Магда все чаще украшала свое одиночество мыслями об Эсмонде, как вдруг узнала о приключившемся с ним несчастье.

Это настолько ее поразило, что втайне от своей семьи она начала писать ему. Вот какова была история этих светлых, полных жизни посланий Эсмонду Морнбьюри.

Когда в Уайлдмарш пришло первое и единственное письмо от Эсмонда с выражением вежливой благодарности за участие, сэр Адам сразу же понял, что вздумала учинить его падчерица. Случилось так, что письмо попало к нему в руки раньше, чем Магда успела его прочитать. Как только сэр Адам ознакомился с его содержанием, он немедленно вызвал Магду к себе и потребовал объяснений. Она мрачно сказала ему, что не собирается перед ним оправдываться. Что с того, что она захотела послать слова утешения несчастному жениху ее безвременно ушедшей кузины?

В ответ на эти слова сэр Адам громогласно расхохотался.

— Ах слова утешения! Только мне этого не говори! Я-то знаю, что у тебя на уме! Вот ведь насмешила… Интересно, чем ты собралась его соблазнить, не своим ли уродством? — презрительно сказал он.

С этими словами он прямо на ее глазах порвал письмо Эсмонда, даже не дав ей прочесть его. Но тут уж в Магде проснулась доселе дремавшая вспыльчивость.

— Дьявол вас побери! — вскричала она, покрываясь пунцовыми пятнами. — Мое письмо!

Тогда он ударил ее, да так сильно, что она полетела на пол.

— Еще чего скажешь — твое письмо! Нет здесь ничего твоего! Или, может, ты возомнила, что соблазнишь графа Морнбьюри и он возьмет тебя в жены? — прогремел он и снова разразился своим издевательским смехом.

После этого Магда бросилась к себе наверх, в мансарду, и уж там дала волю слезам. Стыд и гнев разрывали ее и без того измученное сердце. Ведь на самом деле она и не мечтала ни о чем подобном! В этих письмах к несостоявшемуся жениху Доротеи она, может быть, искала утешения для себя самой…

Теперь все было кончено. Снова у нее отняли радость. Сколько она себя помнит, у нее всегда отнимали все красивое и любимое…

Но недолго ей довелось побыть наедине с собой и поплакать. Послышался требовательный голос Тамми:

— Магда! Магда! Иди к госпоже. Она зовет.

Магда вытерла слезы, пригладила растрепавшиеся волосы и надела свой белый домашний чепец. Муслин, из которого он был сшит, уже светился от многолетней стирки и глажки, Магде казалось, что еще немного, и чепец рассыплется, как старая бумага. Но денег на новый ей не давали. Коричневое платье выглядело тоже ужасно, а жакет так был просто мал ей, худые, как у девочки, руки торчали из рукавов. К счастью, в последнее время отчим освободил ее от грязной домашней работы, поэтому руки сохранили свою природную красоту. Белые, тонкие, безукоризненной формы, с ровными розовыми ногтями, они были настоящим украшением. Сейчас, зимой, их только слегка портили цыпки.

Зайдя в спальню матери, она невольно сморщила нос от жары и зловонной духоты. Леди Конгрейл не переносила холода. Когда она болела или собиралась вот-вот разродиться, ее злобный супруг все же разрешал топить камин, и тогда можно было дать волю своим прихотям. Магда знала, что несчастной осталось совсем немного до родов. Она лежала на широкой кровати с балдахином, и вид у нее был болезненный и понурый. С изможденного лица смотрели набрякшие, как у совы, глаза.

Обычно она посылала за Магдой, когда хотела за что-нибудь ее пожурить или напомнить о несделанных делах. Сегодня же мать приветливо протянула ей руку. Магда, которая не привыкла к таким изъявлениям нежности, молча приняла ее и тут же почувствовала, какая она горячая.

— У вас что — жар, мадам? — спросила она.

— Я умираю, Магда, — траурным тоном произнесла леди Конгрейл.

Магда принялась утешать ее:

— Да нет, что вы, мадам, вы поправитесь, я точно знаю. Может, я могу вам чем-нибудь помочь?..

Леди Конгрейл перебила ее:

— Лучше уж мне умереть до того, как родится ребенок… У меня дико болит голова, но твой отец не хочет звать доктора Крэбтри. Говорит, роды слишком дорого встанут.

У Магды вырвался смешок, в котором было столько горечи, что никто бы не поверил, что ей нет еще и семнадцати.

— Это он-то! Да он сам на прошлой неделе промотал в Лондоне чуть не целое состояние!

Леди Конгрейл с опаской оглянулась на дверь:

— Тс-с! Услышит такое — прибьет!

Но девушка только затянула потуже шнуровку и снова засмеялась.

— Не сомневаюсь, что он на многое способен, мама. Только вот бить он меня не посмеет. Он-то знает, что стоит ему меня тронуть, как я тут же вцеплюсь ему ногтями в лицо!

Леди Конгрейл в последний раз всхлипнула и утерла слезы, которые сбегали по ее длинному носу.

