Несмотря на прилежание в работе, Маргарита отличалась сложным и непокладистым характером. Частенько наружу пробивались упрямство и своеволие, унаследованные от обоих родителей. Жанна уделяла огромное внимание длинным каштановым волосам дочери, без конца мыла и расчесывала их. Кроме того, она постоянно мыла в корыте и саму Маргариту, хотя, как было известно девочке, никто в деревне не заботился так о чистоте своего тела. Эти нудные процедуры время от времени приводили ее в бешенство.

— Если бы ты была дамой при королевском дворе, то тебе пришлось бы принимать такие ванны ежедневно, — таков был обычный ответ ее матери. — Мыться раз в неделю зимой и два раза летом — не слишком часто для маленькой девочки, живущей под этой крышей.

Маргарита стала замечать, что мать то и дело ссылается на обычаи королевского двора. Казалось, эта огромная масса камня, медленно вздымающаяся вверх, околдовала ее. Никто из деревенских подружек Маргариты не ходил так часто смотреть на строящийся дворец со своими родителями, как она с Жанной. Однако эти воскресные прогулки в королевское поместье никогда не утомляли ее, хотя с другим ребенком дело, возможно, обстояло бы иначе. И причина была в том, что каждый раз Жанна рассказывала ей какую-нибудь новую легенду или предание, связанное с этим местом, или историю, основанную на последних слухах. Иногда в своем сочинительстве она использовала свежие сплетни, принесенные Тео. Несмотря на полное отсутствие какого-либо образования, Жанна обладала подлинным даром слова, и созданные ею образы были достаточно яркими, чтобы воздействовать на воображение маленькой Маргариты. Этот дар был сродни ее прирожденной способности к рисованию, позволявшей изображать пейзажи с убедительной достоверностью. Прирожденный талант Жанны к живописи находился в зачаточном состоянии, а при иных обстоятельствах, получив должное развитие, он мог бы решительно изменить жизнь этой женщины, принеся ей славу и материальное благополучие.

— Король одержал великую победу на войне. Его воины прошли по всей Фландрии и с честью пронесли королевские знамена, — сказала она однажды, «пройдясь» двумя пальцами по руке дочери от плеча до кисти, словно имитируя поступь этих солдат. — Он без труда покорил бы Голландию, если бы голландцы не открыли шлюзы на плотинах и не затопили свою страну. Король не мог проследовать дальше, потому что даже рыбы разозлились, оказавшись на мелководье, и стали в бешенстве высоко выпрыгивать из воды.

Маргарита любила слушать рассказы о золотоволосом юном дофине, который был всего лишь несколькими месяцами старше ее. Он был единственным ребенком Людовика XIV, поскольку никому из братьев и сестер дофина не удалось пережить испытания младенческого возраста. В Версальском дворце для него всегда были приготовлены покои из нескольких комнат. Помимо собственных покоев, он обладал и белым пони для верховых прогулок. Однако Маргариту совершенно не интересовало то, что король завел себе новую любовницу из придворных дам, Атенаис де Монтеспан, и даже брал ее с собой на войну. А когда его прежняя пассия, Луиза де ла Валер, последовала за ними, он отослал ее прочь, и та не смогла сдержать чистых, как утренняя роса, слез, которые оросили всю траву под ее ногами.

Развлекая дочь подобными рассказами, Жанна иногда пыталась оценить примерную стоимость всего, что было использовано для строительства этого огромного дворца, но подобная задача была для нее так же непосильна, как определение расстояния между Солнцем и Луной. Единственным человеком, кто знал точный ответ на это вопрос, был Жан-Батист Кольбер, министр королевского правительства, которому, было поручено изыскивать необходимые средства, и он делал это путем увеличения и без того слишком высоких налогов. Он оставил все попытки обуздать экстравагантные расходы короля после того, как узнал, что тот стал прислушиваться к советам известного финансиста Жерара Руссо — советам совершенно противоположного свойства, потакавшим разорительным причудам монарха, не любившего возражений. Почувствовав, что кресло под ним зашаталось, Кольбер поспешно изменил точку зрения и никогда больше не перечил своему суверену. Хотя министр предпочел бы истратить эти деньги на ремонт дворца в Лувре, все же любые архитектурные излишества Версаля оплачивались им беспрекословно.

С самого начала король дал ясно понять, что Версальский дворец должен быть возведен исключительно из французских материалов. То же касалось и его внутренней отделки. С юга в Версаль потянулись подводы с красным, розовым, серым, черным и белым мрамором. Туда везли и серебряную посуду, изготовленную знаменитыми мастерами-ювелирами, и несравненной красоты вышитые бархатные полотна и гобелены, изображавшие созидательную деятельность Людовика XIV и его ратные подвиги, а так же другие сюжеты. Много денег ушло на покупку канделябров из ослепительно блестевшего французского хрусталя. Всеми работами по внутреннему убранству дворца руководил художник Лебрюн, привлекший лучших живописцев и скульпторов, поставив перед ними задачу создать интерьер, который бы поражал воображение ценителей прекрасного с самым взыскательным вкусом. И на первом месте среди материалов, использованных при отделке интерьера, стояло золото, солнечный металл, доминировавший над всем остальным.

