Вместо этого она подошла к двери и попыталась открыть ее. Бесполезно.

— Даже не пытайся, — мрачно заметил Габриэль. — Они не выпустят нас, пока сами не сочтут нужным.

— Спроси их, зачем им это.

— Не могу, потому что они ушли. Сказали мне, что ты — ключ к разгадке, после чего исчезли.

Лиззи растерянно отбросила назад прядь мокрых волос.

— Еще немного времени в компании с тобой, и мне придется выпрыгнуть из окна — заметила она с обманчивым спокойствием.

— Ты не пролезешь.

Лиззи глянула на него с нескрываемым возмущением, хотя сказанное было сущей правдой. Окна в этой средневековой башне представляли собой узкие прорези в стене, в которые не смог бы пролезть даже ребенок.

— Ладно, — вздохнула она, — ты хотя бы знаешь, почему призраки заперли нас здесь? Они, случаем, не поделились с тобой этой ценной информацией, прежде чем исчезнуть без следа?

— Поделились.

— Тогда сделай то, что от тебя требуется, и дай нам возможность выбраться отсюда, — с раздражением сказала Лиззи.

Габриэль окинул ее задумчивым оценивающим взглядом, который она ощутила на себе, несмотря на разделяющее их пространство, а затем решительно двинулся в ее сторону.

Лиззи отпрянула к двери.

— Эти призраки — весьма романтичные создания. Они вбили себе в голову, что мы с тобой идеально подходим друг другу, вот и заперли нас здесь, чтобы мы тоже могли проникнуться этой мыслью.

— Ты спятил!

Габриэль пожал плечами, в свете камина они казались гладкими и золотистыми.

— Не я. Это они так думают.

— Так постарайся переубедить их. Скажи, что не прикоснешься ко мне, даже если от этого будет зависеть твоя жизнь. Скажи, что приставал ко мне лишь ради того, чтобы поскорей от меня избавиться… а чего это ты смеешься?

Он стоял перед ней, обнаженный по пояс. Стоял практически вплотную, такой сильный, такой теплый. Казалось, он занимал все пространство вокруг, и ей некуда было отвести взгляд.

— Лиззи, Лиззи, — произнес он наконец, глядя на нее с веселым недоверием. — Неужто ты и правда так считаешь?

— Ты же сам сказал мне… — Она едва не вскрикнула, когда Габриэль протянул руку и осторожно убрал у нее с лица прядь волос. Внезапно он нахмурился.

— Ты ушиблась. — Он легонько коснулся ее щеки, на которой проступил внушительного вида синяк.

— Я упала.

Ей хотелось сбежать, но выхода не было: позади — запертая дверь, впереди — Габриэль, надежно преграждавший ей путь.

Прикосновения его были такими нежными, словно бы и не он вел себя так грубо пару часов назад.

— Не стоило тебе приходить сюда, — мягко заметил он.

— Ненавижу тебя!

— Неправда, — покачал он головой. — Как ты думаешь, почему я так настойчиво пытаюсь отправить тебя домой?

— Потому что я для тебя — досадная помеха.

Изящные губы его изогнулись в улыбке.

— Это тоже. Но прежде всего я хочу, чтобы ты вернулась домой живая и здоровая. Здесь слишком опасно. Фрэнсис Чилтон — настоящий безумец, вполне способный натворить бед. Я знаю, что Питер в состоянии присмотреть за Джейн, но тебя мне хотелось бы отправить подальше отсюда — чтобы уже не беспокоиться.

— Ты за меня не отвечаешь.

— Отвечаю. Нравится мне это или нет, но ты для меня много значишь.

Лиззи не желала этого слышать. Не хотела, чтобы руки его касались ее лица — особенно сейчас, когда колени у нее подгибались и ей смутно хотелось чего-то сладкого и греховного.

— Нет, — выдавила она, но Габриэль был неумолим.

— Но это не единственное, из-за чего я пытаюсь отправить тебя домой. Есть еще одна, куда более веская причина. Хочешь знать какая?

— Нет.

— Дело в том, что ты сумела забраться в мою душу. И теперь я могу влюбиться в тебя, а ведь я не верю в любовь. Ты внесла такую сумятицу в мой привычный мир, что я больше не знаю, во что можно верить и чего следует желать. И я уже ни о чем не могу думать, кроме тебя.

Лиззи застыла в немом оцепенении. Это было все, чего она могла пожелать. И в то же время это ничего не значило. Габриэль скользнул пальцем по ее губам, и ей страшно захотелось поцеловать его. У нее даже губы задрожали, таких усилий ей стоило сдержать себя.

