбе девочки сразу отправились в гараж смотреть на корову и теленка.

— Какой он хорошенький! — восхищалась Тоська.

Таня была с ней полностью согласна. Все маленькие зверята симпатичны. Но теленок — что-то особенное. Возможно, потому, что он велик размерами, у него большие глаза, ресницы, крупный мокрый нос, потешный наклон головы и смешно раздвинутые ножки.

— Как его зовут? — спросила Тося.

— Дело в том… — Татьяна растерянно посмотрела на Бориса.

Дело в том, что она не ожидала снова с ним увидеться.

— Похоже, мы с ним тезки? — догадался Борис и рассмеялся.

— Да, — выдохнула Таня. — Его зовут Бориска. Тося, аккуратно! Все! Он вытащил у тебя из кармана варежку.

Тоська тянула рукавичку, Бориска не отдавал. Голова теленка моталась вверх, вниз, влево, вправо — Тоська крутила руку пропеллером, но Бориска не сдавался.

— Вчера захватил у меня край юбки, — рассказывала Таня, — и мы тут с ним полчаса танцевали друг вокруг друга. Ну-ка, открывай рот! — Она заставила теленка разжать губы и вытащила мокрую варежку.

Шалости теленка привели Тоську в больший восторг, чем огромный дом тети Тани. Хотя дом ей тоже понравился: есть где побегать, и чтобы кого-то дозваться, нужно орать во весь голос, и тебя за крики не бранят.

* * *

Василий в трезвые периоды становился полным букой, слова лишнего из него не вытянуть. Борису пришлось за ужином одному развлекать дам. Он надеялся, что никто не заметил, с каким трудом он находил силы шутить. Клокочущее бешенство, вызванное изменой жены, отступило, но его место заняла давешняя гриппозная ломота. Вероятно, в этот раз он основательно простудился. Впереди еще обратная дорога. А здесь — чужой дом, его стараниями заполненный собственными родственниками.

Татьяна предложила всем остаться ночевать. На улице уже темно — Василию и Любаше легко заблудиться в лесу, да и Борису с Тосей проще будет утром отправиться в Москву. Таниному приглашению деликатно воспротивились, а потом с удовольствием его приняли. Тоська попросилась спать «в комнате с солнышком». Тогда Борис в соседней, Маришкиной? Но она не очень подходит мужчине — розово-белая, с рюшечками на шторах и оборочками на покрывале. Впрочем, всего на одну ночь. Любаше с мужем Татьяна постелила в большой гостевой спальне.

Мужчины отказались играть после ужина в лото, смотреть телевизор и грызть сухофрукты с орехами. Они пошли спать. Борис не заметил рюшечек-оборочек, подумал о том, что надо было попросить у Татьяны какое-нибудь лекарство. Но спускаться вниз не стал — боялся, что обратно сможет добраться только на четвереньках.

* * *

Утром Татьяна готовила завтрак, когда прибежала испуганная Тося.

— Там папа! С ним что-то плохое! Он как будто бессознательный! Не просыпается.

Таня поднялась с девочкой на второй этаж. Борис в самом деле выглядел плохо — красный, распухший, с отсутствующим взглядом. Тося трясла отца за плечо, но он не просыпался. Дышал часто, спекшиеся губы, рот был открыт. Татьяна не ударилась в панику только потому, что рядом паниковал ребенок. Она потрогала его лоб. Горячо.

— Тося, принеси градусник. Он… Нет, ты заблудишься, не найдешь. Я сама. Буди тетю Любу и дядю Васю.

Она никогда не видела, чтобы столбик ртути поднимался с такой скоростью. Казалось, он сейчас выстрелит из кончика термометра. Нет, остановился. Сорок и три! Караул!

— Ему нужен врач! — суетилась Любаша. — Здесь есть врач?

Откуда здесь врач? В Ступино они уже ездили. С Борисом. Который сейчас умирает. Стоп! Есть фельдшерица в Лизунове. Имя чудное. Агриппина Митрофановна.

— Василий, вы умеете водить машину? — спросила Таня.

Он отрицательно покачал головой. Значит, придется на «Жигулях» Бориса ехать ей.

* * *

Борис умер и сразу попал в ад. Минуя обещанное тестирование в чистилище. Нагрешил он, выходит, отчаянно. Его жарили снаружи и внутри. Кровь кипела красными пузырями, лопались сосуды, плавились мозги, серое и белое вещества смешивались, становились розовыми, красными, пурпурными, цвета огня, плазмы. Вместо тела была плазма. Вместо сознания тоже плазма. В огненную массу игральными картами сыпались картинки его жизни. Иногда их падение замедлялось, и он мог рассмотреть рисунок: вот он маленький с удочкой на речке, отец прикуривает беломорину, Тоська пляшет на детском утреннике, корешки книг, рукопись диссертации, поезд приезжает в Сочи, какая-то женщина без лица, но с мягкими пружинистыми волосами и ямочками на вершине ягодиц — мелькание, мелькание. Сколько он это сможет выдержать? Жизнь кончилась, а терпеть приходится. Надо было отбросить атеистические бредни и ходить в церковь. Господи, Отец святой! Ну хоть немного пригаси эту чертову горелку!

