Судья не поднял головы:

– Продолжайте, миссис Макколи.

Она снова склонилась над записями, и Бен протянул ей записку под скамьей. В ней говорилось: «Срочно позвоните Маку». Она с удивлением посмотрела на него.

– Что ему надо? – прошептала она.

– Не знаю. Только сказал, чтобы вы срочно ему позвонили.

В данную минуту сделать это она уж точно не могла.

– Миссис Макколи, так вы будете продолжать?

– Да, ваша честь. – Она украдкой отмахнулась от Бена.

– Мистер Элсворт, возможно ли, по вашему мнению, что ребенок, который испытывает страх перед одним родителем, может скрывать проблемы от другого родителя?

– Ваша честь…

– Я приму это во внимание, мистер Симпсон. Миссис Макколи, говорите по существу.

– Это зависит от возраста ребенка и обстоятельств, разумеется. – Элсворт бросил взгляд на судью. – Но да, это возможно.

– От возраста и обстоятельств. Что вы имеете в виду?

– По опыту работы с юными клиентами знаю, что чем меньше ребенок, тем труднее ему скрыть травматическое событие. Даже если ребенок не говорит, что страдает, это будет все равно проявляться в таких нарушениях поведения, как ночное недержание мочи, обсессивно-компульсивные расстройства, даже нехарактерная агрессивность.

– А в каком возрасте, по вашему мнению, ребенок способен скрывать душевное страдание? Если нет проявлений, о которых вы сказали?

– Это зависит от ребенка, но я встречал детей семи-восьми лет, которые умело скрывали то, что с ними произошло.

– Речь идет о серьезных травматических событиях?

– В некоторых случаях – да.

– Таким образом, можно допустить, что десятилетний ребенок вполне на это способен.

– Безусловно.

– Мистер Элсворт, вы слышали о синдроме отчуждения от родителя?

– Слышал.

– Я процитирую: «Это расстройство, при котором дети резко отдаляются от родителя или критикуют его. Иными словами, это неоправданная или преувеличенная диффамация». Вам это определение кажется справедливым?

– Я не эксперт, но да, оно мне кажется справедливым.

– Мистер Элсворт, вы сказали, что являетесь признанным коллегами специалистом, чьи работы печатаются в ведущих психологических журналах многие годы. Вы верите в клиническое существование синдрома отчуждения от родителя?

– Нет, но мне кажется, вопрос сформулирован не совсем правильно.

– Хорошо, я сформулирую иначе. Можете нам сказать, скольких детей вы лечили?

– Вообще? За всю практику? За все эти годы наберется несколько тысяч. Больше двух тысяч, вероятно.

– И вы ни разу не имели дела с ребенком, у которого бы наблюдался так называемый синдромом отчуждения от родителя?

– Я лечил многих детей, которых настроили против одного из родителей. Некоторые из них испытывали враждебность к родителю, которая продолжалась несколько лет. Я лечил многих детей, которые были глубоко травмированы разводом родителей. Но не могу сказать, что такие психологические состояния являются проявлением синдрома. Это было бы преувеличением.

Она выдержала паузу.

– Мистер Элсворт, вам известно об уровне ложных заявлений о жестоком обращении или сексуальном насилии в отношении детей во время бракоразводных процессов или делах об опеке?

– Да, в последнее время появился ряд статей, посвященных этому явлению.

– Одобренных научным сообществом? Написанных уважаемыми авторами? Скажите, пожалуйста, к каким заключениям пришли специалисты. Какое количество таких заявлений оказалось ложным?

– Насколько я помню, в последней статье от две тысячи пятого года говорилось, что процент ложных заявлений в подобных делах был очень низок. Мне кажется, исследования, предпринятые в тот год, показывали, что число ложных обвинений в делах об опеке было между одним процентом и нолем целых семью десятыми процента.

– Между одним процентом и нолем целых семью десятыми процента, – повторила Наташа, кивая. – Таким образом, более девяноста процентов обвинений в жестоком обращении будут правдивыми. Это соответствует вашему собственному опыту?

Он ответил не сразу.

– По моему собственному опыту, миссис Макколи, существует тенденция не сообщать о жестоком обращении с детьми как во время бракоразводных процессов и процессах об опеке, так и за их рамками.

Она заметила, как Майкл Харрингтон довольно ухмыльнулся. Она сама едва удержалась, чтобы не улыбнуться.

– У меня нет больше вопросов, ваша честь.


