Огюстен сложил веер. Да, эта вещь еще пригодится; она соединяла его с прошлым, и ценность ее будет лишь увеличиваться по мере того, как меняется облик дворца. Он отдал веер слуге, но имя, выведенное не менее изящными буквами, казалось, осталось с ним.

— Смотри, не потеряй этот веер.

Когда Огюстен надевал вечерний наряд, его мысли опять вернулись к Сюзанне и единственному, быть может, шансу обрести свое счастье, который он упустил. Одно было хорошо: Жак и его жена еще не прибыли в Версаль, а к тому времени, когда они окажутся здесь, ему, возможно, посчастливится встретить женщину, достойную его чувств. И вдруг он, следуя причудливой логике своего воображения, подумал о Маргарите. Разве он не сказал, что вернется, когда ей исполнится семнадцать? Путем несложных подсчетов Огюстен определил, что до этого времени осталось около восьми лет. Однако его возбужденное состояние не позволяло ждать даже восьми минут, требуя немедленно пролить бальзам на болезненные раны, нанесенные ревностью. Широко размахивая руками, он вышел из комнаты и последовал по сложному лабиринту переходов и коридоров в парадные покои, где обычно проводились приемы и балы.

Хотелось ему этого или нет, но имя «Маргарита» осталось в его памяти. Звук его вызывал у Огюстена воспоминание об увиденных однажды в юности обширных лугах, усыпанных, словно снегом, белыми маргаритками. Эти луга простирались повсюду, куда хватало глаз. Нетрудно было при желании вообразить, что зеленые стебли поникли под тяжестью снега, припорошенного сверху золотой пыльцой. Сам того не сознавая, Огюстен стал связывать понятие красоты с чем-то неопределенным и расплывчатым, с неким неясным образом женщины, который виделся ему из будущего. Все это было похоже на призрачный сон, и Огюстен начисто исключал возможность встречи с предметом своих фантастических грез.

ГЛАВА 3

Год, когда Маргарите исполнилось тринадцать лет, выдался весьма сумбурным и тревожным. По крайней мере, так она всегда вспоминала о нем впоследствии. А началось все с Мари Принтемпс, которая очертя голову бросилась в любовный омут, увлекшись осанистым, востроглазым венецианцем; он жил у де Гранжей в качестве гостя и находился при Версальском дворе с поручением, касавшимся французских зеркальщиков. Незадолго перед этим, к бурному ликованию короля, французским мастерам удалось открыть способ производства стекла, которое, будучи покрыто с обратной стороны амальгамой, не имело ни единого воздушного пузырька. Это были первые зеркала, к качеству которых совершенно нельзя было придраться. Они отражали предметы без искажений. Людовик заказал огромное количество этих зеркал, отделав ими стены многих помещений Версальской резиденции. Они должны были также стать главным украшением новой аллеи, соединявшей покои короля с покоями королевы и строившейся на месте террасы западного фасада.

И почти сразу же наладились отношения с Венецией, откуда и прибыл посланец, покоривший сердце мадемуазель Принтемпс. Он привез предложения о помощи со стороны знаменитых зеркальщиков Мурано. Однако взамен французы должны были поделиться секретом нанесения покрытия. Никто не знал содержания ответа, данного венецианцу королевскими чиновниками. Несколько недель он протомился в ожидании ответа у лица, отвечавшего за производство зеркал. Дождавшись, наконец, встречи, венецианец буквально через пять минут покинул кабинет и вскоре отбыл на родину, страшно разгневанный. Мари же, телом которой он, не стесняясь, пользовался и днем, и ночью для удовлетворения мужских потребностей, осталась с разбитым сердцем и довольно большим животом. Все эти драматические коллизии привели к тому, что учеба Маргариты закончилась. Де Гранжи отправили Мари в монастырь, где после родов они постриглась в монахини и осталась там на веки вечные. Во всяком случае, шансов выйти оттуда у нее почти не было.

— Ну что ж, ты и так достаточно выучилась, — флегматично заметил Тео, обращаясь к дочери, которая была в шоке и искренне сочувствовала Мари, оплакивая судьбу последней. Маргарита была готова разорвать подлого венецианца на куски, если бы предоставилась такая возможность. Необузданные страсти, долгое время подавлявшиеся родителями и сдерживаемые живым интересом девочки к учебе, рвались наружу открыто и бурно, чего не случалось с ней вот уже много лет.

Маргарита все чаще показывала свой буйный норов и временами даже в присутствии отца становилась совершенно неуправляемой. Несколько раз Тео был вынужден высечь ее прутом за непослушание, пригрозив, что если она не исправится, то применит ремень или плетку. Девочка продолжала, однако, вести себя вызывающе, и тогда Тео пару раз отстегал ее ремнем, и опять-таки безрезультатно. Во время экзекуции на глазах Маргариты не появилось ни слезинки: она закусывала губы и мужественно переносила любое наказание. Стопка книг, подаренных Мари, пылилась на полке, не вызывая у нее ни малейшего интереса. Да и в работе она больше не проявляла усердия, все чаще Жанне самой приходилось переделывать вееры Маргариты.

