ГЛАВА 10

Версаль так и простоял, опустевший и унылый, более двух с половиной лет, когда в августе 1792 года Роза явилась туда, чтобы востребовать свои вещи. Все это время она даже не вспоминала о них. У нее было предостаточно хлопот. Сначала ей пришлось долгие месяцы выхаживать бабушку, вытаскивая ее буквально из могилы, и сидеть с ней, пока дело, наконец, не пошло на поправку.

И все-таки, настал день, когда ужас печальных событий шестого октября 1789 года потускнел в ее памяти, и Роза уже без содрогания могла себе представить, как она войдет в этот дворец, поднимется по лестнице, пройдет по его коридорам и окажется в своих бывших покоях. Нет, она не забыла ничего и никогда не забудет, и живой памятью о той страшной ночи была Диана, которая совершенно изменилась, стала молчаливой, замкнутой женщиной. Роза заметила, что, когда бы им ни случалось проезжать в карете по Плац-де-Арм, Диана всегда отводила глаза, не желая смотреть на Версальский дворец. Впрочем, так же поступала и она сама.

Франция переживала ужасное время. Честолюбивые политики, одержимые фанатики и кровожадные маньяки — все они стремились к власти, забираясь на ее высоты по горам трупов и утопая по горло в крови сотен тысяч жертв. Роза устала от постоянных потрясений и перемен, от борьбы фракций. Заговоры, контрзаговоры, умеренные и экстремисты — от всего этого голова шла кругом. Знаменитости и любимцы народа вдруг оказывались его врагами и в одночасье свергались, а их место поначалу занимали малоизвестные личности вроде Робеспьера и Дантона. Повсюду вспыхивали мятежи и восстания; людей теперь косил не только мор и голод, но и массовые расправы и Гильотина. Разбой на дорогах и грабежи в деревнях и городах приобрели невиданный размах и стали вполне обыденным явлением. Революция, совершившаяся во имя народа, принесла этому народу еще большие страдания. По конституции, принятой за несколько месяцев до описываемого посещения Розой Версаля, Франция оставалась монархией, но власть короля, по-прежнему жившего в Тюильри, значительно ограничивалась.

Сегодня, когда ее карета въехала на Королевскую площадь, она ощутила непонятную острую тоску и вдруг поняла: ей очень не хватает привычного караула швейцарских гвардейцев в их живописных мундирах. Вместо них у ворот стояли национальные гвардейцы с трехцветной перевязью через плечо и революционной кокардой на черных, лихо заломленных набекрень шляпах. И все же, бросив взгляд на позолоченный фасад восточного крыла, где когда-то король и королева выходили на балкон, чтобы показаться перед буйствующей толпой, она обнаружила, что к ней возвращаются и другие воспоминания — о более счастливых днях.

Казалось, что Версаль опять околдовывает ее своими магическими чарами, покоряя ее так, как это было в первый раз, когда она появилась здесь подозрительная, растерянная и рассерженная переменой, происшедшей в ее жизни и навязанной ей силком.

Ричард предложил сопровождать ее в этой поездке, но Розе хотелось окунуться в прошлое в одиночестве.

— Если ты полагаешь, что так будет лучше, — неуверенно произнес он.

— Да, — коротко ответила она. — Поезжай в посольство, как ты и собирался.

— Отлично! Если ты закончила то письмо к королеве, я могу заехать по пути в Тюильри и передать его.

— Оно уже готово. — И Роза вручила это письмо мужу, зная, что Марии-Антуанетте будет очень приятно получить от нее весточку, ведь теперь королевской семье фактически было запрещено принимать гостей. Иногда в этой серой, унылой полосе случались и проблески света, доставлявшие огромную радость затворникам Тюильри, и тогда на короткий миг королю и королеве начинало казаться, что худшее позади и все скоро наладится. Старый дворец был отремонтирован и обставлен мебелью и являлся теперь резиденцией, достойной пребывания королевского двора, хотя, по большому счету, Версалю он и в подметки не годился. Именно в это время к королеве возвратилась ее старая фрейлина, принцесса де Ламбаль, которая после падения Бастилии бежала в Англию, и Мария-Антуанетта была невероятно тронута этим отважным поступком.

