Ужин просто поразил всех своим фантастическим великолепием. Он был подан на золотой посуде из сервиза, привезенного давным-давно из Версаля, но до сих пор остававшегося нераспакованным. Разумеется, если считать по меркам королевского двора, платья безнадежно отстали от моды, да и у камзолов покрой был явно времен правления предыдущего монарха, но в остальном бал, безусловно, удался на славу. Повсюду, как в Версале, в вазах стояли свежие, благоухающие цветы. Праздничную обстановку помогали создавать и роскошные фамильные драгоценности, извлеченные из старомодных шкатулок.

Неутомимый и вездесущий Арман сделал все чтобы каждый чувствовал себя здесь непринужденно и весело. Он предусмотрительно выяснил необходимые подробности о том, кто есть кто среди местной знати, и позаботился, чтобы Жасмин познакомилась с теми, кто в будущем мог наилучшим образом скрасить ее весьма безрадостное существование: при этом их финансовое положение не имело особого значения. Арман также не забывал время от времени приглашать на танец самых робких девушек, которые застенчиво жались вдоль стен и вряд ли нашли бы себе партнера. Танцуя же с расфранченным и галантным версальским кавалером, они чувствовали себя наверху блаженства. Кузен Сабатина успевал также делать комплименты почтенным матронам, а среди мужчин быстро завоевал репутацию «своего парня». Но он допустил одну ошибку.

Арман разузнал, что поблизости проживают еще трое сосланных вельмож, причем все они в период пребывания при дворе были хорошо знакомы Сабатину. Арману пришло в голову, что его кузену будет легче привыкнуть к местному обществу, если он установит связи с теми, кто в свое время блистал при дворе и не уступал Сабатину ни в чем, включая старинную родословную. Все трое жили не очень далеко от замка Вальверде не больше одного дня пути. Двое носили герцогский титул, а третий был маркизом. Звали их соответственно Шовен, Оливри и Гансе. Один принадлежал с числу тех самых «разрушителей версальских оград», а двое других были сосланы еще в год правления герцога Орлеанского, первого регента. Шовен привез с собой жену, глупое и надменное создание, которая при всяком удобном случае подчеркивала свое мнимое превосходство над окружающим, выражая пренебрежение и к присутствовавшему на балу обществу, и к самому балу. Оливри и Гансе явились одни, так как давно овдовели. Сабатин не спешил признать в них равных себе товарищей по ссылке, но в то же время ему было приятно пообщаться с теми, чей статус в обществе был сравним с его собственным. Еще задолго до окончания бала он исчез с ними в библиотеке. Там они принялись играть на высокие ставки, напились вдрызг и развлекались до самого утра.

Жасмин пришлось мириться с несносным присутствием герцогини Шовен целых две недели. Именно, столько времени прошло, пока, наконец, трое собутыльников Сабатина не решили оставить замок Вальверде. Эти пожилые развратники только и делали, что скакали на лошадях по утрам, а остальное время посвящали картам и вину. Грубые и примитивные шутки, которыми они забавлялись, подходили больше безусым школярам, но никак не вельможам почтенного возраста, пусть даже и ссыльным.

После их отъезда Жасмин вздохнула с облегчением и смогла наконец-то продолжить несколько знакомств, завязавшихся на балу. К ее великому сожалению, Арман в это время уже должен был возвращаться в Версаль. Вид у него был довольно неважный, потому что ему пришлось много пить вместе с Сабатином и его гостями и вдобавок он чувствовал тяжкий груз вины.

— Боюсь, что я оказал вам плохую услугу, Жасмин, — прощаясь, сказал ей Арман очень серьезно. — Мне ни в коем случае не следовало опять сводить Сабатина с этими людьми. Могут возникнуть серьезные неприятности.

— Мой муж своим капризным характером так или иначе, но всегда напрашивается на неприятности, — печально ответила Жасмин, — не беспокойтесь об этом, Арман. Без вашего, такого своевременного вмешательства, я никогда бы не вкусила вновь удовольствия светской жизни, а Сабатин не принял бы приглашения на охоту от двух здешних дворян. Опять оказаться в седле охотничьей лошади значит для него гораздо больше, чем можно себе представить. — Она подняла голову, и ее лицо осветилась доверчивой и признательной улыбкой: — Вам вовсе не стоит тревожиться по пустякам. Хуже, чем было, уже не будет.

Позже ей пришлось вспомнить эти слова.

ГЛАВА 2

Идея заказать портрет Жасмин первому принят в голову Лоренту. Двенадцать лет минуло с тех пор, как он в последний раз видел дочь. В Шато Сатори висели два ее портрета: один был написан, когда ей исполнилось пять лет, а другой — перед самым ее шестнадцатилетием в те блаженные дни, когда никто и не предполагал, что впереди их всех ждут грозные беды. Она была совсем еще девочкой, оставляя навсегда родной дом, а Лорент хотел видеть на портрете взрослую женщину, какой она стала.

