— Вы так и останетесь заинтригованным! — дерзко ответила горничная и торопливо добавила: — Ваша светлость.

Уиклифф широко улыбнулся и протянул ей бутылку.

— Еще?

— Пожалуй.

Когда она выпила, он забрал у нее бутылку и отхлебнул сам. Они погрузились в дружеское молчание и смотрели поверх городских крыш на редкие звезды. Здесь, на пустой крыше, Уиклифф остро ощущал ее присутствие.

Нарушив тишину, Элиза спросила, о чем он думает.

— Не имею привычки поверять свои мысли горничным, — отрезал Уиклифф, главным образом чтобы напомнить об этом себе.

— Конечно, — согласилась она. — Но вы выпили со мной.

Он не слишком придерживался герцогских манер, и теперь казалось нелепым вспоминать о церемониях и отказываться от приятной беседы с хорошенькой девушкой, которая могла пить бренди, как мужчина.

— Суть в том, что… Я знаю, мое место здесь, но я хочу быть в другом месте. — Он величаво указал на небо — широкий мир за пределами Лондона.

Элиза проследила взглядом за его жестом и поняла: он имеет в виду дальние уголки мира. Она знала, что он часами шагает по Уиклифф-Хаусу, словно зверь в клетке — как бы хороша эта клетка ни была, — в поисках выхода.

— Вы отлично знаете свои слабые и сильные стороны, — сказала она.

Неукротимый, немного испорченный, но он не глуп. А еще он красив, возмутительно красив. Поэтому Элиза изо всех сил старалась быть собранной и спокойной, словно потягивать бренди с герцогами на крыше для нее обычное дело.

Но она остро сознавала, как торопливо бьется ее сердце. Ее взгляд все время возвращался к его рту. Она постоянно представляла свои губы на его губах.

— Как мы выяснили, я выпил. И я не могу сбежать отсюда, потому что у меня нет средств.

— Это проблема, — согласилась Элиза. Проблема, о которой она надеялась узнать больше. В голове у нее зазвучал голос Найтли: «Раздобудьте историю!»

— Герцогство Уиклиффам не впрок, — продолжал он. — Посмотрите на меня: пью, обдумываю побег из страны, откровенничаю с горничной…

Элиза взяла у него бутылку и снова отхлебнула в надежде, что обжигающий напиток помешает ей сболтнуть, что она не просто горничная. Она литератор, ее работы публикуют! Она хорошая подруга других Великосветских корреспонденток, она умеет хранить секреты и справляться с проблемами, у нее есть собственные желания и мечты.

Она не просто женщина в фартуке и с веником. Но поскольку герцог считает, что она только и способна скрести полы и вытирать пыль, это несколько уменьшает сожаление, которое она могла бы испытывать из-за того, что написала о нем.

И все-таки напрашивался вопрос: почему ее волнует, что герцог думает о ней? Но это может подождать. Может подождать все, что не является материалом для колонки, — оно просто не стоит ее внимания.

Раздобыть историю!

— Вы хотите избежать своей судьбы, — подвела итог Элиза.

— Поразительно точное и краткое определение, — заметил герцог.

И снова ей захотелось сказать, что она писатель и умеет обращаться со словами.

— Но я хочу того… чего мне не полагается хотеть, — сказал он, отхлебнув из бутылки. — Сегодня на балу леди Алтея при всех дала мне пощечину.

— Какая наглость, — пробормотала Элиза, на самом деле мечтая узнать, чем он заслужил такое обхождение.

Джулиана наверняка наблюдала эту сцену с беззастенчивым ликованием и уже подробно описала происшествие в «Светских расследованиях» для тех, кто его пропустил, — для мира горничных, рабочих и всех тех, кто никогда не окажется среди приглашенных. Дружить с герцогиней и графиней, которые никогда не пропускают балы и у которых всегда есть новые платья, порой нелегко.

С другой стороны, они никогда не маскировались, не любовались ночью звездами, не пили бренди с самым интригующим, красивым и скандальным герцогом в городе. Элиза поймала себя на том, что подвинулась ближе и чувствует дыхание Уиклиффа.

— Я заслужил пощечину, конечно. Но из-за этого инцидента вкупе с едкой газетной статейкой… — если он и заметил, как она отпрянула, то не подал виду, — мне невозможно остаться и невозможно исчезнуть. У меня такое чувство, что мое место не здесь, хотя Англия и титул связывают меня и я не могу уехать.

— Тогда почему вы вернулись? — спросила Элиза.

— Честно? Мне наскучило на Таити, а тут подвернулась возможность изменить жизнь.

— Неудивительно, что леди Алтея дала вам пощечину.

— Берк высадил нас с Харланом на Таити год назад с благородной целью научить быть осторожными с желаниями. Я знал, что придет время и я вступлю в права наследования. Но не ожидал, что это произойдет так скоро, так внезапно. Помню, я лежал на берегу и вдруг увидел на горизонте корабль Берка… А потом Берк сообщил, что мой отец умер и я теперь Уиклифф. Я подумал, мне нужно вернуться.

— Значит, вы изменились в лучшую сторону. Слегка.