Дважды Роза и Ричард посещали Сен-Клу, когда там находилась на отдыхе — естественно, с разрешения Законодательного собрания — королевская семья. Розу переполняло счастье, корда она опять после долгого перерыва весело бегала наперегонки и играла в прятки с дофином и принцессой Марией-Терезой, а также беспечно болтала с королевой о том, о сем в обстановке благодушной, сельской идиллии. К их радости, правительство не отдало приказ расставить кругом стражу и поэтому их зрение не оскорблял вид мрачных и наглых национальных гвардейцев, стоявших обычно на каждом шагу. Однако такие развлечения прекратились после того, как провалом закончилась попытка Акселя фон Ферзена по подложным документам вывезти королевскую семью из Франции.

Роза вышла из кареты у ворот, стоявших открытыми, и в душе у нее продолжала гнездиться тревога за судьбу несчастной четы и их детей. Дела у них шли что ни день, то хуже. Их жизни находились в постоянной опасности, так как они служили объектом постоянной ненависти, которую умелые манипуляторы опять начали нагнетать. Она вошла в вестибюль Королевы, который был совершенно пуст, если не считать двух национальных гвардейцев, стоявших на часах, и еще одного, который сидел за столиком. Когда-то здесь было не протолкнуться от блестящих, пышно разодетых дам и вельмож, придворных дам и кавалеров, усыпанных бриллиантами. Они сновали вверх-вниз по лестнице из зеленого мрамора; бойко шла торговля у разносчиков и с небольших лотков, вроде того, с которого Маргарита когда-то продавала свои вееры.

— Ваше имя? — пролаял капрал, сидевший за столом.

— Леди Истертон. — Затем Роза кратко объяснила ему цель своего визита, и он углубился в список, лежавший перед ним.

— Ваши документы! — Он посмотрел ее паспорт, кивнул и отдал назад. Все личные вещи находятся в первом вестибюле сразу за кордергардией. Полагаю, что дорогу туда вы найдете сами.

Она проигнорировала сарказм в его голосе.

— Конечно.

Сопровождаемая двумя грумами, которые должны были нести ящики, Роза не спеша поднялась по лестнице Королевы. Наверху, как и прежде, ее встретил блеск позолоченной скульптуры, символизировавшей брак короля-солнце и королевы Марии-Терезы; настенная россыпь по обе стороны мраморного алькова, где стояла эта скульптура, создавала впечатление перспективы и величия.

Она прошла через кордергардию в первый вестибюль. Там, где когда-то проходили публичные ужины короля-солнце, теперь стояли беспечные ряды коробок, ящиков, чемоданов и сундуков всевозможных форм и размеров. Хозяевам многих из них уже не суждено было явиться за своими вещами — одни давно истлели в могиле, а другие эмигрировали. Часовой, находившийся в хранилище, помог Розе найти ее сундуки. Все они были пронумерованы и имели ярлычки. Когда грумы стали переносить их, Роза не удержалась от соблазна пройти в открытую дверь и взглянуть на прекрасный, белый с золотым, салон Бычьего глаза. Ее обрадовало здесь то, что дверь, через которую так счастливо спаслась королева и которую чуть было не выломала чернь, была отремонтирована, так что теперь не осталась даже следа от поломки. Справедливости ради следовало отметить, что Национальное собрание, а затем Законодательное собрание следили за тем, чтобы это огромное здание находилось в должном порядке. Розу, впрочем, это не особенно удивило, ибо она знала, что большинство ее соотечественников, независимо от того, к какому сословию они принадлежали, рассматривали Версаль как общее достояние, куда, кстати, они всегда имели право беспрепятственного доступа. По иронии судьбы именно теперь, после победы народной революции, вход во дворец был ограничен. Почти все окна были закрыты ставнями, а невывезенная мебель одета в чехлы.

