Жасмин искренне порадовалась за Людовика, и ее мать наверняка знала это, когда писала о нем. Королю еще не было и восемнадцати, но он уже создал маленький семейный круг, в котором был вполне счастлив, вознаграждая себя за унылое и безрадостное детство, лишенное родительской ласки. Вспоминая его живой и заразительный смех, его нескрываемое удовлетворение собственной физической силой, которая развилась в нем после многих болезней, перенесенных в младенчестве, Жасмин надеялась, что королева всегда будет Людовику верной женой и страстной любовницей, потому что ей самой теперь уже никогда не суждено быть там, чтобы принять на себя эту вторую роль, без которой король всего лишь два года назад не представлял своего счастья.


На следующий день Жасмин отказалась от услуг своей временной горничной, определив на это место Берту, которая умела шить, штопать и гладить не хуже других. Что же касалось прически, то теперешняя мода отличалась относительной простотой. Волосы зачесывались назад и завивались в мелкие локоны на висках и на шее. Модные фасоны платьев, выкройки которых были предусмотрительно посланы матерью, свидетельствовали о том, что стиль мало изменился за время отсутствия Жасмин в Версале. Спереди платья становились более плоскими, расширяясь в стороны.

Жасмин с удовольствием избавилась бы и от экономки, но оказалось, что эта женщина и не думала присваивать себе деньги. Она просто в точности исполнила приказ Сабатина и вернула ему не только письмо, но и кошелек с луидорами в целости и сохранности. Экономка очень испугалась, почувствовав неприязнь Жасмин. Хозяйка явно хотела под любым предлогом убрать ее из замка. Жасмин еще раз имела случай убедиться в том, что, несмотря на враждебное отношение, которая питала к ней почти вся прислуга, она внушала им всем немалую долю страха, ибо Сабатин не вмешивался в ее распоряжения, касавшиеся хозяйственных дел. Когда Жасмин кивком головы показала, что разговор окончен, женщина поспешно засеменила прочь. Большую тревогу вызывала у Жасмин непредсказуемая реакция мужа на переезд Берты. Однако через Генриэтту, которая служила в последнее время посредницей между ними, ей удалось выведать, что Сабатин не проявил к этому факту ни малейшего интереса. Разумеется, он не мог не понимать, что первым делом Берга попытается переслать письмо Жасмин к родителям, но очевидно, его это не волновало, поскольку процедура пересылки будет сохраняться в полной, тайне не только от него, но и от всех обитателей замка и, следовательно, его запрет на переписку жены с родителями формально не будет нарушен. А с другой стороны, в любом случае этот запрет не мог сохраняться вечно.

И все же Жасмин не стала рисковать и решила получать посланные ей письма не в замке.

Берта, подружившаяся с деревенской портнихой, договорилась с ней о том, чтобы все письма и посылки из Шато Сатори высылались на ее имя. Маргарита послала дочери три новых платья, причем одно из них было с только что вошедшим в моду кринолином, и мадам Леро, портниха, пришла в замок по просьбе Жасмин, чтобы подогнать эти платья по ее фигуре. Затем под этим предлогом она стала регулярно посещать замок и приносить или уносить письма. Это была спокойная, даже несколько флегматичная женщина, так же, как и Берта, умевшая держать язык за зубами, и даже если бы ей ничего не платили, она взялась бы оказывать эту услугу добровольно. Это вносило хоть какое-то оживление в скучную рутину повседневной жизни.

Берта прибыла на одной из карет Лорента вместе с кучерами и грумом. Это было подарком архитектора своей дочери. Теперь у Жасмин появилась возможность выезжать из замка по своему усмотрению, не считаясь с ограничениями, наложенными Сабатином, но она не пользовалась ею. Замок по-прежнему притягивал ее, словно магнит, и Жасмин выходила наружу лишь на непродолжительные прогулки, и то, если ворота были закрыты. Сабатин даже не потрудился взглянуть на шестерку лошадей, привезшую карету из Шато Сатори, хотя до него наверняка дошли слухи о том, что это были подобранные в масть чистокровные рысаки. Это было тем более странно, если принять во внимание его страсть к породистым лошадям. Впрочем, его мозг был затуманен ежедневным, не прекращающимся ни на минуту пьянством; он теперь почти перестал следить за своей внешностью, превратившись в неряшливого, заросшего щетиной, равнодушного ко всему бродягу. Его жилет был покрыт засохшими винными пятнами, а изо рта несло, как из винной бочки.

Берта наблюдала за тем, как Жасмин распекала служанок, не успевших вовремя смахнуть паутину, которая появилась за ночь, или отполировать до блеска зеркало, и удивлялась произошедшим в характере ее питомицы значительным переменам. Даже в выражении лица Жасмин появилась какая-то одержимость. Однако сердце ее сохраняло прежнюю теплоту, которая выплеснулась наружу в день приезда Берты, а затем снова вернулась назад, словно в какую-то шкатулку с захлопнувшейся крышкой.

— А почему у вас нет детей? — спросила ее Берта, когда они сидели как-то вечером у камина.

— Потому что я не хочу их, — с предельной откровенностью ответила Жасмин.