— Очень любезно с вашей стороны. Признаю, у меня есть чувство долга, — сказал герцог. Легкая улыбка появилась на его губах и коснулась глаз. Он протянул руку, чтобы отбросить с лица Элизы выбившуюся прядь, кончики его пальцев прошлись по ее щеке, и она, не в силах удержаться, прикрыла глаза, смакуя его прикосновение.

— Нам нужно уйти раньше, чем я изнасилую вас на крыше, — заявил герцог.

Глаза Элизы округлились, она почувствовала, как ее губы складываются в застенчивую улыбку. Когда это она была застенчивой? А когда флиртовала? Возможно, в ту единственную неделю в Брайтоне…

— Идите! — властно сказал Уиклифф.

Она отвергнута.

— И не открывайте дверь, если я постучу.

Глава 11, в которой Великосветские корреспондентки посещают Британский музей

Воскресенье

В воскресенье после полудня у Элизы был выходной, и она провела его в Британском музее вместе с подругами по перу и леди Шарлоттой, непоседливой юной золовкой Софи. Они остановились перед статуей мужчины — наверное, какого-то античного бога, — совершенно нагого, если не считать одного стратегически расположенного листика. Очень большого листика, кстати.

— Вот это да! — пробормотала Джулиана. На ее губах заиграла восхищенная озорная улыбка.

— Да уж, — в тон ей отозвалась Софи, потом повернулась к золовке: — Шарлотта, закрой глаза.

— Боже милостивый, — прошептала Аннабелл, лихорадочно обмахиваясь веером.

Сегодняшняя встреча даже отдаленно не напоминала их обычные посиделки по воскресеньям, когда Великосветские корреспондентки неторопливо попивали чай и листали модные журналы. Элиза знала, что Аннабелл досадно видеть все эти роскошные наряды, которые она не может себе позволить и которые, впрочем, ей некуда носить. Сама она испытывала те же чувства.

После недели тяжелой работы она была не прочь развалиться в кресле и посплетничать, пока ей подают чай и выпечку. Но, глядя на статуи обнаженных мужчин, она вспомнила Уиклиффа и должна была признать, что мир не так уж плох.

— Я думала, тут будет и керамика, — сказала Аннабелл, щеки которой порозовели.

— Она вот здесь, — указала Софи.

Все пересекли зал, чтобы полюбоваться керамикой. И конечно, они сразу наткнулись на небольшую статуэтку — изображение нагого мужчины, преследующего нагую женщину.

— Кто бы мог подумать, что керамика столь интересна? — задумчиво проговорила леди Шарлотта, разглядывая экспонаты. — И кто знал, что древние были такие… обнаженные?..

— Шарлотта! — прошипела Софи.

— Ох, и когда ты стала таким консерватором, Софи? — спросила Джулиана.

— С тех пор как на меня легла ответственность за добродетель юной леди, гораздой на всякие выходки.

— Вообразите, что было бы, если бы мы переняли эту склонность к наготе, — продолжала леди Шарлотта.

Аннабелл отчаянно покраснела. Лицо Элизы тоже порозовело. Всякое изображение неодетого мужчины вызывало воспоминание об Уиклиффе. Он куда более впечатляющий, чем вся эта коллекция мраморных изваяний. И это даже не говоря о его татуировке, которая делала его еще более невероятным и загадочным.

— Элиза, умоляю, расскажи, почему у тебя горят щеки? — подстрекала Джулиана.

Как досадно иметь такую наблюдательную подругу.

— Ты же знаешь, — беспечно отозвалась Элиза. Она просто не могла говорить об этом вслух, хотя все было очевидно.

— Герцог. Ты, должно быть, влюбилась, — усмехнулась Софи.

— Конечно, она влюбилась, если в нем осталось хоть немного от прежнего Уиклиффа, — добавила Джулиана. — Да еще его теперешняя репутация…

— А каким он был раньше? — спросили Элиза. Это был законный вопрос: любому репортеру нужно знать о прошлом объекта своих статей. И это чистая случайность, что для подобного интереса у нее есть и собственные причины.

Джулиана приглушенным, но взволнованным голосом объяснила:

— Все герцоги Уиклиффы — отчаянные повесы. Легенда гласит, что ни одного Уиклиффа не удалось переделать. В жены они, как ни странно, выбирали самых строгих и непреклонных женщин, производили на свет наследников, но никто не отказался от своих склонностей.

— Разве это не звучит как вызов? — спросила леди Шарлотта. — Роскошный, искушающий вызов?

— Нет, Шарлотта. По крайней мере, для тебя, — одернула ее Софи.

Элиза не думала переделывать его. Ее мысли устремлялись к занятиям куда менее благородным и куда более греховным.

Уиклифф не постучал в ее дверь прошлой ночью. А если бы постучал? Как бы она ответила? Элиза почувствовала легкую дрожь — скорее всего она открыла бы дверь… и не ради газетной статьи.

— Герцог упомянул стычку с леди Шакли, — начала Элиза, когда компания прогуливалась по залам, неспешно разглядывая обнаженные статуи. Герцога об этом не расспросишь, но поинтересоваться у Джулианы можно.