За истекшие годы здоровье его поправилось настолько, что он мог уже передвигаться, чуть волоча больную ногу, с помощью трости или опираясь на руку Маргариты. По сути, им пришлось опять строить жизнь заново, собирая ее из разбита осколков. И все же пустота, зиявшая после исчезновения Жасмин, до сих пор так и не была заполнена. Конечно, если бы у нее была возможность регулярно посещать своих родителей, все сложилось бы по-другому. Однажды из уст Лорента прозвучало предложение, чтобы Маргарита съездила в Перигор, хотя перспектива даже ненадолго остаться одному вызывала у него неосознанный страх.

— Теперь, когда Жасмин больше не связана необходимостью оставаться в пределах замка, ты могла бы снять номер в городской гостинице и встретиться с ней там, — отважно промолвил Лорент, напустив на себя беззаботный вид, за которым прятался ужас одиночества. Маргарита была его главным оплотом, его утешительницей, хранительницей его жизни и, самое главное, его другом и возлюбленной. К его невыразимому облегчению, она отказалась.

— Мое место здесь. Жасмин молода и вынослива, а мы с тобой уже старики и нуждаемся друг в друге. — Она поцеловала мужа, стараясь не выказывать своего страстного желания увидеть дочь, но дорога туда отняла бы слишком много времени, и Лорент мог не выдержать долгого одиночества. Она не решалась покидать его более чем на час, потому что после первого случившегося с ним удара последовало еще несколько, и каждый, несмотря на кажущуюся незначительность, отбрасывал его назад, чуть ли не в первоначальное состояние тяжело больного человека. И Маргарита всегда со страхом ожидала, что следующий приступ окажется роковым. Она с радостью восприняла идею заказать портрет. Это было почти то же самое, что снова увидеть Жасмин.

— Я приглашу лучшего художника, какого только можно найти в Париже, — сказал Лорент с энтузиазмом. — Кстати, кто писал последний портрет короля, который все так хвалили?

Они вместе составили и отослали письмо художнику, но прежде, чем от него пришел ответ Лорент скончался. Однажды утром Маргарита проснулась в их постели и обнаружила, что муж больше не дышит. Он умер тихо, во сне.

— О, мой дорогой… — прошептала Маргарита и слезы хлынули у нее из глаз, когда она взяла его руку, как делала бессчетное количество раз в прошлом, если нужно было подбодрить и успокоить Лорента. — Я любила тебя больше, чем ты думал…


Печальная новость достигла и Версаля. Барон достойно послужил преумножению архитектурной славы этого знаменитейшего дворца. Людовик написал собственной рукой письмо с выражением искренних соболезнований вдове покойного. Однако при этом он не вспомнил или не захотел вспомнить Жасмин.

У Людовика и в самом деле хватало забот, но не в пример своему прадедушке, он не любил постоянно находиться в центре всеобщего внимания. Разумеется, ему приходилось по-прежнему проделывать скучнейшую процедуру официального отхода ко сну и подъема в государственных спальных покоях, но спать там он решительно отказался. У него была куда более удобная спальня недалеко от официальных апартаментов, которую он приказал устроить для себя в пустовавшем помещении, чтобы избежать назойливого любопытства придворных. Это дало ему возможность вставать гораздо раньше положенного часа и заниматься важными государственными делами у себя в кабинете, а затем, накинув на ночную рубашку халат, он спешил в государственные спальные покои, чтобы успеть к началу официальной церемонии подъема. Разбудить короля по должности полагалось его главному постельничему. Ночью, после отхода ко сну, он часто вновь одевался и, выскользнув без липшего шума из дворца, инкогнито посещал балы и другие ночные развлечения в Париже. Его сон был очень коротким: четырех-пяти часов в сутки, не более, вполне хватало ему для восстановления сил. Целый лабиринт тайных коридоров и переходов, сделанных по его личному указанию, помогал королю успешно скрываться из Версаля в сопровождении одного-двух спутников. Но, к чести Людовика, следует отметить, что он всегда высоко ставил свою монаршью честь и не допускал никаких глупых выходок, да и вообще с неприязнью относился к разврату и кутежам.

И все же ему пришлось обзавестись любовницей, хотя и против своей воли. Этого никогда бы не случилось, если бы не набожность Марии, под различными предлогами часто уклонявшейся от исполнения супружеских обязанностей. В конце концов, король потерял всякое терпение. В оправдание королевы следует сказать, что она уже родила десятерых детей и, конечно же, устала от постоянных беременностей, но Людовик все же продолжал испытывать к ней очень теплые чувства, хотя теперь они все больше отдалялись друг от друга. Мария замкнулась в узком кружке друзей, один вид которых навевал на короля скуку, и не желала посещать с ним веселые празднества, устраивавшиеся во дворце, как он ее ни упрашивал. И тогда он вынужден был искать утешения на стороне, в обществе женщин более молодых, чем королева: Людовика больше не привлекали те, кто был старше его, как это случилось, когда он влюбился в Жасмин и Марию.