Эта глупая и слабовольная женщина совершенно не умела жить своим умом, она боялась пустить в ход даже те жалкие мозги, которые у нее были. Как бы она ни хотела сделать жизнь Магды лучше, все равно не знала, как это сделать. Иногда приходилось бороться с искушением написать сестре и попросить заступничества у графа Шафтли. Но всякий раз, стоило ей начать письмо, как от страха перо выпадало из рук и на этом все заканчивалось. За долгие годы жизни с Адамом Конгрейлом его жена привыкла к мысли, что он не совсем нормальный и поэтому находит удовольствие в том, чтобы мучить их всех.

— Ах, Магда, Магда… Что же с тобой будет, когда я умру?..

Она осеклась. В ту же секунду ее болезненно желтое лицо застыло от ужаса. Обе они услышали, как за дверью топают тяжелые ботинки. Леди Конгрейл приложила палец к губам. Магда встревоженно закивала и выпрямилась, заложив руки за спину. В комнату вошел сэр Адам.

Похоже, он пребывал в хорошем настроении. Крупный слюнявый рот распирала улыбка, узенькие глазки сияли. Как и положено владельцу поместья, он носил нарядный и теплый меховой воротник. В одной руке у него была трубка, а в другой — какая-то бумага. Это новое увлечение, табак, оказалось ему по душе.

Для начала он хитро подмигнул своей падчерице:

— Ну что, немного оправилась от грез, моя птичка?

Магда упрямо поджала губы.

— А ну отвечай, ты, идиотка! — прогремел сэр Адам, и лицо его внезапно исказилось такой злобой, что больная невольно съежилась под одеялом.

— Ах, Адам, Адам! — горестно всхлипнула она. — Не будь же так жесток с Магдой. Мне совсем плохо. Я знаю, мне уже не жить…

— Вздор! — прорычал он.

Магда сделала шаг вперед.

— Я действительно очень беспокоюсь за свою мать, сэр.

Он смерил ее взглядом.

— А ну закрой свой рот! — рявкнул он. — Может, прикажете мне только и делать, что с утра до вечера пускать деньги на ветер, а? Ну, конечно, доктора ей подавай, когда схватками еще и не пахнет. Что за расточительность такая!

Магда, хоть и боялась этого страшного человека, все же захотела помочь своей бедной матери. Она сказала:

— Если ваша жена умрет, не дождавшись начала схваток, то смерть ее будет на вашей совести!

Повисла гнетущая тишина. Мало кто решился бы обратиться к хозяину Уайлдмарша в таком тоне.

У Магды взволнованно забегали глаза.

Куда же ей теперь деваться? На улице такой холод!

И вдруг со стороны кровати раздался душераздирающий крик. Они увидели, как Джейн села и уперлась кулаками в живот. Все — Магда, ее отчим и Тамми — невольно бросились к леди Конгрейл. Увидев, как сморщилось от боли лицо госпожи, Тамми принялась причитать:

— О Господи, помоги нам, она умирает!

Даже сэр Адам решил, что на этот раз зашел слишком далеко. Сжав запястье жены, он крикнул Тамми:

— А ну быстро за доктором Крэбтри! Пусть кто-нибудь из конюшни живо седлает лошадь — и в деревню!

Наконец прибыл доктор. Магде и Тамми пришлось помогать старику, так как эти роды были еще сложнее, чем все предыдущие. Доктор Крэбтри потом сказал, что в жизни не видел, чтобы так долго и трудно разрешались от бремени.

Можно себе представить, как ужасно было для юной девушки видеть эту оборотную сторону любви. Какая уж тут романтика! «Бедные женщины», — думала она.

Магда почти не покидала материнской спальни и только для того, чтобы накормить и уложить спать младших братьев. Она проследила, чтобы они выпили молоко и съели овсяную кашу. Что происходит с их матерью, они не знали, да и не хотели знать.

Младший, Освальд, и десятилетний Томас радостно прыгнули в свою кровать и принялись хохотать, поправляя ночные рубашки. Томас бросил Магде свою одежду и приказал починить ее. Старший же мальчик, которого назвали в честь отца Адамом, догнал Магду на пороге комнаты и все-таки спросил про мать:

— Как думаешь, Магда, она отдаст Богу душу?

Она хмуро посмотрела на брата. Нет, она не испытывала к нему неприязни. Он был похож на мать, такой же белокурый и голубоглазый, и, главное, не унаследовал жестокости своего отца. И все же младший Адам не знал, что такое любовь, и не понимал, что это значит — кого-нибудь любить. Никто не объяснил ему, что в жизни, кроме злобы и жадности, есть и другие чувства. Что видел этот двенадцатилетний мальчишка изо дня в день? Грязные выходки своего отца… Откуда тут было взяться нежности и любви? Даже по отношению к родной матери. Внезапно глаза Магды застили слезы.

— Какая тебе разница, отдаст она Богу душу или нет, ты-то ее все равно не пожалеешь?.. В этом доме никому нет до нее дела, кроме Тамми, — сказала она дрогнувшим голосом.

Мальчик удивленно уставился на сестру, а затем пренебрежительно расставил ноги, точь-в-точь как его отец.

— Фи! — сказал он. — Плакса! Да на что вообще нужны эти женщины? Отец говорит, что и думать о них нечего…

— Иди лучше спать, — сказала Магда и захлопнула у него перед носом дверь.

Уходя, она слышала, как он оглушительно засмеялся и продолжил потасовку с братьями.