Джоджо Мойес - Танцующая с лошадьми

– С чего я буду тебе снова помогать? Черт, ты меня подняла без четверти шесть. Это вообще незаконно.

– Ральф, прошу тебя! Это очень важно.

Он похлопал по карману и пошел прочь.

– Может быть, – сказал он. Его кроссовки были слишком велики для двенадцатилетнего мальчика. – Но я человек занятой.

– Наташа, я сейчас не могу говорить. – Мак опустил сумку с фотооборудованием на пол. – Я убегаю.

– Посмотри, пожалуйста, моя кредитка на кофейном столике, там, где я вчера оставила сумку?

Маку хотелось сказать: ты ушла и не можешь ожидать, что я буду бегать по дому и разыскивать твои вещи.

– Нет. – Все же он глянул через дверной проем. – Там ничего нет.

Последовала короткая пауза. Он слышал разговоры и позвякивание чашек.

– Твою мать! – воскликнула она.

Он поднял бровь. Наташа редко ругалась.

– А в чем дело-то?

– Сара там?

– Нет. Я проверил. Должно быть, ушла раньше нас.

– Она взяла мою кредитку.

– Что?

– Что слышал.

– Ты снова на нее наговариваешь. – Он закатил глаза. – Ты сама ее куда-нибудь засунула.

– Нет, Мак. Я открыла бумажник и обнаружила, что кредитка пропала.

– И ты уверена, что ее взяла Сара.

– Но не ты же. Говорю тебе, Мак, она взяла эту чертову карточку.

– Но она ведь не знает пин-кода.

Он слышал приглушенные голоса, потом снова заговорила Наташа:

– Черт, мне пора в суд. Опаздывать нельзя. Мак, ты можешь…

– Я поговорю с ней, когда буду встречать после школы.

– Не знаю, блокировать ее или нет.

– Подожди пока. Не будет же она ею расплачиваться в школьной столовой. Сначала поговорю с ней. Уверен, найдется какое-то невинное объяснение.

– Невинное объяснение? Кражи моей карточки?

– Послушай, мы не знаем, она это или не она. Поговорим с ней, хорошо? Ты говорила, она хотела что-то купить для дедушки?

Длинная пауза.

– Говорила, но это не оправдывает кражу. – Он снова хотел возразить, но Наташа перебила его: – Знаешь, Мак, у этих детей может быть тяжелая жизнь, но не всегда они жертвы.

Повесив трубку, Мак застыл посреди прихожей. Наташины слова его задели. Он с трудом удержался, чтобы не нагрубить. Раньше она не отзывалась столь цинично о своих клиентах. Ему это не понравилось.

Он уже поднял сумку с фотоаппаратом и вдруг вспомнил, что Сара вела себя странно накануне вечером. Решила остаться в гостиной, пока он готовил ей ужин. Он подумал, это из деликатности. Он и теперь так думал.

Мак постоял еще немного, потом медленно поднялся по лестнице и открыл дверь в комнату Сары.

Нельзя входить в комнату девочки-подростка и не чувствовать себя грязным подонком. Бессознательно Мак засунул руки в карманы, чтобы ни к чему не прикасаться. Он сам не знал, чего ищет, просто хотел убедиться, что все в порядке. Возможно, хотел проверить, хорошо ли ее знает. Он открыл шкаф и облегченно вздохнул. Одежда была на месте, ее джинсы и обувь. Постель аккуратно заправлена. Он собрался уходить, но обернулся.

Не было фотографии ее дедушки. И греческой книги по верховой езде, которую она читала. Он смотрел на опустевшую тумбочку, где они раньше находились. Потом прошел в ванную. Исчезла зубная щетка. И щетка для волос. Мыло. На радиаторе висела ее школьная форма – единственный комплект.

Мак бросился вниз по лестнице и схватил телефон.

– Таш? – сказал он, потом выругался еле слышно. – Да, я знаю, что она в суде. Можете с ней связаться? Это срочно. Скажите ей… Скажите, у нас проблема.

Дождь закончился. Быстрой рысью Сара ехала по бесконечной зеленой обочине к Королевским докам, в сторону городского аэропорта. Шкура Бо высыхала и светлела. Он успокоился, почувствовав знакомого наездника у себя на спине, слыша знакомый голос. Но ее сердце по-прежнему колотилось в груди, и болела шея оттого, что она постоянно оглядывалась.

Вокруг было свободное пространство, силуэты зданий не заслоняли бескрайнего серого купола неба. Они с Бо могли бы двигаться быстрее, но на открытой местности были слишком заметны. Поэтому она ехала вдоль обочины, чтобы в случае чего иметь возможность сменить курс. Проверив наличие транспорта, Сара пересекла гудронную дорогу. Был слышен только стук копыт Бо. Выехав на траву, она снова перешла на легкий галоп, перепрыгивая через дренажные канавы.

