Джоджо Мойес - Танцующая с лошадьми

Сара подумала, что Джеки угадала ее возраст. Ей не нужны были еще большие неприятности.

Сара сидела с опущенной головой:

– Я лучше чай.

Лил дождь. Наташа вышла из офиса и, чувствуя себя неловко в шикарном костюме и на каблуках, в нетерпении зашагала по тротуару взад-вперед. Увидев машину Мака, побежала, зажав под мышкой портфель и сумочку. Он облегченно вздохнул: все-таки что-то близкое в ней еще осталось. Улыбаясь, он потянулся, чтобы открыть для нее дверцу, и она села на пассажирское место, не обращая внимания на гудки автомобилей за ними.

– Я думал, ты…

– Ничего не говори, – перебила она; челюсти сжаты, волосы намокли. – Как только мы ее найдем, нам не надо будет больше общаться. Договорились?

Улыбка исчезла с лица Мака. Он хотел влиться в поток транспорта, но повременил.

– «Спасибо, что приехал за мной на другой конец города», – подсказал он.

– Желаешь благодарности? Хорошо. Спасибо, Мак. Не представляешь, с каким нетерпением я ждала этой встречи. Так лучше? – Наташа покраснела от гнева, на щеках выступили пятна.

– Могла бы и не приходить. Ты ведь все так ясно объяснила. Я за нее тоже отвечаю. Это ты мне тоже ясно объяснила, – сказал он раздраженно. – Знаешь что? И без тебя все достаточно сложно. Если хочешь ехать со мной – хорошо, но, если ты будешь продолжать в том же духе, я высажу тебя у дома. Поедем в разных машинах.

– Из-за меня? Да ты не имеешь ни малейшего представления, на что мне пришлось пойти, чтобы отправиться ее искать. И как это скажется на моей репутации.

– Рад снова вас видеть. – Ковбой Джон просунул голову между сиденьями, и Наташа подпрыгнула от неожиданности. – Просто решил вам напомнить, ребята, что вы не одни.

Он продолжил прикуривать сигарету. Открыв рот, Наташа повернулась к Маку.

– Он знает все о лошадях, – объяснил тот, – и знает Сару с детства. – Наташа промолчала, и Мак продолжил: – Когда мы их найдем, надо будет что-то делать с лошадью. Таш?

– Так где же она? – Наташа стала рыться в сумочке. – Узнали что-нибудь новое? Мне нужно вернуться на работу как можно скорее.

– Да, – пробормотал Мак, вливаясь наконец в поток транспорта. – Строго говоря, ты единственная из нас, у кого есть настоящая работа.

– Я в середине большого судебного процесса.

– Да, ты говорила.

– И что это значит? – Она резко повернулась к нему.

– Это значит, что ты в очередной раз дала понять, насколько все это для тебя трудно. Как это нарушает твою жизнь. Как я нарушил твою жизнь.

– Это несправедливо.

– Зато точно. Тебе не приходило в голову, что в какой-то степени ты сама виновата?

Ковбой Джон откинулся на спинку сиденья и прикрыл лицо шляпой:

– О боже правый!

– Я виновата?

Транспорт двигался очень медленно. Мак высунул в окно правую руку и втиснулся в другой ряд, впрочем такой же медленный.

– Да, ты.

Возможно, он был недоволен потому, что весь день колесил по городу. Или из-за страха за девочку. Или потому, что Наташа сидела с мрачной физиономией в своем шикарном костюме и разговаривала с ним как с врагом, как с виновным, как с мальчиком для битья.

– Наташа, это ты нас бросила. Это ты взялась о ней заботиться, а потом решила, что это слишком трудно. – Мак понимал, что в ней кипит гнев, но продолжил: – Полагаешь, ты единственная, кто испытывает неудобства? Мне пришлось отменить несколько проектов. Джону тоже есть чем заняться. – Он крутанул руль и быстро перестроился в средний ряд. У него было чувство, будто машина на глазах уменьшается в размерах. – Может быть, если бы ты осталась, поставила бы Сару выше своей гордыни, нам не пришлось бы все это расхлебывать.

– Так ты меня в этом обвиняешь?

– Ты сыграла известную роль.

– А кто, интересно, привел в дом подружку и выставил ее, как на параде, в нижнем белье перед Сарой?! – Наташа перешла на крик.

– Я не выставлял ее как на параде!

– Она была полуголая. Я вошла в свой дом – в наш дом, – а там разгуливает эта чертова сексапильная гламурная модель в трусах и самодовольно мне улыбается!

– Интересный у вас дом, – заметил Джон.

– Полагаешь, Саре стоило это видеть? Когда мы разыгрывали перед ней счастливую семью?

– Слушай, только не делай вида, будто это как-то повлияло на ее бегство.

– Но вряд ли способствовало гармоничной обстановке.

– Я уже извинился. – Мак стукнул кулаком по рулю. – Сказал, что это не повторится. Можно подумать, твой дружок не приходил в наш дом, да? В мою спальню.

