Майя Родейл - Татуировка герцога

«Я хочу». Это говорило ее сердце, каждый ее нерв. Каждый дюйм плоти жаждал его прикосновения. Элиза отдалась поцелую без борьбы. Ее рот отвечал на его любовную игру. Она целовала его, потому что хотела этого, потому что не могла сопротивляться, потому что влюбилась в него, потому что…

Хоть она и сгорала от любопытства, что такого сказала или сделала леди Шакли, ей не хотелось об этом слышать. Знание опасно, ему не стоило ей доверять.

Если его рот занят, он не сможет ей рассказать, и она не сможет предать его.

И она целовала его, понимая, что делать этого не следует. Однако она давно научилась игнорировать настоящие причины своей сдержанности. Это она делала и сейчас.

Сердце стучало в груди предупреждением об опасности. Это дорога к беде. И все-таки целоваться с герцогом так прекрасно, так правильно… У его поцелуев был вкус вина, вкус желания. Она не думала, что кто-то может хотеть ее так, что она ощутит этот вкус желания.

Слезы жгли ей глаза. Элиза притянула его ближе, чтобы он не смог разглядеть, как действовал на нее его поцелуй.

Их языки то сплетались, то расходились в роскошном танце распутного поцелуя. Это и есть вкус желания? Как же остро она его чувствует!

«Лгунья», — шептала ей совесть. Она обманывала его с каждым своим дыханием, не считая этого поцелуя. Ее страсть была настоящей, вожделение непритворным. Ах, если бы пелена обмана не висела между ними!..

Сердце гулко стучало, волны тепла расходились по всему телу. Она, наверное, влюбилась.

Она определенно влюбилась в Уиклиффа!

Он потянул ее к себе на колено. Ее юбки задрались до талии, и герцог воспользовался этим.

Настоящий Буйный Уиклифф. Элиза тихо засмеялась и губами почувствовала его улыбку. Это была интимность. Как это прекрасно. Этот момент всегда будет принадлежать только им двоим.

Свет закатного солнца теперь едва теплился, быстро сменяясь темнотой. Ночной воздух холодил ее разгоряченную кожу. Его рубашка, уже расстегнутая, снята. И все же Элиза еще могла разглядеть его экзотическую татуировку.

Весь Лондон знал о татуировке, но она единственная прикасалась к извилистым линиям, знала их на ощупь. Подарок, который она будет хранить вечно. Элиза провела пальцем по черным линиям. Кожа была гладкая и горячая. Озорная улыбка заиграла на ее губах.

Подавляемое желание — опасная штука, расплывчато думал Уиклифф, и прикосновение Элизы открыло врата. Он не мог получить всего. Он жадно потянул ее к себе. Она тихо застонала.

Она нужна ему. Хорошо бы как можно глубже зарыться в нее. Его руки жадно изучали контуры ее тела: прогиб поясницы, округлость ягодиц, на которые он уже давно поглядывал с вожделением. Ее полная грудь так точно ложится в его ладони, что кажется преступлением ее отпустить.

У него давно не было женщины, и лишь теперь он сообразил, что, вернувшись в Англию, не заглянул ни в один лондонский бордель. И вообще не думал о женщинах, только об Элизе. Это так ошеломило его, что перехватило дыхание.

Целая вечность прошла с тех пор, как он был с такой женщиной, как она, — женщиной с проникновенным взглядом и озорными поцелуями. У него было такое чувство, будто его долго держали под водой и нужно глотнуть воздуха, иначе он умрет. Без Элизы — смерть.

Время шло. Наступила ночь. Он не сознавал, что произошло, но это было так: он лежит навзничь на крыше, глядя на лежащую на нем Элизу, луну и бледные звезды.

Его мужское естество пульсировало от желания. И Элиза, эта искусительница, медленно двигалась над ним. Он застонал.

— Кажется, я что-то говорил о мягкой постели… — Теперь Уиклифф явственно видел: он, Элиза, мягкий, уютный пуховик…

— Моя постель ближе, — озорно пробормотала она. И тут же отпрянула. — Господи, какая дерзость с моей стороны.

Темные волосы рассыпались у нее по плечам. Губы опухли от его поцелуев. Вот как должен выглядеть женский рот, подумал он, а не как накрашенные губы Алтеи. Эта мысль вернула его к реальности.

— Элиза, думаю, вы уже заметили, что я не образец благопристойности, — со слабой улыбкой произнес он.

— Я слышала сплетни на этот счет, — дерзко ответила она.

— Но я должен жениться на леди Шакли.

По-прежнему на крыше

Вот оно, он сказал это. И в самый неподходящий момент. В последний возможный миг, прежде чем кровь Буйных Уиклиффов взяла в нем верх и он едва не овладел горничной на крыше. Теперь он вслух высказал то, что терзало его днем и ночью. Если раньше он с неохотой принял на себя ответственность, сопутствующую титулу, то теперь познал, что такое настоящее нежелание, даже отвращение к предстоящему исполнению своего долга. Ибо теперь не долг герцога взывал к нему, а долг мужчины.

Может быть, он и ходячий скандал, но он порядочный человек и знает, что в жизни правильно и что неправильно.

