Жасмин… Ее лицо внезапно возникло в его памяти откуда-то из глубин небытия. Молодая, в расцвете юности, она на секунду промелькнула перед ним словно наяву и затем мгновенно исчезла, как птица в полете.


В замке Вальверде Жасмин крепилась изо всех сил, стараясь мужественно переносить обрушившееся на нее несчастье. Если бы отец скончался несколькими годами раньше, когда она находилась в состоянии острого душевного кризиса, на который накладывались физические и моральные страдания, вызванные еженощным насилием со стороны мужа, Жасмин, вне всякого сомнения, погрузилась бы в постоянную меланхолию, поскольку горе ее невозможно было бы измерить. К счастью, теперь она уже была не той изумленной девочкой, которую судьба внезапно ввергла в бездну ненависти, а зрелой женщиной, способной вести себя рассудительно и с достоинством.

Хотя Сабатин никогда теперь не приближался к ней, а дверь между их спальнями была постоянно заперта с ее стороны на ключ, а с его — на засов, ей приходилось терпеть его издевательства в иных формах после бала, когда он возобновил знакомство с тремя опальными вельможами, дружками его версальских дней. Она почувствовала огромное облегчение, когда Сабатин уехал погостить к ним. Они завели обычай, согласно которому все ездили в гости друг к другу по очереди. Теперь ее муж частенько отсутствовал в замке Вальверде целыми неделями, но за это блаженство приходилось платить в полной мере, когда все трое приезжали к Сабатину с ответным визитом. Герцогиня Шовен больше не показывалась в замке Вальверде. Хотя Жасмин и недолюбливала эту капризную, самонадеянную женщину, однако она не могла не сочувствовать ей, представляя, что творилось в их замке, когда там проходило очередное сборище этих пропойц и дебоширов. Ей казалось, что госпожа Шовен питала инстинктивное отвращение ко всей этой компании.

Казалось, что бывшие версальские кавалеры с общего молчаливого согласия решили полностью игнорировать то положение, в котором оказались, и притворяться, будто они до сих пор вращаются в среде золотой молодежи своей юности. От них совершенно ускользало то, что они сильно постарели и должны были, хотя бы в силу своего возраста, обладать определенной долей здравомыслия. Однако эти люди походили, скорее, на старых вояк, встретившихся где-нибудь в кабачке на окраине Парижа или в придорожной харчевне, которые под воздействием винных паров вновь переживают старые битвы и пытаются вдохнуть исчезающий дух своей жизнерадостной, полной авантюрных приключений молодости.

Однако на этом их развлечения не заканчивались. Как и вся знать Шовен, Гансе и Оливри путешествовали вместе со своей челядью, в число которой входило немало смазливых юношей и девушек. Под кутежи и карточное игры были отведены три отдельных помещения, где Сабатин и его гости часто ссорились и громко кричали, досадуя в случае проигрыша, словно они находились в своих версальских апартаментах, вне пределов слышимости короля. Сабатин честенько в припадке гнева срывал с себя напудренный парик и швырял его на пол, топча ногами. Таким образом он перепортил немало париков. Ему и его гостям всегда прислуживали лакеи из числа приезжих, которые не допускали в эти три комнаты никого из посторонних лиц. Местные слуги с самого начала догадались, в чем состояли обязанности этих избранных, но держали языки за зубами. Остальные дворецкие, камердинеры и горничные замка, поняли суть происходившего позже, когда двери всех трех смежных помещений поздними вечерами стали запираться изнутри и странные слуги, более похожие на женщин, оставались вместе с господами, чтобы ублажать их теперь уже иными способами. Иногда оттуда доносился подозрительный шум, чередовавшийся со взрывами бурного смеха и глухими стуками. Затем вельможи освоились, и в следующие свои посещения предавались разврату еще менее сдержанно, и в эти периоды обитатели замка покрепче запирали на ночь двери своих покоев и каморок, и везде воцарялась зловещая тишина, которую нарушали лишь безобразные выкрики за дверями комнат, где происходили настоящие оргии.

Жасмин старалась никого не приглашать в те дни, когда в замке буйствовали вышеупомянутые аристократы, которыми верховодил Сабатин, поскольку в пьяном состоянии они были способны на самые дикие выходки, и лучше было не попадаться на их пути, когда вечерами они иногда рыскали по коридорам. Берта и несколько других дворецких и горничных пожилого возраста уже имели несчастье испытать на себе непристойные и жестокие шутки этих вельмож. Жасмин пока миновала эта участь — наверное, потому, что Сабатин желал досадить ей иным способом. Он знал, что Жасмин была глубоко возмущена тем, что по его милости замок превратился в настоящий вертеп. Она чувствовала, что друзья Сабатина испытывали к ней такую же ненависть, как и он, видя в нем жертву обстоятельств, а ей приписывая главную вину за случившееся. Жасмин испытывала к ним те же чувства, ненавидя за надменность, громкие, бесцеремонные голоса и отвратительные пороки. К самому же Сабатину она питала еще большее отвращение, чем прежде.