На дверях, ставнях и литых решетках появилось сияющее лицо Аполлона и инкрустированный золотом вензель из двух букв L, означавших «Людовик — король-солнце». Потолки были отданы во владение богам и богиням, а на стенах, обклеенных знаменитыми лионскими шелками, висели в позолоченных рамках шедевры европейской живописи.

Естественно, что для интерьера многих помещений потребовалось большое количество зеркал. Здесь-то и возникли серьезные затруднения, поскольку монопольным производителем зеркал непревзойденного качества являлась Венеция, хранившая секрет их изготовления как зеницу ока. Чтобы не раздражать короля, который никак не мог взять в толк, почему французские зеркальщики не могли достичь такого совершенства, Кольбер пошел на рискованное предприятие, тайно переправив восемнадцать венецианских зеркальщиков во Францию. Все было сделано с помощью французского посла в Венеции, который рисковал при этом жизнью. Ведь если бы операция была раскрыта, то послу просто-напросто перерезали бы горло и бросили в море. Однако то ли эти мастера на самом деле не так хорошо разбирались в производстве зеркал, как хвастались, то ли не хотели выдавать всех секретов, но особых улучшений качества французских изделий не замечалось. И что еще хуже, французы продолжали покупать венецианские зеркала до тех пор, пока король не выпустил особый указ, запрещавший их ввоз. Это причинило Кольберу дополнительные хлопоты, потому что зеркала стали доставлять во Францию контрабандным путем, минуя таможни, и казна лишилась одного из источников поступления доходов от пошлин, которыми ранее облагались эти товары.

На лице Кольбера, которого всегда бросало в дрожь от известий о новых тратах, появилось очень печальное выражение, когда ему вручили очередной план работ по расширению Версальского дворца. Его отчаяние достигло предела, когда он узнал, что, помимо этих работ, Ленотру поручено на месте старой деревни заложить совершенно новый город, где каждое здание будет произведением архитектурного искусства. Великий дворец не должен был находиться в окружении жалких хижин и лачуг. Широкий главный проспект, известный под названием «авеню де Пари», даст возможность любоваться им издалека, а по обеим сторонам проспекта должен был вырасти новый город. К авеню де Пари под прямым углом должны были примыкать два прямых, как стрела, проспекта. Благодаря такой планировке дворец и парк вокруг него становились центром, символом элегантности и красоты.

С обеих сторон Плац-де-Арм, которая всему бесчисленному рабочему люду была знакома прежде всего как место, где под открытым небом располагались мастерские, планировалось построить взамен теперешних две огромные конюшни, рассчитанные на несколько тысяч лошадей и десятки экипажей для разъездов короля и его приближенных. В старину говаривали, что все дороги ведут в Рим, а теперь казалось, что по велению короля все дороги вели в Версаль; по крайней мере, во Франции так оно и было.

Когда власти начали сносить деревенские хижины, Тео и Жанну это не очень взволновало, казалось, что до них очередь не дойдет, ведь, они жили на самой окраине, и кто это вышвырнет их из своего дома? Что же касается новых обитателей Версаля, владельцев роскошных, просторных особняков, которые уже строились, то все они принадлежали к категории банкиров-ростовщиков, коммерсантов или состоятельных дворян, так или иначе связанных со двором. Вскоре облик Версаля должен был совершенно измениться.


Незадолго до Пасхи 1671 года тринадцати беднейшим семьям Версаля была оказана особая честь. Тринадцать маленьких девочек были приглашены в дворцовую церковь на богослужение, состоявшееся в святой четверг, и Маргарита оказалась одной из них. Жанна, которая в своих ожиданиях была готова уцепиться за любой повод для радости, усмотрела в этом факте обнадеживающий признак. Она убедила себя в том, что решающую роль в выборе Маргариты якобы сыграла рекомендация Огюстена. Разумеется, это предположение было ошибочным, поскольку список приглашенных детей составлял священник, но, поскольку подробности этой процедуры так и не были оглашены, мечта, взлелеянная Жанной, приняла вполне осязаемые очертания.

Не помня себя от радости, Жанна принялась стирать и гладить лучшее платье Маргариты из тех, что она носила повседневно. Новое платье в данных обстоятельствах совершенно не подходило, тем более, что Дремонты оказались бы единственной семьей, способной позволить себе такую роскошь.

— А с чего это королева вдруг станет мыть мне ноги? — тут же спросила Маргарита.

— Она следует примеру нашего Господа, — сияя блаженством, ответила Жанна, — когда он омыл ноги своим ученикам.