Жанна сильно переживала все происшедшее. И надо же было случиться этому несчастью с мадемуазель Принтемпс, не позволившему дочери продолжить учебу! У Жанны иногда появлялись опасения, что Маргарита может совсем отбиться от рук и даже сбежать из дома. Не меньшую тревогу вселяло и то, что за девочкой стали увиваться мальчишки, словно взбудораженные какими-то неведомыми флюидами, исходившими от нее, и почуявшие перемены, происходящие в ней: девочка-подросток превращалась в юную женщину. Пока что, находясь под впечатлением коварного поступка венецианца, соблазнившего бедную Мари, Маргарита лишь презрительно задирала нос, гордо шествуя мимо мальчишек, но Жанне уже было ясно, что недалеко то время, когда у Маргариты пробудится интерес к противоположному полу. И тогда кто-нибудь из этих деревенских увальней не преминет воспользоваться этим. Неискушенной молодой девушке не так уж трудно поддаться на льстивые заверения. Жанне оставалось лишь изо всех сил надеяться, что Огюстен Руссо появится еще до того, как момент будет упущен. Маргарита созревала очень быстро и уже была готова предстать перед своим будущим любовником, но дело заключалось в том, что он не был готов к встрече.

Желание Огюстена обладать Сюзанной не только не исчезло, но и росло день ото дня. Свадебная ночь новобрачных давно уже канула в прошлое, но разгоряченное воображение Огюстена еще долго продолжало рисовать всевозможные эротические сцены в спальне супругов Фресней, и он представлял себя на месте Жака. Никогда раньше не чувствовал он такого отвращения к грубым, похабным шуткам и грязным намекам, которыми обычно сопровождался путь новобрачных в спальню. Он с превеликим трудом находил в себе силы, чтобы сдержаться и не покинуть опочивальню Жака, когда орущая, пьяная толпа родственников и друзей, толкая друг друга, чуть ли не на руках понесла жениха, одетого в одну ночную рубашку, к невесте, ждавшей его в постели. Однако Огюстен обязан был вести себя так, как он обычно вел себя на свадьбах друзей, где довелось присутствовать ему и Жаку. Таковы были нравы того времени.

Вплоть до сегодняшнего дня запахи определенных трав постоянно напоминали ему о брачном ложе Жака и Сюзанны, которое в ту ночь было украшено этими растениями, символизировавшими благополучие и блаженство семейной жизни. Перед ним вновь возник образ Сюзанны: бледная и красивая, она сидела, откинувшись на подушки, когда они впихнули упиравшегося Жака в комнату. Хихикавшие служанки лишь усугубляли непристойность наблюдаемого зрелища. Смущение охватило невесту, и ее щеки мгновенно зарделись румянцем, что сделало ее еще более восхитительной и желанной в глазах Огюстена.

Лишь благодаря его вмешательству не в меру развеселившиеся гости не сорвали с Жака ночную рубашку и позволили ему лечь под одеяло рядом с Сюзанной. В обязанности Огюстена как дружка жениха входило задернуть полог, что он и сделал сначала с одной стороны кровати, а потом с другой. Повинуясь какому-то безотчетному импульсу, он чуть замешкался, придерживая полог с обратной стороны, и Жак, содрогавшийся от смеха, не заметил взгляда, которым обменялись его друг и Сюзанна. Ее глаза были полны тоскливого отчаяния. Она явно хотела, чтобы на месте Жака сейчас оказался он, Огюстен.

Свадьба состоялась в замке де Вальми, и после этого он не видел Сюзанну около месяца. Затем они встретились в Венсенне. Сюзанна, одетая в красивое бархатное платье цвета спелых абрикосов, вышла в зал, где играли в карты. Огюстен поднял глаза от карт и встретил ее взгляд. И тут же ему показалось, что между ними сверкнули невидимые искры. На мгновение все ее лицо озарилось радостной и светлой улыбкой, через секунду сменившейся осторожным, безразличным выражением, к которому теперь ему предстояло привыкнуть. Впрочем, это было нетрудно, поскольку он сам носил точно такую же маску высокомерной отчужденности. До этого момента Огюстену не шла карта, и он постоянно проигрывал, но все переменилось, когда вошел Жак, всем своим видом излучавший самодовольство счастливого мужа, и повел жену через весь зал к столику, за которым сидел он, намереваясь поприветствовать старого приятеля и понаблюдать за игрой. И тогда Огюстену невольно пришла на ум старая поговорка о том, что везение в картах означает отсутствие такового в любовных делах.

С тех пор между Огюстеном и Сюзанной возникли странные отношения, которые можно было охарактеризовать как любовь на расстоянии, без пылких признаний и объятий, — отношения, которые возникли вопреки их обоюдному желанию. Они не обменялись ни единым словом, которое можно было бы превратно истолковать, и старались избегать друг друга. Если это было возможно, они никогда не оставались наедине. В среде, где почти все, от короля и до пажа, даже не задумывались о святости брачных уз, Огюстен и Сюзанна, в глубине души мало чем отличавшиеся от них, находились словно в своеобразном вакууме.

При этом никак не приходилось сомневаться в истинности ее глубокой привязанности к Жаку, которая проявлялась по-разному. То они вместе смеялись над секретами, известными лишь им одним, то частенько, незаметно от других, почти по-детски держались за руки, находясь среди прожженных циников, подвергавших осмеянию сентиментальность. Однако эти чувства начали тускнеть, когда присутствие Огюстена стало все сильнее влиять на Сюзанну: более сильное, запретное влечение касалось ее, словно тень, и заставляло глазами умолять Огюстена держаться на расстоянии.