Его так и не сменили на посту у пушек до самого утра, пока рокот толпы, ворвавшейся во дворец, не возвестил ему о том, что произошло. Посчитав, что для него важнее всего было находиться среди артиллеристов и любой ценой помешать обстрелу дворца, Ричард оказался прикованным к одному месту и не смог выведать планы повстанцев, которым удалось проникнуть в Версаль с другой стороны. Покинув пушки, он устремился во дворец, но успел достигнуть лишь вестибюля подъезда Королевы, потому что к тому времени охрана уже почти вытеснила бунтовщиков.

Проезжая Верхом и заглядывая в окна карет в поисках Розы, Ричард напустил немало страха на их пассажиров своим свирепым видом. При этом он узнал много знакомых лиц. Аксель фон Ферзен посмотрел на него с презрением и ненавистью подтвердив тем самым великолепное мастерство Ричарда, сумевшего перевоплотиться и войти в свою новую роль настолько, что стал неузнаваем. Точно такие же чувства отразились и на лице красивой аристократки, с которой он довольно близко познакомился сразу после своего второго приезда в Версаль еще до того, как ему удалось помириться с Розой после их несостоявшегося свидания. Эта женщина, как и большинство других, носила модную широкополую шляпку, и Ричарду было очень трудно разглядеть, кто именно скрывается под этими головными уборами. Ему пришлось несколько раз проехать вдоль всей колонны, прежде чем он смог убедиться в отсутствии своей жены.

Только через шесть с половиной часов вся грандиозная процессия прибыла в Париж, но отдыхать никому не пришлось. Все вынуждены были перенести еще и долгую утомительную процедуру официальной встречи, устроенную мэром. Дофин все это время сладко спал, посасывая большой палец. Затем прибывшим милостиво позволили разместиться в Тюильри, старом дворце, где король-солнце провел свое детство. Подъехав туда, кортеж начал разгружаться. Ричард в это время стоял поодаль и наблюдал за тем, как усталые придворные кое-как выбирались из своих карет. Он решил исключить всякую случайность и знать наверняка, что Розы нет среди приехавших. Ему было искренне жаль тех, кто входил в обветшавший, плохо меблированный Тюильри, который перестал быть королевской резиденцией вот уже более ста тридцати лет назад. В течение не такого уж короткого времени этим изнеженным аристократам предстояло после отлаженного до мелочей быта Версаля жить в мире лишений и неудобств, пока не будет произведен частичный ремонт помещений. Убедившись, наконец, что жены здесь нет, Ричард оседлал свежую лошадь и отправился на дальнейшие поиски.


Розе никогда еще не приходилось нервничать в Версале так, как в эти первые часы после отъезда двора. Слуги, отказавшиеся сопровождать своих господ в Тюильри, сделали выбор в пользу народа, и ничего хорошего от них ждать не приходилось. Когда Роза вышла из комнаты, откуда наблюдала за отбытием кортежа, ей навстречу попался один из ее собственных слуг, которого она тут же попросила побеспокоиться насчет кареты и фургона для багажа. Он насмешливо посмотрел на нее:

— А почему бы вам самой не спуститься вниз и не запрячь лошадей, а заодно и снести все свои сундуки? Здесь остались свободные люди, и никто больше не прибежит на цыпочках по первому вашему зову.

С этими словами слуга шагнул в сторону и пошел дальше, весело насвистывая. Еще два бывших дворецких просто молча проследовали мимо, когда она попыталась обратиться к ним о такой же просьбой, а четвертый искоса злобно взглянул на нее и решил прихватить в удобный момент драгоценности своей госпожи и картину, нарисованную ее дедушкой, и побыстрее улизнуть из дворца. На счастье Розы и к ее огромному облегчению оказалось, что Диана уже вернулась и находилась в апартаментах своей госпожи. Но едва Роза вошла и увидела обращенное к ней бледное как мел, без единой кровинки лицо с остекленевшими, невидящими глазами, как стало ясно, что случилось нечто ужасное. И тут же она заметила, что вся одежда Дианы была запачкана, а передник забрызган кровью.

— Диана! Что с тобой случилось? — всполошившись, воскликнула Роза, и в голове у нее мелькнуло ужасное предположение, что горничная попала в лапы бунтовщиков и те ее изнасиловали.

— Они убили моего Жан-Поля… — Диана совершенно не владела собой: ее рот и подбородок постоянно дергались. — Я вышла, когда еще даже не рассветало, чтобы повидаться с ним. Он стоял на посту. И вдруг эта толпа… высокий мужчина с топором… Голова Жан-Поля покатилась по земле, а рот еще открывался. О, это выше моих сил! Лучше мне умереть!

— О, Боже! — У Розы просто в голове не умещалось то, чему ее бедная горничная стала свидетельницей. Она усадила ее в кресло. — Посиди здесь, а я сейчас дам тебе немного коньяка.

Взяв графин, Роза вспомнила почему-то, что это был любимый сорт Ричарда; ее руки затряслись, и хрустальный бокал зазвенел о горлышко графина. Диана безропотно выпила жидкость и к ней частично вернулась способность размышлять.

