Жасмин, пытаясь сдержать слезы при этом расставании, покачала головой:

— Это совершенно не помешало нам стать друзьями.

— Я знаю это и благодарна вам… — Ренетта стала задыхаться от кашля и не могла говорить.

Откашлявшись, она жестом попросила Жасмин наклониться к ней и поцеловала в щеку. Жасмин тоже поцеловала ее.

— Да хранит вас Бог! — прошептала напоследок Ренетта.

Стоя у дверей, Жасмин оглянулась. Ренетта улыбнулась и слегка приподняла вялую, безжизненную руку в последнем прощальном жесте.

Не сдерживая слез, Жасмин на обратном пути встретила короля и сделала реверанс, но тот стремительно прошел мимо, совершенно не замечая ее; с лицом, искаженным гримасой боли, он направлялся к женщине, которая вот-вот должна была покинуть его навсегда после более чем двадцати лет их совместной жизни.

Он не мог быть с ней в момент, когда ее глаза закрылись навеки. После того, как Ренетту причалили, всякое общение между ними было запрещено. Не успела ее душа отлететь на небеса, как ее тело срочно положили на носилки, покрыли простыней и быстро вынесли из апартаментов в сырую, весеннюю ночь; при этом простыня хлопала на ветру. Носильщики вышли через боковую калитку и доставили маркизу де Помпадур в ее собственную резиденцию, отель де Резервуар, где она за всю жизнь побывала всего лишь несколько раз. Король все же решился нарушить строгое правило, которое определяло, кому разрешено, а кому запрещено умирать своей смертью в стенах Версаля, и теперь задним числом предпринимались усилия сделать вид, будто мадам де Помпадур испустила дух в ином месте.

Жасмин присутствовала на похоронах, присоединившись в своей карете к траурному кортежу, когда тот двинулся по авеню де Пари к городским воротам, направляясь в столицу и увозя маркизу де Помпадур из Версаля от всех, кого она любила своей порывистой и нежной душой. Король стоял на балконе государственных покоев и плакал открыто, не стыдясь слез.

Теперь жизнь Жасмин стала более спокойной, и еще больше времени она посвящала благотворительности. Со смертью Ренетты в Версале прекратил собираться, как прежде, весь цвет интеллектуальной элиты, и посещения этого дворца потеряли для Жасмин былой интерес. У нее завязались при дворе некоторые знакомства, но их нельзя было сравнивать с тем удовольствием, которое она получала от общения с Ренеттой, и поэтому встречи Жасмин с этими людьми были эпизодическими. Согласно завещанию своей покойной покровительницы, она получила великолепную лакированную шкатулку, расписанную пейзажами замка Бельвю, которые неизменно пробуждали у Жасмин самые теплые и добрые воспоминания, а также альбом с собственными гравюрами Ренетты, подписанными ею. Эти памятные вещи Жасмин бережно хранила вплоть до своей кончины.

Шли месяцы, и король, одинокий и печальный, искал утешения у молодых женщин из Парк-о-Шерф и в других случайных связях. Однако никто из них не занял в его сердце место Ренетты, и он продолжал скорбить о ней. Смерть дофина, последовавшая менее чем через два года после ее смерти, была для него сокрушительным ударом. Он увидел, что история повторяется. Его внуку, скучному и серьезному юноше, суждено было стать следующим королем Франции. Очень кстати оказалось, что его также звали Людовиком.

Жасмин продолжала издали проявлять интерес к делам королевской семьи. Юный дофин уже два года как принял на свои плечи почетное и ответственное бремя престолонаследия, когда однажды весенним утром 1768 года она сидела и читала книгу в гостиной цвета слоновой кости. Погода вот уже в течение нескольких дней стояла не по сезону холодная, и поэтому в комнате горел камин, распространяя уютное тепло. Жасмин углубилась в чтение эссе Вольтера, которого ей случалось много раз встречать в салоне маркизы де Помпадур, когда вдруг явился дворецкий и доложил о приходе гостьи. Жасмин сняла очки и, положив их на открытую книгу; с немым вопросом уставилась на слугу.

— Какая-то дама желает видеть вас, ваша светлость. Она отказалась сообщить свое имя, но сказала, что вы хорошо знаете ее по дням, проведенным ею на ферме Говенов.

Жасмин почувствовала, как сердце подпрыгнуло и остановилось. Кровь отлила у нее от лица столь молниеносно, что, казалось, потянула за собой и кожу.

— Впустите ее, — сказала она тихим, почти обморочным голосом.

Дворецкий отправился исполнять приказание. Вставая с кресла, Жасмин пошатнулась и, вероятно, упала бы, если бы не успела схватиться за край мраморной каминной полки. Она на секунду оказалась в опасной близости от огня, и он ярким пламенем, только дыхнув своим жаром, чуть было не опалил ей лицо. Жасмин удалось, однако, отодвинуться и выпрямиться во весь рост, когда в комнату легким и быстрым шагом вошла Виолетта и остановилась, высоко вздернув подбородок. В течение нескольких минут ни одна из женщин не проронила ни слова. Мать и дочь молча смотрели друг на друга. Их разделял широкий савоннский ковер и семнадцать долгих, горьких лет. Жасмин видела красивую, холеную даму тридцати трех лет, чрезвычайно самоуверенную, разодетую по последней моде в бархат королевского голубого цвета. Из-под широких полей украшенной перьями кремовой шляпки вызывающе смотрели гордые, надменные глаза. Наряд этой дамы состоял из двубортного жакета с серебряными пуговицами и юбки с широким кринолином, из-под которой кокетливо выглядывал краешек нижней юбки из атласа того же цвета, только более темного оттенка. Виолетта в свою очередь думала, что ее мать на склоне лет выглядела точно так же бодро и решительно, нисколько не изменившись, несмотря на то, что время безжалостно высосало весь цвет из ее волос, сделав их белоснежно-белыми, так что теперь совсем отпала надобность в применении пудры. Все же было очевидно, что мать глубоко потрясена визитом дочери, которую она уже успела почти что оплакать и которая теперь появилась столь неожиданно. Ее лицо судорожно подергивалось. Первой нарушила молчание Виолетта:

— Надеюсь, ты хорошо себя чувствуешь, мамочка, — произнесла она спокойным тоном.

Жасмин старалась сдержать эмоции. Странно, но она сначала отреагировала на появление Виолетты так же, как реагирует любая мать, которая, переволновавшись после долгих и упорных поисков, находит-таки потерявшееся дитя и первым делом стремится отшлепать его как следует за слишком дальние прогулки.

— Где ты шаталась? — взорвалась она возмущением, но затем, всхлипнув, раскинула руки навстречу блудной дочери. — О, моя дорогая девочка, а я-то уже думала, что потеряла тебя навеки!

Виолетта осторожно шагнула вперед и дала себя обнять. И в этот миг Жасмин окончательно потеряла контроль над собой и, упав на грудь дочери, беспомощно зарыдала.

Виолетта, напротив, вела себя очень сдержанно, оказавшись в объятиях матери, орошавшей слезами ее модный жакет. Она не чувствовала, что с этой женщиной ее связывают какие-то особые узы родства: слишком много обиды и желчи накопилось у нее внутри еще с детства, разумеется, не без помощи мадам Говен. Она всегда ощущала себя брошенной на произвол судьбы, когда ее мать в очередной раз уезжала с фермы, и детскую горечь одиночества уже невозможно было вытравить ничем. И все же душа ее не осталась совершенно холодной и не тронутой бурным проявлением материнских чувств.

Жасмин отстранилась от дочери и, улыбнувшись, стала вытирать слезы кружевным платком.

— Глупо, что я так расплакалась, но счастье было слишком невероятным!.. Как великолепно ты выглядишь! Ты замужем?

— Я помолвлена. — Виолетта стянула с рук белые перчатки и показала ослепительно сверкавший перстень с крупным бриллиантом в обрамлении рубинов помельче.

Жасмин закусила губу, чтобы сдержать слезы радости, опять подкатившие к горлу.

— Означает ли это, что ты выйдешь замуж здесь, в Версале, и свадебная карета повезет тебя к венцу из родного дома? Виолетта, дорогая, да ведь твой багаж наверное еще на улице, в карете! — И, не ожидая ответа, ока засуетилась и потянулась к звонку, собираясь отдать необходимые распоряжения. — Сейчас твои вещи занесут в дом. Я поселю тебя в будуаре, который занимала, еще будучи совсем молодой. Его комнаты такие прелестные, что даже сама маркиза де Помпадур чувствовала бы себя в них вполне уютно…

Виолетта быстро подалась вперед и, шлепнув ладонью по парчовому шнуру звонка, прижала его к стене еще до того, как мать успела позвонить.

— Я не собираюсь здесь жить, мамочка. Могу лишь пообедать с тобой, а затем мне нужно ехать.

Пытаясь скрыть разочарование, Жасмин выдавила из себя улыбку и схватилась рукой за лоб.

— Ох, у меня все еще голова идет кругом. Конечно, я делаю слишком поспешные выводы, но ты должна извинить меня. Я никак не могу привыкнуть, что тебе уже не шестнадцать лет, когда мы виделись в последний раз. Мне все кажется, что я перенеслась в то время, как будто стрелки часов могут идти назад. Это смешно, конечно. Ну, да ладно… Снимай свою шляпку и жакет. Мой повар приготовит твои любимые блюда.

Виолетта сняла шляпку и нетерпеливо махнула ею:

— Я буду есть то же, что и ты. — Когда она расстегивала жакет, ее пальцы заблестели миндалевидными ногтями с безупречным маникюром. — За то время, что мы будем вместе, нам нужно о многом поговорить. А пока мне бы хотелось сделать глоток коньяка, если это тебя, конечно, не очень шокирует, да и тебе в твоем состоянии немного этого напитка пошло бы только на пользу.

Подали коньяк. Жасмин пила его лишь изредка, и то исключительно в лечебных целях. Виолетта же смаковала коньяк с видом знатока, вальяжно откинувшись спиной на подушки дивана, стоявшего напротив кресла, в котором сидела Жасмин. После первого же глотка последовала реплик Виолетты, подтверждавшая превосходные качества дегустируемого напитка.

— Лучше всего начать с самого начала, — сказала она, — и рассказать тебе, почему я убежала с фермы. Или ты уже все знаешь?

— Да, я узнала о том, что Говены навязывали тебе брак с их племянником, — глубоко вздохнула Жасмин. — Это было тогда, когда я приехала, чтобы забрать тебя к себе. Мой муж умер, а письмо с сообщением об этом пришло на ферму через несколько дней после того, как ты оттуда убежала.