— Гражданка, ваши вещи уже внизу!

Она повернулась к часовому, который подошел к дверному порогу и, кивнув ему, вышла из хранилища и последовала в вестибюль, где ей пришлось расписаться в книге. Дома Диана принялась распаковывать сундуки, извлекая на свет Божий давно забытые платья. Впрочем, женская мода мало в чем изменилась за этот срок, поскольку королева теперь была лишена возможности устраивать пышные балы и прочие празднества и, следовательно, не могла задавать тон в нарядах, да и, кроме того, голова у нее сейчас была занята совсем другими мыслями. Мужчины стали носить высокие, стоячие воротники, аккуратно повязанные простые галстуки, приталенные сюртуки, панталоны в обтяжку и высокие сапоги. Такая одежда подходила Ричарду как нельзя лучше, выгодно подчеркивая его широкие плечи и сильные бедра. Этим утром он отправился в новом зеленом сюртуке, сшитом в Англии во время его очередного краткого пребывания там по делам (доставка срочных депеш и личный доклад министру). Вопрос о переезде всего семейства в Англию больше не затрагивался, потому что состояние здоровья Жасмин было настолько зыбким что могло ухудшиться в любую минуту, и Роза была благодарна Всевышнему за каждый лишний день проведенный с бабушкой. Ричард перестал пользоваться квартирой в посольстве, так как характер его дипломатических обязанностей предполагал дальние разъезды, и теперь постоянно жил в Шато Сатори, исключая периоды выездов за пределы Франции.

Жасмин очень нравилось, что Ричард поселился у нее. Во время его отсутствия она скучала по нему. К тому же он в случае надобности переносил ее по лестнице вверх или вниз. Если она чувствовала себя хорошо, то принимала гостей в гостиной слоновой кости, сидя в подушках пастельных тонов, которые оттеняли ее белоснежные волосы. Платья Жасмин меняла каждый день. Самым частым ее гостем был Мишель Бален, которому было очень одиноко в своем большом, опустевшем доме: вся его семья разъехалась кто куда. Вдвоем они беседовали в основном о прошлом, как и положено старикам, хотя оба сохраняли живой интерес к текущим событиям, которые вызывали у них большую тревогу. Роза всячески старалась поддерживать в бабушке убеждение, что лишь обязанности дипломата заставляют Ричарда оставаться во Франции и это не имеет никакого отношения к болезни Жасмин. Хотя сама она знала, что эту работу Ричард мог с таким же успехом выполнять, наезжая из Лондона. Он не особенно распространялся о своих делах, но Розе было известно, что ему приходилось бывать при Венском дворе и также посещать многих родовитых французских эмигрантов, которые за границей создали собственные маленькие дворы в соответствии с версальским этикетом. Она пришла к выводу, что Ричард преследовал две цели — во-первых, он служил той инстанцией, посредством которой Лондон поддерживал связи с другими государствами, стараясь выработать общую позицию по отношению к французской революции, и во-вторых, он пытался договориться об освобождении Марии-Антуанетты и ее детей за выкуп или в обмен на французов, взятых в плен австрийскими войсками в ходе войны, вспыхнувшей между обеими странами. Однажды Ричард ненароком упомянул о встрече в Вене с Акселем фон Ферзеном. Роза догадывалась, что граф трудится не покладая рук над вызволением королевы из Франции, несмотря на предыдущую неудачу. И в то же время в душе Розы сохранилась непоколебимая уверенность в том, что Мария-Антуанетта в любом случае предпочтет остаться с королем, которого французы ни за что не отпустят. Верность долгу и мужество королевы превосходили все мыслимые пределы, но об этом, за исключением Розы и узкого круга друзей Марии-Антуанетты, мало кто знал.