Жасмин никогда не позволяла себе бездельничать, и это помогало ей достойно переносить тяжкую скорбь утраты. И она не ограничивалась раздачей милостыни старикам, страждущим и сиротам в своем поместье, что отнимало у нее немало времени. Обнаружив, что большую часть года население деревень страдало от отсутствия работы, особенно в зимнее время, она основала небольшую мастерскую по производству вееров, которые находили неплохой сбыт в Перигоре и некоторых других, более крупных городах. Немалых забот требовала и Генриэтта, здоровье которой изрядно пошатнулось: фактически эта старушка стала почти инвалидом и не покидала больше свои, похожие на музей, покои, где она обитала в счастье и блаженстве, часто воображая себя в прошлом.

Когда пришло еще одно письмо из Шато Сатори, вскоре после первого, в котором содержалась печальная весть о кончине Лорента, Жасмин подумала, что мать писала о похоронах отца. Так оно и было. Но не только отчет о похоронах обнаружила в этом письме Жасмин. Она благоговейно закрыла глаза и прижала письмо к груди.

— Моя мать едет в Перигор! — воскликнула она прочувствованно, обращаясь к Берте, чье лицо засияло при этом известии, словно лампада. — Наконец-то я снова увижу ее! После стольких лет.

По счастливому совпадению за день до приезда Маргариты Сабатин отбыл из замка Вальверде в одно из своих очередных долгих турне по поместьям трех собутыльников — содомитов. Теперь им предстояло развлекаться в замке герцога Оливри. Эго означало, что Жасмин могла без каких-либо помех принять свою почтенную родительницу в замке Вальверде и наслаждаться ее обществом в течение по меньшей мере месяца. Именно столько времени обычно длилось отсутствие Сабатина.

Мать и дочь встретились снова в гостинице в Перигоре. Жасмин прибыла туда как раз вовремя, чтобы встретить карету, въехавшую в ворота и остановившуюся у крыльца. Не успела Маргарита, которую не заставил ссутулиться даже груз ее семидесяти трех лет и тяжелые недавние испытания (она была по-прежнему такая же энергичная и подтянутая, уверенная в себе женщина), спуститься на землю со ступеньки кареты, как к ней уже с распростертыми объятиями подбежала Жасмин.

— Мамочка!

— Дитя мое!

Они обнялись с радостью и слезами. Когда же их объятия разомкнулись и они отстранились, чтобы как следует рассмотреть друг друга, Маргариту неприятно кольнуло в сердце.

Даже в этот момент ликования весь облик Жасмин не излучал то внутреннее тепло, которое всегда многократно усиливало ее привлекательность. Красивое и гордое лицо дочери несколько осунулось, и тонкая кожа, обтягивавшая хрупкие скулы, только что не светилась. Бледность и худобу лица не помогли скрыть даже румяна, которых Жасмин явно не пожалела. Она тут же угадала мысли матери:

— Знаю, что я уже не такая, какой ты запомнила меня. Смерть отца тоже наложила свой отпечаток, однако твое общество будет целебным эликсиром, вселяющим силы и радость. О, мамочка, как хорошо, что ты приехала!

Сначала Маргарита колебалась — ехать ли ей погостить в замок Вальверде:

— А вдруг ты сурово поплатишься за это? Ведь твой муж запретил твоему отцу и мне когда-либо переступать порог его дома.

— Ему теперь на все наплевать — с тех пор, как он начал якшаться со своими старинными дружками, от одного вида которых тошнит. Как-нибудь в более подходящее время я расскажу тебе о них поподробнее. Поехали со мной, мама. Все уже готово.

Когда они добрались до замка Вальверде, Берта, давно высматривавшая их карету, тут же поспешила навстречу. Ее тяжелая фигура забавно переваливалась с боку на бок. Она присела в реверансе и услышала теплое приветствие своей бывшей хозяйки. Радость буквально захлестывала преданную служанку, которой снова посчастливилось увидеть баронессу. Жасмин отвела Маргарите покои, располагавшиеся рядом, и казалось, что они никогда не наговорятся всласть. Жасмин хотелось услышать обо всем, но на первом месте для нее были подробности болезни отца, о которых не сообщалось в письмах матери. Затем уже шли прочие детали быта Шато Сатори. Она узнала, что верная Ленора собирается вскоре выйти замуж за одного из садовников.

— Их свадьба была отложена из-за того, что Ленора была очень занята, помогая мне заботиться о твоем покойном отце. Я отвела им один из домиков, построенных у нас в поместье, и они уже благоустраивают его. В любой момент я могу рассчитывать на ее помощь, ведь она все время будет у меня под рукой, — во всяком случае, пока у нее не пойдут дети. Я обещала им долго не задерживаться, чтобы успеть на их свадьбу.

— И когда же должна состояться эта свадьба? — с тревогой спросила Жасмин, не желавшая, чтобы какие бы то ни было обстоятельства сократили время пребывания ее матери в замке Вальверде.

— Не раньше, чем через шесть недель. У нас впереди еще много времени, да и потом что помешает мне приехать сюда снова?