То, что в тот день Ричард задерживался, не особенно взволновало Розу. Такое часто случалось. Жасмин всегда ложилась спать рано. Ужин ей приносили в постель на подносе, и когда Ричард отсутствовал, Роза приказывала, чтобы и ее ужин приносили в спальню бабушки. Затем она читала вслух одну главу из какого-нибудь романа, и к концу этой главы веки Жасмин начинали смыкаться.

Вечер, как всегда, тянулся неспешно. Роза долго сидела с книгой, пока чтение вконец не надоело ей. Тогда она отложила роман в сторону и вышла в душную, наполненную ароматом цветов, августовскую ночь прогуляться по аллее до ворог в надежде увидеть фонари приближающейся кареты Ричарда. Однако везде царила непроницаемая густая тьма. Какое-то необъяснимое предчувствие несчастья нарастало в ней и, в конце концов, захватило так сильно, что, вернувшись в дом, она не могла заставить себя раздеться и лечь спать. Было уже далеко за полночь, когда со стороны ворог послышался топот копыт одинокой лошади, но не упряжки, везущей карету. Она тут же метнулась в зал и оказалась у двери раньше, чем подоспел дворецкий. На пороге стоял курьер из английского посольства с письмом. Разорвав конверт, Роза прочитала одну строчку, написанную в спешке, ломаным почерком: «Не жди меня в течение трех дней. Р.»

— Что случилось в Париже? — спросила она курьера, который ждал ответа.

— Толпа напала на Тюильри, и была страшная резня. Кровь лилась рекой, мадам! Лорд Истертон наблюдал все собственными глазами. Он был там, но не получил ни единой царапины.

— А что с королевской семьей?

— Они целы и невредимы, но их заперли в помещении с железными прутьями на окнах в Школе верховой езды. Это было сделано для их же безопасности. Вся мужская прислуга убита — от поваров до дворецких. Погибло много придворных, солдат и гражданских лиц. Сегодня в Париже валялось трупов больше, чем на поле боя после сражения.

Ожидание казалось нескончаемым. Вечером третьего дня Ричард вернулся, растрепанный, грязный и небритый. «Похоже, что у него не было времени подумать о себе», — с жалостью подумала роза. Рукав его нового зеленого сюртука был разорван и запачкан пятнами крови. Он обнял жену за талию и повел в малиновый зал. Там Ричард в изнеможении рухнул в кресло и, поставив локти на колени, охватил голову руками.

— Боюсь, что король и королева обречены… — проговорил он хриплым голосом. — Вместе с детьми и мадам Елизаветой их бросили в Тампль.

Не веря своим ушам, Роза уставилась на него. Леденящий ужас проник в ее сознание и сковал по рукам и ногам. Язык отказывался повиноваться, но все-таки через минуту она положила руку Ричарду на плечо и кое-как произнесла:

— Неужели нет никакой надежды?

— К сожалению, нет. Революция вступила в новый этап, и сейчас власть захватила кучка отъявленных головорезов, заседающих в отеле де Билль. Арестованы и брошены в тюрьмы сотни аристократов, включая мадам де Ламбаль и других фрейлин. Монархия, уничтожена. Франция объявлена республикой.

Роза почувствовала слабость в коленях, а затем ноги у нее подкосились, и она стала падать, подавшись вперед на Ричарда, который не растерялся и, вовремя подхватив жену, усадил ее к себе на колени. Сцены кровавых расправ, дикой резни до сих пор стояли у него перед глазами и не давали спокойно дышать. И лишь в нежных ласках Розы мог он найти забвение. Именно в одну из этих ночей, посвященных любви, Роза зачала ребенка. Событие это несколько опережало их планы, поскольку они не собирались обзаводиться детьми, пока не окажутся в Англии. Ричард стал еще больше тревожиться за Розу, а та не могла скрыть своей радости. Начало еще одной жизни, которая зависела от них двоих, ярким светом озарило темноту и скорбь, подступавшую со всех сторон.


Упрочив в течение нескольких дней свою власть, республика, упиваясь успехом, приступила к беспощадному наведению революционного порядка, выпустив декрет казни священников, аристократов, политических противников и прочих подозрительных лиц, включая даже нескольких детей. Своевременные действия сострадательного часового в Тампле, задернувшего занавеску на окне, спасли Марию-Антуанетту от необходимости созерцать жуткое зрелище — перед тюрьмой кучка изуверов забавлялась тем, что носила воздетое на пики нагое и изувеченное тело несчастной мадам де Ламбаль, близкой подруги королевы.

Изобретение доктора Гильотена, предназначенное первоначально для быстрой, гуманной казни преступников, начинало входить во все более широкое употребление для казни так называемых «врагов республики». Свист стремительно рассекающего воздух лезвия и глухой удар о плаху были слышны в Париже, Лионе и многих других городах по всей стране. Ричард понимал, что необходимо срочно увозить Розу из Франции. Конечно, брак с англичанином давал ей некоторую защиту, поскольку иностранцев пока еще не преследовали и разрешали им без помех заниматься своими делами. Но все же имя бывшей маркизы де Шуард, фрейлины королевы, скорее всего, значилось в каком-нибудь тайном списке революционного трибунала. Шато Сатори пока не было захлестнуто волной революционного террора. Жасмин слыла другом нищих и обездоленных, и власти, так же, как и различные шайки мародеров, обходили ее саму и поместье стороной. При этом она не была единственной аристократкой, которой удалось избежать конфискации имущества и ареста. В различных частях страны те, кто, многие годы занимаясь благотворительностью, сумели заслужить себе репутацию бескорыстных и щедрых людей, теперь пожинали плоды своей деятельности, весьма своеобразные, но пришедшиеся очень кстати, ибо в эти времена превыше всего ценилась возможность сохранить себе жизнь.