– Это не твоя спальня!

– Была когда-то нашей.

– Становится все интереснее и интереснее. – Джон затянулся сигаретным дымом.

– Он ни разу не оставался на ночь, пока ты жил в доме. Поэтому не…

– Только потому, что вам есть где встречаться.

– А-а… – Она выпрямилась и сложила руки на груди. – Я ждала, когда ты заговоришь об этом.

– О чем заговорю?

– О моем втором доме. Меня предупреждали. – Она покачала головой. – Зря не слушала.

– Что все это значит, черт возьми? – Мак глянул на нее.

– Что ты используешь это против меня, когда придет время делить имущество.

– Ради бога, не делай из себя посмешище. Думаешь, мне есть дело до твоего чертова съемного коттеджа? Да мне плевать, если бы ты проводила выходные на проклятом QE2![45]

– Простите, что вмешиваюсь. – Джон нагнулся и выпустил длинную струйку дыма. – Поверьте, я мог бы слушать вас часами. Но мне кажется, мы теряем нить.

У Мака колотилось сердце.

Она отодвинулась от него как можно дальше, словно от заразного, что было непросто в салоне маленького автомобиля. Будто жалела, что согласилась поехать.

– Не могли бы вы, голубки, заключить перемирие? – спросил Джон. – Пока мы не найдем ее? Было бы… неплохо.

Они сидели молча. Сжав зубы, Мак ехал через город на восток.

– Я не возражаю, – тихо сказала Наташа и потянулась за потрепанным атласом. – Куда мы, вообще-то, едем?

– О, она будет в восторге! – захихикал Джон.

Мак смотрел прямо перед собой:

– Во Францию. – Он бросил ей на колени паспорт. – Она отправилась во Францию.

На рассказ об их визите в больницу ушло все время пути по тоннелю Блэкуол, забитому автомобилями. Наташа несколько раз спросила, не ослышались ли они, был ли старик вообще в здравом уме, но в конце концов у Ковбоя Джона лопнуло терпение.

– Он болен, но ум у него такой же острый, как у вас, леди, – проворчал он.

Было видно, Наташа ему не нравилась. Он смотрел на нее, как на шипящих гусей у себя на дворе, – с явным подозрением.

– Даже если вы не ослышались, с трудом верится, что Сара могла проделать весь этот путь до… Где это?

– Посмотри на карте. – Мак показал пальцем, не отрывая глаз от дороги. – Полпути до Франции.

Наташа зажмурилась:

– Но она ведь не попадет туда?

– Самое большее доберется до побережья. Если только эта лошадь не переплывет Ла-Манш.

– Джон, я думаю, она и до Дувра не доберется.

Они выехали из тоннеля. Темнело. У Мака упало сердце: и по другую сторону была медленно ползущая пробка. Он повернул направо, на шоссе с двусторонним движением.

– Он говорит, лошади понадобится отдых задолго до этого.

Наташа демонстративно откашлялась и открыла окно со своей стороны. Принюхалась и резко повернулась. Повисла зловещая пауза.

– Это то, что я думаю?

– Откуда мне знать? – сказал Джон. – Я читать чужие мысли не умею.

– Это травка?

Он вынул самокрутку изо рта и внимательно ее осмотрел:

– Надеюсь, учитывая цену, которую я за нее заплатил.

– Курить это в машине нельзя. Мак, скажи ему.

– Могу выйти, если хотите, леди.

Наташа уронила голову на руки. Мак встретился взглядом с Джоном в зеркале. Они едва заметно подмигнули друг другу.

Наташа подняла голову и сделала глубокий вдох:

– Послушайте, мистер Ковбой или как вас там, я была бы вам очень признательна, если бы вы не курили наркотики в автомобиле. По крайней мере, когда мы стоим в пробке.

Она сползла на сиденье и посмотрела на машины с обеих сторон.

– Я курю, чтобы меня не укачивало. Кроме того, я расстраиваюсь, когда вы ругаетесь. А это плохо для нас, пожилых. Сами видели, до чего стресс довел Капитана.

Наташа сглотнула. Она была похожа на человека, который держит в руке горящий лист бумаги.

– Хочу уточнить. Если мы не позволим вам курить запрещенные вещества в машине Мака, вас или вытошнит, или вы умрете от стресса?

– Что-то вроде того.

Мак наблюдал, как она пытается выровнять дыхание. Ей удалось это не сразу. Впервые за последние дни ему захотелось улыбнуться.

Ковбой Джон помнил время, когда час пик в Лондоне действительно длился один час. Теперь пробки начинались сразу после окончания уроков в школе и не рассасывались по крайней мере еще четыре часа. Как посторонний наблюдатель, а возможно, сказалось то, что он выкурил немалую долю запаса травки, он безучастно отметил, что они выбрали для путешествия самое неблагоприятное время. К тому же он хотел в туалет. Снова.