— Должно быть, я потеряла сознание. Когда я пришла в себя, то стала искать его труп, но нашла не сразу. Он лежал на каких-то ступеньках. Сотни ног прошли по его телу, и оно было изуродовано до неузнаваемости. — Диана подняла голову, и Розе стало не по себе от ее измученного лица — лица женщины, постаревшей лет на десять. — Его голову найти так и не удалось, хотя я обыскала все закоулки. Наверное, мой разум на какое-то время оставил меня, потому что я ходила и плакала, пока ко мне не подошел национальный гвардеец, который стоял там на посту и не приказал замолчать. Я попросила его помочь мне найти голову Жан-Поля, но он сказал, что революционеры насадили ее на пику и унесли…

Роза содрогнулась, вспомнив о головах, увиденных ею при отправлении королевской процессии. Поднятые на пики, они высоко покачивались вверху, обрамляя длинную колонну карет и повозок со всех сторон. Она ласково обняла за плечи Диану.

— Если бы я только знала, в какую ужасную беду ты попала, то обязательно постаралась бы помочь. Почему ты не обратилась ко мне?

— Я не могла вернуться во дворец. Национальные гвардейцы охраняли все входы и никого не пускали. Тогда я попросила садовника помочь мне отнести куда-нибудь тело. Он завернул Жан-Поля — то, что от него осталось, — в холстину и еще с одним человеком отнес его в здание, где раньше была полиция. Там теперь лежат все трупы. Я сидела с Жан-Полем, пока мне не сказам, что все уезжают из Версаля.

Роза, догадавшись, о чем пойдет речь дальше, прижала к себе девушку:

— Все! Хватит! Не нужно больше вспоминать!

Словно не слыша, Диана продолжала:

— Я увидела его голову. Вы знаете, что сделали эти страшные люди? Они заставили цирюльника вымыть все головы и причесать. Волосы Жан-Поля были такие чистые и красивые и развевались, и сверкали под солнцем, как золотые. Но на его лице так и застыл ужас! — Она чуть вскрикнула и хотела было встать с кресла, но Роза удержала ее на месте. И затем из уст несчастной девушки вырвались такие душераздирающие рыдания, каких Розе не приходилось слышать за всю свою жизнь.

Уже стемнело, когда обе женщины выскользнули из Версальского дворца. Роза очень опасалась враждебно настроенных слуг, оказавшихся хозяевами всех огромных залов и гостиных. Под влиянием винных паров — а вина осталось в буфетах и погребах предостаточно — эти люди теперь расхаживали по всему дворцу в поисках женщин с целью удовлетворения иных желаний. Роза заперла дверь своих покоев на засов, посчитав за лучшее в этой обстановке затаиться и дождаться темноты, когда они с Дианой, прекрасно зная все лабиринты лестниц и переходов, смогут без помех выбраться наружу. Через несколько часов послышался топот тяжело обутых ног и хлопанье дверей и оконных ставней. Роза догадалась, что пришли национальные гвардейцы, которые, очевидно, получили приказ не допустить проникновения во дворец грабителей и прочих злоумышленников. «Интересно, — подумала Роза, — что станется теперь с Версалем, если королевской чете и двору придется надолго остаться в Париже?»

Роза и Диана оделись в платья темного цвета, чтобы быть как можно незаметнее. Причем госпоже пришлось облачиться в одно из рабочих платьев своей служанки, а поверх накинуть черный плащ с капюшоном. Небольшую картину дедушки, которой она очень дорожила, пришлось завернуть в ворох одежды Дианы, а драгоценности Роза спрятала под платьем.

Она подумала, что лучше всего выйти через одну из калиток в парке, и оказалась права. Национальные гвардейцы, стоявшие там в карауле, приняли их за двух служанок и отпустили в их адрес пару грубых шуток, когда они проходили мимо. Весь путь до Шато Сатори им пришлось идти пешком. Диана, обычно здоровая и выносливая девушка, часто спотыкалась и двигалась, как сомнамбула.

Когда они подошли уже совсем близко и свернули на аллею, которая вела к дому, Розу охватила такая всепоглощающая радость от того, что все ужасы и страхи остались позади, а впереди было место, где ее всегда ждали и любили, что она не выдержала и пустилась бежать со всех ног. Диана недоуменно посмотрела ей вслед и тоже ускорила шаг. Взлетев по ступенькам, Роза изо всех сил забарабанила в дверь, а затем дернула за шнурок звонка.

— Я здесь, бабушка! — ликующим голосом взывала она, словно ее могли слышать внутри.

Дверь распахнулась, и она застыла в шоке с языком, — казалось, примерзшим к нёбу. На пороге выросла зловещая фигура одного из этих ненавистных революционеров, освещаемая изнутри светом, который шел от канделябра, стоявшего в зале на столе. Затем этот проклятый бунтовщик заговорил голосом Ричарда:

— Роза! Слава Богу, ты здесь, наконец! А я уже собирался ехать искать тебя в Версале. У твоей бабушки случился приступ. Она сейчас в тяжелом состоянии.

Роза упала к нему в объятия и после быстрого поцелуя, означавшего полное примирение, бросилась вверх по лестнице. В ее сердце зарождался страстный, пронизывающий весь мир крик-мольба к Богу: «Господи, спаси бабушку! Не дай ей умереть!» Эту потерю после всего пережитого будет невозможно перенести.