Вулвичский паром, направлявшийся с севера на юг, был пуст. Ряд скамеек на пароме «Эрнст Бевин» были покинуты и пусты, поскольку его пассажиры в деловых костюмах высадились с другой стороны и отправились на станцию Доклендского легкого метро. Она поколебалась, потом повела Бо по длинному посадочному трапу на транспортную палубу, держась подальше от кокпита. Когда завели мотор и палуба задрожала, Бо стал озираться по сторонам и перебирать ногами на маслянистой поверхности, но, похоже, этот странный транспорт его не напугал. На пароме не было ни грузовиков, ни легковушек. Только она и Бо на пустой палубе. Сара снова оглянулась, желая одного: чтобы паром скорее тронулся, пока не появился проклятый внедорожник. Рассудок говорил, что они вряд ли пустились в погоню, но страх пронизывал ее до костей. Этот внедорожник виделся ей повсюду. Его призрак выезжал из-за угла, останавливался перед ней. Вечная угроза.

Она стояла на палубе, зажав в руке поводья. Из кокпита появился кондуктор, высокий, слегка сутулый мужчина с полуседой бородкой. Он встал как вкопанный, будто не верил своим глазам. Потом медленно приблизился. Сара крепче сжала поводья и приготовилась к скандалу. Но мужчина улыбался, подходя к ней.

– Это первая лошадь, которую я вижу на борту за тридцать лет. – Он остановился в паре шагов от Бо и покачал головой. – Мой отец работал на пароме в тридцатые и сороковые годы. Он рассказывал, что почти весь транспорт тогда был гужевой. Можно мне его погладить?

Сара кивнула, почувствовав несказанное облегчение.

– Красавец, да? – Мужчина провел рукой по шее Бо. – Красивое животное. Раньше было так: там стояли лошади, там люди. Конечно, паромы были другие. – Он указал на огромную желто-белую балку, опоясывающую паром. – Он в порядке? Хорошо будет себя вести?

– Да, – пробормотала Сара. – Да.

– Как его зовут?

Она помедлила.

– Бошер, – все же ответила она и прибавила, сама не зная зачем: – Его назвали в честь знаменитого французского наездника.

– Благородное имя, да? – Кондуктор погладил коня по лбу. – Благородное имя для благородного животного. У меня сохранилась открытка со старых времен – упряжные лошади на борту. Я тебе покажу, когда паром тронется.

– Сколько? – спросила она. – За него, я имею в виду. Сколько с нас?

– Нисколько, дорогая. – Он удивился. – Никто не платит за паромную переправу с тысяча восемьсот восемьдесят девятого года. – Он тихо засмеялся. – Примерно с того времени, когда я начал… – Он пошел назад на несгибаемых ногах и исчез в кокпите.

Паром задрожал, потом плавно отошел от северного берега Темзы и направился в темные бурлящие воды. Сара стояла в одиночестве на открытой палубе рядом со своей лошадью и смотрела на безлюдную реку, на строительные краны, на блестящие купола плотины через Темзу, на сине-серебристые ангары рафинадного завода Тейт и вдыхала сырой воздух.

Сара почувствовала, что проголодалась, хотя и представить не могла, как после всего произошедшего сможет есть. Она сняла рюкзак, открыла его и нашла печенье. Отломила кусочек и протянула Бо. Конь тыкался ей в рукав бархатистыми губами, пока она не сдалась и не скормила ему еще один.

Они с лошадью были посередине реки, мимо проплывали незнакомые прибрежные районы, будто она спала и видела все это во сне. Ей мерещилась другая лошадь, которая жила более ста лет назад. Расстояние от берега увеличивалось, дыхание Сары выровнялось, голова прочистилась, словно она выходила из какой-то огромной тени. Внедорожник остался на северном берегу, а с ним хаос, тревога и страх, которые душили ее несколько месяцев. Все вдруг стало просто. С удивлением Сара поняла, что улыбается, мышцы, которые, как ей казалось, атрофировались за последние недели, снова работали.

– Держи. – Она дала Бо еще кусочек печенья. – Наше время пришло.


Бен протянул еще одну записку: Он звонил Линде четыре раза.

Наташа прочитала, поправляя парик и пытаясь просунуть шпильку через сетку. Солиситорам-адвокатам только недавно стала доступна привилегия носить парик. Она не хотела его надевать, но коллеги настояли. Говорили, что оппоненты будут относиться к ней серьезнее. Она подозревала, что они просто хотели воспользоваться возможностью увеличить счета клиентов, которую давал парик.

– Позвони ему, – прошептала она, протягивая выключенный телефон. – Номер в списке. Скажи, я смогу с ним поговорить только в перерыв.

– Линда сказала, у него голос дрожал от гнева. Что-то с Сарой.

В другом конце зала Симпсон пытался разнести в щепки показания Элсворта. Посмотрим, подумала Наташа. Он считался одним из лучших в своей области, и деньги, которые брал как эксперт по свидетельским показаниям, подтверждали это.

– Скажи ему, мы обсудим дату его отъезда после того, как он поговорит с ней о моей карточке. И скажи, поскольку я не могу отвечать на звонки, никакого толку звонить нет.

Она начала делать записи, пытаясь собраться с мыслями.

– Вы его достали. – Миссис Перси обхватила тонкими пальцами ее запястье. – Все, что вы сказали, доказывает, что он жестоко с ней обращался.