— Добрый вечер, моя дорогая! Думаю, что мы можем отбросить в сторону формальности, хотя бы на время. — Людовик подошел к ней и, взяв за локоть, заставил выпрямиться и встать перед ним. Даже без каблуков он производил весьма внушительное впечатление своим высоким ростом; от него исходило нечто зловещее. У Маргариты началось головокружение; в душе она испытывала к этому человеку глубокое отвращение и боялась, что у нее вот-вот застучат зубы, настолько велико было перенесенное потрясение.

— Сир, я чувствую, что не смогу доставить вам удовольствие в полной мере, — внезапно вырвалось у нее.

— Мне кажется, вы способны удовлетворить любого мужчину, умеющего ценить женскую красоту. Сегодня в садах вы случайно были не с мсье Руссо?

— Нет, это был один мой знакомый, сир.

— Ваши отношения с ним показались мне более чем дружескими, — игриво заметил монарх, беря ее двумя пальцами за подбородок и поднимая так, чтобы можно было посмотреть ей в глаза. Необычная внешность, придававшая ей сходство со сказочной колдуньей, заставила его обратить внимание на эту девушку еще при их первой встрече в вестибюле. А теперь он еще больше возбуждался при виде ее налитой, упругой груди, просвечивавшей сквозь тонкий шелк сорочки, соблазнительно облегавшей ее бедра и ягодицы. — Я знаю, что сейчас ваш любовник в Гавре. Можете не беспокоиться, ваша тайна останется со мною.

— Вы имеете в виду эту ночь, сир?

— Вашему покровителю будет предоставлена возможность продвинуться по службе при дворе, если король будет удовлетворен его любовницей. Но это произойдет лишь тогда, когда я буду иметь возможность насладиться вашим телом. Вы поняли?

— Да, сир. — Ее сейчас одолевало желание разразиться истерическим смехом. Неужели он думал, что ей захочется похвастать этой отвратительной «честью» перед Огюстеном?

— Успокойтесь, моя дорогая. Нам пора поближе познакомиться друг с другом. — Руки короля скользнули по ее спине и остановились на обнаженных ягодицах. Маргарита, пытаясь отстраниться, изогнулась всем телом назад, когда он привлек ее к себе и заключил в объятия, запечатлев на ее устах поцелуй, выдававший безмерное похотливое желание. Тело девушки стало словно бесчувственным и никак не отзывалось на призыв короля, который начал рукой ласкать ее. Но и оставаясь в этом состоянии отрешенности, Маргарита смогла заметить, что король умел своими искусными поцелуями пробудить в женщине желание отдаться ему. И если бы не давние счеты с ним, она вряд ли сумела бы устоять перед его опытными ласками. В этой ситуации ей ничего не оставалось, кроме как покориться его желанию. Даже если бы она догадалась об этом с самого начала, то не смогла бы ничего изменить. Ей заранее была предопределена участь послушной марионетки в его руках. Никогда она не злилась так, как сейчас, но это была злость на саму себя. Однако все было напрасно. Совсем недавно одну придворную даму заключили в Бастилию за то, что она не сумела в полной мере доставить удовольствие королю. Неужели Маргарите суждено было оказаться в подобной ситуации, если она не примет его ухаживаний? Последствия гнева короля могли быть самыми плачевными. Маргарита подавила крик протеста, который уже рвался из ее горла. Инстинкт самосохранения оказался сильнее: она могла вынести любые унижения, лишь бы ее не разлучали с Огюстеном.

Отсутствие энтузиазма у Маргариты не смущало короля. Он уже привык к тому, что женщины, оставшись с ним наедине, впадали чуть ли ни в оцепенение: ведь даже в ночном халате он не переставал быть для них королем. Но затем положение быстро менялось. Никто не умел лучше него возбудить женщину и доставить ей удовольствие, которое обычно длилось почти всю ночь.

— А мы не могли бы сначала немного поговорить? — предложила она, стараясь выглядеть спокойной. У нее теплилась слабая надежда на то, что король уснет. Ведь ему пришлось провести в дороге целый день, да и час уже был поздний.

— Ты наговоришься всласть о любви, моя дорогая, — пообещал король, и в его глазах замерцали похотливые огоньки. Легко подняв Маргариту на руки, он поднес ее к постели и нежно посадил, прислонив спиной к подушкам. Затем он обошел кровать и устроился с другой стороны, сняв колпак и положив в карман халата. В его коротко подстриженных темных волосах не было заметно ни единого седого волоса.

— Свечи! — жалобным тоном простонала Маргарита, поднимаясь с подушек. Пройти через это тяжкое испытание можно было лишь в темноте.

Король не в первый раз слышал такие просьбы, но обычно оставлял непотушенными две свечи, пламя которых придавало простому физическому акту налет романтичности. Эти свечи располагались так, чтобы можно было насладиться созерцанием прекрасного обнаженного тела женщины, ибо король был эстетом и не ограничивался грубыми, чувственными ласками.

— Вы забыли потушить ещё две свечи, сир!