* * *

Татьяна посещала водительские курсы. У нее даже были права. Павлик купил. Но после трех поездок с инструктором по Москве она поняла — вождение не для нее. Мокрая спина, дрожащие руки, страшное ожидание — ее задавят или она задавит? Это не для нее.

И вот теперь она пытается стронуть с места машину Бориса. Три педали — тормоз, газ, сцепление. Какая из них что? Спокойно, теоретическую часть она сдала на «отлично». Вспоминай. Переключение скоростей. А можно их не переключать и ехать на одной? Двинулась. Отлично. Гудит противно, но ведь едет! Дальше поворот и спуск к реке. Ой, мамочка, чего же она так мчится! Все. Заглохла. Небольшой подъем на мост. Одна попытка, вторая, третья…

И все-таки она приехала в Лизуново! Даже развернулась на маленькой деревенской площади и не снесла постамент с фигурой воина-освободителя.

Бросила машину на площади. Побежала к дому фельдшерицы. Третий? Второй от магазина? Что бабка Стеша говорила?

За калиткой на нее бросились четыре собачонки. Истошно тявкают, окружили. И все хромые! На трех лапах, четвертую на весу держат.

Собак прогнал взлохмаченный старик в ватнике. Татьяна сказала, что ей нужна Агриппина Митрофановна. Она в подвале, кивнул мужик, картошку перебирает. Показал, куда пройти.

Квадратная дыра в полу. Внизу тусклая лампочка, фигура полной женщины, сидящей на табуретке спиной к отверстию.

Татьяна присела на корточки:

— Агриппина Митрофановна! Я из Смятинова приехала. За вами. Срочно! Человеку очень плохо!

Молчание. Полеты клубней картофеля. Влево — шмяк в ведро, вправо — в мешок.

— Агриппина Митрофановна? Вы меня слышите? Пожалуйста, поедемте со мной!

Татьяне послышалось какое-то бурчание. Что она говорит? Не слышно. Таня стала на колени и опустила голову в отверстие.

— Ставки они сократили, а что дачники тут сорок домов настроили, так я должна по ним мотаться. — Фельдшерица зло швыряла картошку. Вправо, влево. — Кому интересно, что они тут не прописанные, все ко мне бегут.

Она отказывается ехать? — испугалась Таня. Ну и медики пошли!

— Я вас умоляю! — крикнула Таня. — На машине, быстро. Я вам заплачу. Мы перевезем его в Москву, но это не получится быстро. А ему очень плохо! Может быть, вы укол, я не знаю что… Пожалуйста!

Молчание. Полет картошки. Вправо, влево.

Агриппина Митрофановна встала, разогнула натруженную спину, повернулась к лестнице.

Татьяна облегченно вздохнула, поднялась с колен. В проеме двери стоял давешний мужичок и завороженно смотрел в то место, где только что возвышались Танины ягодицы. Мужичок юркнул за дверь.

Агриппина Митрофановна мыла под рукомойником руки, с них черноземом стекала вода. Таню она не замечала.

Вытирает полотенцем руки. Медленно. Все так медленно делает!

— Мы будем вам очень признательны, — сказала Таня.

— Сволочь! — обругала ее фельдшерица. — Башка безмозглая!

Таня обескураженно захлопала глазами. Нет, это она не Тане. Смотрит мимо ее уха, кричит в проем двери.

— Я тебе говорила — мокрую не сыпь! Она отсохнет, отсохнет, — передразнила Агриппина Митрофановна. — Хрен твой скорее отсохнет! Вредитель! Я на этой картошке все лето, как на галерах, корячилась! А ты? У! Удавить тебя мало, крапивное семя!

Она ушла переодеваться, вернулась с медицинской сумкой. По дороге к машине продолжала сокрушаться из-за картошки:

— Перегнать ее на крахмал? Да куда его столько? У меня с прошлого года два баллона трехлитровых осталось. Заставить его этот крахмал жрать, чтоб мозги у него стояли.

Машина ехала рывками, скачками, периодически глохла.

— У тебя права есть? — подозрительно спросила Агриппина Митрофановна Таню.

— Права есть, — не соврала Таня. — Практики маловато. Но вы не волнуйтесь.

Достаточно того, что она сама волнуется. Попасть в арку моста, въехать на пригорок, не свалиться в реку, не забуксовать на обочине.

В арку попала, хотя и поцарапала левое крыло о стойку. На пригорке до отказа выжала педаль скорости, и, надсадно ревя мотором, вихляя, они вылетели на горушку. Дальше проще. Поворот — и по прямой к дому.

Только вошли, к ним бросилась рыдающая Тося:

— Папа! Он весь покрылся!

Тане послышалось — «накрылся». Она обессиленно прислонилась к стенке. Борис умер! А дочь его так грубо выражается.

Агриппину Митрофановну слова девочки не взволновали. Она спокойно снимала пальто, оглядывалась по сторонам:

— Богато живете! Так чем он, говоришь, покрылся?

— Весь! Полностью! Страшными пузырями! — плакала девочка.

— Ну, веди, показывай, — сказала фельдшерица.

* * *

Татьяна не узнала Бориса. На кружевной Маришкиной постели лежал огромный красный омар. Она подошла ближе — лицо, грудь Бориса покрыты красной сыпью. Некоторые пятнышки вздулись и наполнились жидкостью.