Серые тучи раздвинулись, и вдруг прямо перед ней возник аэропорт. Сначала она хотела поехать по лондонским мостам, но решила, что там будет слишком много транспорта и девочка верхом на лошади привлечет внимание. Поэтому она направилась на восток, через бесконечные жилые массивы в советском духе Ньюхема и Бектона, через равнины Северного Вулвича, оставляя сияющие башни Кэнэри-Уорф позади.

Час пик заканчивался, и бесконечный поток автомобилей, непрерывно атакующий Сити, стал ослабевать. Мимо проезжали редкие машины, возможно, срезали углы по дороге к тоннелю Блэкуол или к Собачьему острову, но водители не обращали на нее внимания. Кто ел сэндвич, кто был оглушен громкой музыкой. Сара накинула капюшон ветровки, чтобы скрыть лицо. Здесь редко кто останавливался, если только по делу. Между эстакадами шоссе затерялись склады и дешевые гостиницы из железобетона. В таких местах останавливались лишь менеджеры среднего звена и торговые агенты.

Бо устал. Она перешла на шаг, давая ему отдышаться, и осмотрелась. В окружении нескольких обшарпанных домов на пустыре с посеревшей травой одиноко стоял закопченный паб. За ними на некотором отдалении выстроился ряд новых жилых домов с апартаментами, как теперь принято называть квартиры. Там, где солнечные лучи пробивались сквозь тучи, ртутного цветы полосы воды тускло блестели. Потом начиналась разбитая асфальтированная дорога, а по сторонам – здания из железобетона. Паромный терминал. Она замедлила ход, оглянулась и направила туда своего коня.

– Мистер Элсворт, назовите, пожалуйста, суду ваше полное имя.

– Питер Грэхем Элсворт.

– Спасибо. Скажите суду, кто вы по профессии.

– Я оказываю консультации как психотерапевт и психолог. Специализируюсь на помощи детям, в частности тем, кто пережил травму.

– У вас опыт работы в этой области более тридцати лет, и вы считаетесь одним из ведущих специалистов. Это так?

Элсворт выпрямил спину:

– Да, я опубликовал статьи в нескольких профессиональных журналах, которые оценили мои коллеги.

Наташа заглянула в свои записи. За ней миссис Перси нервно постукивала ногой в изящной туфельке, едва заметно выражая свое раздражение и недовольство.

– Мистер Элсворт, дети, на ваш взгляд, переживают травму одинаково?

– Нет. Каждый переживает ее по-своему. В этом они не отличаются от взрослых.

– Иными словами, стандартной реакции на травматическое событие нет.

– Правильно.

– Можно ли тогда сказать, что некоторые дети могут реагировать на травматическое событие открыто, например будут плакать, конфликтовать с друзьями и взрослыми. Тогда как другие, пережившие столь же печальный опыт, могут внешне никак этого не проявлять?

Элсворт задумался.

– Это будет зависеть от развития ребенка и от его взаимоотношений с окружающими. И разумеется, от характера травматического события.

– Например, если они решат, что родитель огорчится, если ему рассказать о чем-то нехорошем, они могут замкнуться?

Наташа еще не привыкла к парику, и у нее зачесалась голова. Она боролась с желанием поскрести затылок.

– Да, такое часто встречается в моей практике.

Миссис Перси выразительно посмотрела на нее. У высокого солидного мужчины, с круглыми щеками и цветом лица, говорившим о трех хороших отпусках в год, был пронизывающий взгляд, от которого Наташа в других обстоятельствах почувствовала бы себя неловко. Она понимала, почему миссис Перси так нервничает.

– Можете ли вы из своего опыта заключить, что, если речь идет о родителях, которые находятся, скажем, в конфликте, ребенок может скрывать, что травмирован, если это будет способствовать развитию конфликта?

– Это хорошо известный психологический феномен. Ребенок пытается защитить родителя, когда считает, что если он расскажет о своей проблеме, то это может тому навредить.

– Даже если этот родитель может быть злоумышленником?

– Возражаю! – Барристер мистера Перси вскочил с места. – Ваша честь, мы уже установили, что нет свидетельств, будто мистер Перси когда-либо жестоко обращался со своим ребенком. Продолжение допроса с подобным эмоциональным языком глубоко неправильно.

Наташа обернулась к судье:

– Ваша честь, хочу только уточнить, что в подобных случаях отсутствие очевидного материала, или физических улик, или даже свидетельство самого ребенка не означает, что травмы не было.

Барристер мистера Перси, тяжеловес по фамилии Симпсон, громко фыркнул:

– Всем известно, что женщина, заявляющая о жестоком обращении с ней, обязана показать следы побоев. Но только в данном случае даже сам ребенок не заявляет о жестоком обращении.

Он был из барристеров, которые считали ниже своего достоинства сражаться с солиситором-адвокатом. Удивительно, но существовало много предрассудков против таких юристов, как она.

– Ваша честь, если позволите продолжить, я бы хотела показать, что именно по этой причине дети ведут себя совсем иначе. Они, скорее всего, будут скрывать травму, пытаясь защитить близких.