Людовик в этот момент снимал халат и притворился, что не расслышал этих слов. Обычно никто не протестовал. Женщины чувствовали себя обязанными приличия ради выразить это желание, но затем не настаивали на его исполнении и были вполне удовлетворены пикантностью ситуации. Эта девушка, должно быть, все еще робеет в его присутствии, но скоро он сделает так, что эту робость как рукой снимет. В постели они будут всего лишь мужчиной и женщиной, хотя, даже оставаясь совершенно голым, король способен был внушать почтение своей величественной фигурой короля-солнца.

Увидев силуэт его фигуры, медленно наклоняющейся к ней, Маргарита почувствовала невероятное отвращение. Казалось, если сейчас он овладеет ею, ее сердце остановится. Раньше ей доводилось слышать, что в миг смертельной опасности как мужчины, так и женщины непроизвольно взывали о помощи, обращаясь к своим матерям. И перед ней с ужасающей отчетливостью предстал этот образ, от которого перехватило дыхание.

— Моей матерью была Жанна Дремонт, сир!

Он приподнялся, опираясь на локоть, и посмотрел на нее с веселым удивлением, натягивая на себя покрывало:

— А моя мать была Анна Австрийская. Вы удовлетворены?

— Вы не поняли меня. — Она устремила на него умоляющий взор, встав на колени. — Неужели это имя вам ни о чем не говорит?

— В моей жизни было много Жанн, дорогая, — терпеливо отвечал король, несколько изумленный настойчивостью Маргариты. Возможно, она хотела ему сказать, что ее матери случилось быть в числе тех многочисленных горничных и служанок, которые попадали в прошлом в его постель?

— Но Жанна Дремонт была всего лишь одна! Вы никогда ничего не забываете! Вы разыгрываете меня, сир?

Король вдруг оторопел. Неужели она пытается втолковать ему, что является его собственной дочерью? Он страшился кровосмешения, как огня, считая, что этот грех не замолить никакими молитвами.

— А где я мог повстречать ее?

— На террасе, в тот день, когда мой отец упал с лесов на строительстве западного крыла. Она оскорбила вас, потому что ее разум помутился от горя, и вы приказали отвести ее в тюрьму, где она и скончалась. Вы же не захотите совокупляться с ее дочерью!

Людовик оцепенел. Все желание, сжигавшее короля при виде Маргариты, вся похоть улетучились в один миг, что не замедлило сказаться и на его мужской силе. В висках у него застучало от гнева, лицо побагровело. В его памяти вновь ожило искаженное ненавистью лицо той сумасшедшей и ее широко раскрытый рот, изрыгавший непотребные слова. Опять он был окутан холодными призраками прошлого, вызванными этой девушкой.

Не говоря ни слова, он выскочил из постели, словно ошпаренный кипятком, вне себя от бешенства из-за того, что ему пришлось вновь пережить этот унизительный инцидент. В незастегнутом халате с развивающимися полами Людовик стремительно зашагал к двойным дверям и пинком ноги распахнул их. Затем хлопнула другая дверь, которая вела в гостиную, и после этого воцарилась мертвая тишина.

Маргарита так и осталась стоять на коленях в постели, закрыв лицо обеими руками. Ее охватила радостная дрожь. Она спасена! Король ушел, и никогда больше ей не грозит опасность оказаться в подобной ситуации.

Свою одежду она нашла без труда. Плащ и платье висели в шкафу, а нижнее белье лежало в одном из выдвижных ящиков комода. Быстро, но без суеты одевшись и приведя в порядок свою прическу, Маргарита подошла к двери гостиной и выглянула наружу в надежде увидеть в коридоре дежурного лакея, но там было темно и пустынно. Должно быть, Людовик захватил с собой свечу, подумала она.

Вспомнив про колокольчик в позолоченном туалете, Маргарита вошла туда и позвонила. Но на этот раз никто не пришел. Наверное, слугам был отдан приказ не приближаться к этим покоям до рассвета, чтобы король смог без помех вовремя вернуться в свою спальню для участия в розыгрыше комедии официального утреннего подъема. Самым разумным, решила Маргарита, будет остаться здесь и ждать появления слуг, которые помогут ей выбраться отсюда. Поэтому она забралась с ногами в кресло-качалку, стоявшую у камина, и попыталась уснуть. Однако ее сон был очень неглубоким, и она постоянно просыпалась в тревоге, опасаясь обнаружить перед собой Людовика с его огромной и твердой мужской плотью, готовой к совокуплению.

В конце концов, это наваждение стало невыносимым, и она решила выбираться на свой страх и риск. Взяв подсвечник-тройник с зажженными свечами, она отправилась в направлении, выбранном наугад. У нее не было представления о том, где она находилась, ибо окна гостиной выходили во внутренний двор и это отнюдь не помогало ориентироваться. А в коридоре окна и вовсе отсутствовали. Достигнув поворота, она продолжала идти дальше, надеясь найти хоть что-нибудь, что помогло бы ей определить, где она находится. С облегчением Маргарита увидела узкую винтовую лестницу и стала спускаться, но внизу ее встретила запертая стеклянная дверь, и ей ничего не оставалось, как вернуться назад. Свечи, которые она несла, быстро таяли, заплывая воском, потому что постоянные сквозняки раздували их пламя. Чтобы вскоре не оказаться в темноте, Маргарита потушила две свечи и пробиралась дальше при тусклом свете, исходившем от единственного пляшущего язычка пламени.