В январе Ричард присутствовал на судебном процессе короля, и предвзятость суда вызвала в нем отвращение. Главным обвинителем был Робеспьер, чьи хорошо продуманные и четко сформулированные, но пропитанные ядом ненависти выступления не оставили никакой надежды на правосудие. Тем не менее вынужденный участвовать в этом фарсе Людовик XVI вызвал у многих уважение своим непоколебимым мужеством и преданностью своему народу. Его приговорили к смертной казни, которая должна была состояться на следующий день.

В это утро Жасмин встала очень рано и попросила, чтобы ее одели в черное платье. Затем ее отнесли вниз, где она вместе с Розой молча скорбела по королю и молилась про себя за его душу.

Никогда еще обе женщины — и бабушка, и внучка — не были в таком подавленном состоянии. Наконец, ближе к полудню, в Версале прозвучал раскат пушечного выстрела, эхом вторивший первому, произведенному в Париже, который возвещал, что казнь свершилась.

— Король умер! Да здравствует король! — по традиции воскликнула Жасмин и тут же поникла головой и заплакала. Роза обняла бабушку за плечи, переживая этот трагический момент вместе с ней. Теперь ее волновала судьба вдовы и детей, и в мыслях она неотступно была с ними.

Душевные страдания взяли свое, и в тот день у Жасмин наступил резкий упадок сил. Ричард приехавший домой вечером раньше обычного, отнес ее наверх в спальню, а Роза послала за доктором. Когда тот приехал, Роза сразу же провела его наверх. После осмотра больной доктор не сказал ничего нового и утешительного, за исключением того, что герцогиня нуждается в полном покое и хорошем уходе.

— Как же я тебе должна надоесть, Роза… — обессиленно прошептала Жасмин, голова которой неподвижно покоилась на подушке. — Пошел уже пятый месяц твоей беременности, и тебе трудно будет со мной.

— Не беспокойся об этом, бабушка! — ласково утешила ее Роза. — Я всегда буду рядом с тобой.

Жасмин улыбнулась и заснула, держась за руку внучки. Из-за всех потрясений она совершенно забыла о том, что Роза может в любое время уехать в Англию, и чем скорее она это сделает, тем лучше. Когда Ричард спустя некоторое время объявил ей, что отправляется на пару недель по делам на родину, она, постоянно прикованная к постели и погрузившаяся, как это часто случается с людьми, в таком беспомощном состоянии, в свой внутренний мир, уже плохо соображала, что значило для него оставить здесь жену в такой опасный момент. Революционное правительство, разъяренное отказом Англии признать республику, объявило ей войну, не учитывая того обстоятельства, что у Франции не осталось в Европе ни одного союзника, а бесконечные казни и потоки крови невинных людей привели к тому, что даже Соединенные Штаты, испытывавшие к Франции неизменные симпатии, значительно охладели к ней. Английский посол в Париже, лишенный аккредитации, готовился к немедленному отъезду. С ним должны были покинуть Францию и все служащие посольства, включая Ричарда, которому посол ни за что не хотел позволить остаться.

— Я скоро вернусь, дорогая, — утешал он Розу, крепко прижав ее к себе в последнем прощальном объятии перед отъездом. — Тебе недолго придется пробыть одной, обещаю тебе!


К немалой досаде посла, вереницу карет с персоналом посольства до самого побережья сопровождал конвой Национальной гвардии, который оцепил причал и стоял там вплоть до отплытия корабля. Этой оскорбительной демонстрацией враждебности Париж давал понять, что чем скорее всякая нечисть уберется с французской земли, тем лучше. Ричард не обращал на конвой ни малейшего внимания: он уже с головой ушел в обдумывание плана своего возвращения. У него сложилась, в конце концов, стройная схема, согласно которой получалось, что через три-четыре дня он уже опять окажется в Шато Сатори. Если только Роза последует его совету и ни при каких обстоятельствах не поедет в Париж, все пройдет хорошо. Ведь в доме была потайная комната, куда в случае необходимости можно было спрятать даже Жасмин. Ричард уже успел перенести туда солидный запас оружия и патронов в расчете на мужскую часть прислуги, если вдруг придется отражать внезапное нападение. Он даже научил Розу заряжать и стрелять из ружья и пистолета. Когда они раскладывали по полкам продовольствие, Роза немного отвлеклась от работы и открыла шкатулку, чтобы Ричард смог просмотреть различные документы, хранившиеся там: архитектурные чертежи Лорента Пикарда и дарственную на дом в пользу Маргариты Дремонт. Он испытал огромное волнение, увидев собственноручную подпись своего прадедушки.