— Ах, вот оно что… Но ведь ребенок наполнит твою жизнь совершенно иным смыслом. Ты перестанешь с утра до вечера думать о пыли и паутине, и из твоих глаз исчезнет этот жестокий, безжизненный отблеск.

Жасмин вздернула подбородок:

— Эти три с половиной года замужества сделали меня совершенно другим человеком, что касается ребенка, то я, наверное, не способна зачать его. Судьба оказалась милосердной ко мне хотя бы в этом.

— Как ты можешь быть в этом уверена?

Последовал ответ, произнесенный ровным голосом, от которого веяло ледяным холодом:

— Я это знаю, вот и все. Как может зачать жена от мужа, к которому она чувствует ненависть в любое время дня и ночи? Если бы я любила его, то у нас обязательно появились бы дети. Но от него?.. Ни за что! Поэтому не говори больше со мной о семье. У меня ее нет и не будет.

— Я понимаю все это лучше, чем вы думаете, мадам. Мне уже довелось однажды побывать замужем за первостатейным негодяем.

— Тебе?! — Жасмин непритворно изумилась. — Но ведь маме ничего об этом не было известно, не так ли?

— В конце концов она узнала все. Перед тем, как придти к вам в Шато Сатори и наняться няней, я оставила мужа, взяла другое имя и решила начать жизнь заново.

— У тебя были дети?

— Да, это был мальчик. Он умер, когда ему исполнилось три года. Сразу после его смерти я ушла. Мой сын остался бы жив, если бы не самодурство человека, называвшего себя моим мужем.

— О, моя бедная Берта! — Жасмин всплеснула руками. В ее голосе прозвучало неподдельное сочувствие.

— Вот почему сначала мне было так трудно привыкнуть к вам. У вас было все, и я думала, что так будет вечно, а у моего покойного маленького сына не было ничего. Вы должны были бы заменить мне ребенка, которого я потеряла, но этого не случилось. Наоборот, мое сердце ожесточилось против вас.

Жасмин печально улыбнулась:

— Ты ошибалась. Посмотри на меня сейчас. У меня теперь ничего нет, и я должна буду жить здесь до скончания века. Так, может быть, тебе легче будет полюбить меня в моем несчастье?

— Мне стало ясно, что я полюбила вас как собственное дитя, в тот самый момент, когда мое место возле вас заняла Жозетта, которая ловко умела разглаживать утюгом кружева и давать советы, какой помадой вам лучше мазать губы.

— Я знаю, что она страшно не нравилась тебе, но ты ничем не выказала своих симпатий ко мне, когда я изнывала, буквально сходила с ума от любви к Фернанду…

Берта флегматично пожала плечами:

— Меня это раздражало не меньше, чем вашу матушку, и по той же самой причине. Если бы вы были моей дочерью, то я хорошенько проучила бы вас, устроила бы такую порку, что вы неделю не смогли бы сесть.

— Но все-таки ты сама вызвалась приехать сюда и жить со мной…

— Я отправилась бы еще в тот день, когда мы услышали от Леноры о всех ваших злоключениям но ваша почтенная матушка испытывала тогда во мне слишком большую нужду, и вы знаете, почему.

— Я благодарю Господа за то, что ты теперь находишься здесь. — Жасмин соскользнула со своего кресла и, встав на колени рядом с Бертой, доверчиво положила голову ей на колени, устремив взор на камин, в котором весело и уютно потрескивали дрова. — Надеюсь, тебе здесь не слишком скучно и одиноко?

— Да благословит вас Бог! Откуда у вас такие мысли? После того, как с вашим батюшкой случилось несчастье, на всем белом свете, наверное, не было места спокойнее и тише, чем Шато Сатори. Мир и покой — вот что мне нужно больше всего.

Жасмин подняла голову. Ее лицо озаряли блики колеблющегося пламени.

— Так значит, тебе не надоест это мрачное место?

— Никогда. — Берта успокаивающе потрепала Жасмин по щеке. — Я буду с вами до конца моих дней.

Теперь, когда Жасмин регулярно получала почту, время не тянулось для нее столь уныло и безрадостно, как прежде. Известие о том, что королева произвела на свет будущего короля Франции, достигло замка Вальверде раньше, чем Жасмин получила из дома письмо, в котором содержалась та же весть. Письменные сведения, хотя и запоздавшие, отличались большими подробностями, и в посланиях говорилось о том, что новый дофин при крещении получил имя Людовик. Казалось, что Франции теперь предстоит вечно жить под властью королей с одним и тем же именем, правящих из Версаля.

Все то время, которое прошло после отстранения от власти герцога Бурбонского, Сабатин пребывал в ожидании подходящего случая чтобы обратиться к Королю с просьбой о помиловании. Рождение дофина, по его мнению, и являлось тем моментом, когда монарх был более, чем когда-либо, расположен к милосердию! Герцог не замедлил отослать петицию в Версаль и теперь с оптимизмом ждал ответа, находясь даже в более приподнятом настроении, чем в тот день, когда узнал, что жена его смертельного врага, герцога Бурбонского, совершила самоубийство, не в силах перенести разлуку со столь милым ее сердцу Версалем, разлуку, обрекшую ее на серое, унылое существование в ненавистной деревне.