Моряки часто рассказывали про волны в сотню футов высотой, которые поглощают корабль целиком. Таким кораблем он почувствовал себя, когда леди Алтея поведала новости, которые никак не должны попасть в газеты.

— Из-за денег? — спросила Элиза.

— Дело не в деньгах, хотя они будут значительным утешением, — признался он. — Только утешением.

— Ох, — выдохнула она.

— Я называл Алтею гарпией ада и сотней других ужасных прозвищ. Это все правда, — сказал Уиклифф, напоминая об утреннем разговоре за завтраком, к которому, как он знал, Элиза очень живо прислушивалась. — Но никто не может говорить так о матери своего ребенка.

Если Элиза что-то и почувствовала, то не подала виду. Если не считать дрожащих рук, когда она отпила глоток вина. Уиклифф заметил эту слабую дрожь и почувствовал какое-то удовлетворение — значит, он не единственный, кого сразила эта новость. И в этом ему хотелось видеть признак того, что Элиза неравнодушна к нему… хотя что, черт побери, он будет делать с ее симпатией, он не знал.

Пока она, попивая вино, холодно и спокойно пыталась осмыслить сказанное, он оживил в памяти тот момент в гостиной леди Алтеи, когда земля содрогнулась, небо разверзлось и вся его жизнь внезапно остановилась.

Леди Алтея тепло улыбалась накрашенным ртом.

— Ребенок, Уиклифф. Твой ребенок.

Он задохнулся.

— Где? — глупо спросил он и машинально огляделся, словно малыша могли запрятать где-нибудь в комнате. Впрочем, теперь это не малыш, а десятилетний сорванец.

— Мальчик сейчас в школе-пансионе, — пояснила Алтея, разглаживая невидимые складки на шелковой юбке.

— Пошли за ним сейчас же, — сказал Уиклифф тоном рассерженного герцога. Он хотел видеть этого ребенка, который, возможно, его сын, хотя и носит имя Шакли.

Его ребенок. С именем другого мужчины. Сколько еще таких отпрысков Уиклиффов живет по всей Англии? Возможно, больше, чем перечислено в фамильной Библии Дигби.

Ребенок его, но как бы не его. Типично для Уиклиффов. Интересно, его предков это так же жгло и терзало? У него стало такое лицо, что даже Алтея растерялась.

— Я не могу послать за ним сейчас, — оправившись, проговорила она. — Сейчас середина семестра, а директор очень строг.

— Тогда я поеду к нему, — запальчиво сказал Уиклифф. Прежде он никогда не обременял себя, правилами, которые устанавливали директора школ. Не будет этого и сейчас. — Мой сын, Алтея. Для меня это кое-что значит.

Сын! Герцогский титул — нечто неодушевленное. Сын — его собственная плоть и кровь.

— Не стоит к нему ехать, ты смутишь его перед товарищами, — умоляюще сказала она, положив ладонь на его руку.

Видит Бог, в него словно пушечное ядро угодило. Ему было наплевать, что думает о нем великосветское окружение, но он всегда говорил себе, что не станет подавлять и унижать своих детей, как делал это его отец.

И теперь он утвердился в этом решении. В отличие от своих предшественников, прожигателей жизни, он кое-что узнал о мире и о самом себе.

— Я сразу же напишу директору и распоряжусь, чтобы ребенка отправили в Лондон, — успокоила его Алтея.

Она теребила золотой медальон в форме сердца. То открывала, то закрывала его. Уиклифф теперь вспомнил, почему эта безделушка показалась ему знакомой. Когда-то он подарил ей этот медальон вместе со своим локоном, глупо, конечно, но она об этом просила, и это так легко было исполнить…

Алтея все еще хранила его. Алтея все еще любила. Все еще ждала. Ждала его. Хотя он взял деньги у ее мужа, сел на корабль и никогда не оглядывался назад. Он думал, что ускользнул из ловушки. Ан нет.

— Пришли записку, когда ребенок приедет, — резко проговорил он.

— Хорошо, — с надутым видом ответила Алтея.

Уиклифф вышел.

Что произошло, черт возьми? Ребенок?! Теперь придется на ней жениться. Да, он чувствовал обязанность сделать это. Ответственность. Но главным образом он испытывал жалость к ребенку. Как он мог оставить ребенка на воспитание такой особе, как Алтея? Стая волков проявила бы большую материнскую заботу.

Но почему внутри у него все бунтовало при мысли о браке? У нее есть деньги, которые ему нужны. Он может жениться на ней и быстро отправиться в экспедицию. А потом в следующую…

Ему бы испытывать облегчение. Огромное облегчение. Но грудь сдавило так, что невозможно дышать, и саднит так, будто его топтало стало быков.

Он не знал, как разобраться в неожиданно возникшей проблеме.

— Ребенок? — повторила Элиза, и он вернулся к реальности: ночь, крыша, растрепанная горничная, оседлавшая его колено… Горничная, которую он едва не взял. Она медленно отстранилась и поправила юбки.

— Не уходите, — сказал он. Скомандовал.

— Я просто отодвинулась, — ответила она.

— Не уходите, — повторил Уиклифф властным герцогским тоном, чтобы она не поняла, как отчаянно ему нужно ее общество, особенно сейчас.