— Ты промокла, — промолвил Габриэль и начал расстегивать пуговицы на вороте ее платья. — Давай-ка снимай с себя сырую одежду.

— Нет, — в очередной раз повторила она.

Он не обратил внимания на ее слова, а у Лиззи не хватило духу остановить его. Так она и стояла, не в силах даже пошевелить рукой.

— Я собираюсь заняться с тобой любовью, — сказал он спокойно и слегка отстраненно. — Ты ведь уже догадалась, правда? Боюсь, у меня нет другого выхода. Завтра уже Белтайн. Если ты утратишь девственность, им не будет от тебя толку. Хотя бы это я могу для тебя сделать, — продолжил Габриэль, стягивая платье у нее с плеч.

— Весьма благородно с твоей стороны, — прошептала Лиззи. — Только к чему такие жертвы?

Он поцеловал ее в ключицу, и Лиззи затрепетала. Габриэль скользил губами по ее шее, по полуобнаженной груди.

— Призраки не выпустят нас, пока я не сделаю этого, — шепнул он.

— Они собираются наблюдать за нами? — выдавила из себя Лиззи, в то время как Габриэль расшнуровывал ее корсет с неожиданной для мужчины ловкостью.

Она не столько увидела, сколько ощутила его усмешку.

— Братья слишком благочестивы для этого. Они оставят нас наедине.

— Я не хочу… — сказала Лиззи в тот момент, когда мокрое платье с шумом упало на пол к ее босым ногам.

— Хочешь, — возразил Габриэль, поднимая ее на руки и направляясь к кровати.

Здесь он бережно опустил ее на мягкие покрывала, на мех и бархат, и на мгновение она затихла, ожидая, что же будет дальше. В голове у нее проносились проповеди отца и предостережения старой Пег. Темный Рыцарь стоял рядом, не спуская с нее глаз. Должно быть, он пришел за ее душой, которую она с готовностью отдаст ему.

— Ну что, привязать тебя к кровати? — поинтересовался Габриэль.

— Тебе этого хочется?

— Не сейчас, — рассмеялся он. — Разве что позже.

— Позже?

Габриэль неспешно перевязывал свои длинные волосы кожаной лентой — как человек, вот-вот готовый приступить к ответственному делу. Так он, впрочем, ее и воспринимал, подумала Лиззи.

Вот он присел на кровать и потянул вверх подол ее рубашки. Лиззи тут же оттолкнула его руку и одернула сорочку.

— Я должна ее снять?

— Да, ты должна ее снять, — передразнил он.

Прикусив губу, она откинулась на спину и закрыла глаза. Ладно, она стерпит и это.

Лиззи задрожала, ощутив обнаженной кожей ночной воздух. А может, это был жар от его взгляда. Пожалуй, ей стоило бы открыть глаза, чтобы убедиться, но Лиззи не желала этого делать. Она собиралась лежать тихо и недвижно, позволив ему осуществить неизбежное, — поскольку другого выхода у них не было… и поскольку она сама того желала. Но это не значило, что она намерена активно участвовать в происходящем.

Габриэль подхватил ее безвольную руку и прижал к своему животу, к своей горячей гладкой коже. Он провел ее ладонью по своей груди, затем вновь по животу, а затем скользнул еще ниже — к затвердевшей плоти, что ощущалась под тонкой тканью брюк.

Лиззи в ужасе распахнула глаза и попыталась отдернуть руку, но Габриэль плотно прижимал ее ладонь, разглядывая пленницу с еле уловимой улыбкой на губах.

— Это удовольствие для двоих, Лиззи. И не думай, что сможешь отлежаться на спине, в полной безучастности к происходящему. — Он вновь провел ее рукой по этой выпуклой и твердой плоти, которая под ее ладонью стала еще больше и тверже. — Когда мы закончим, на твоем теле не останется ни единого местечка, которого бы я не коснулся. Как не останется такой части моего тела, которую бы ты не познала. Когда мы закончим… — Габриэль на мгновение замер, бросив на Лиззи задумчивый взгляд. — Впрочем, вряд ли мы когда-нибудь дойдем до конца.

Лиззи могла придумать только один способ остановить его, при том что ей совершенно не хотелось его останавливать. Она взглянула ему прямо в глаза.

— Я влюблена в тебя. — Она открыла ему то, в чем не решалась признаться даже себе. — Если ты сделаешь это, то уже никогда не сможешь избавиться от меня.

— Я знаю, — промолвил Габриэль. — Знаю.

Наклонившись, он поцеловал ее с такой нежностью, что ей захотелось плакать.

Губы его были прохладными и слегка влажными. Целуя Лиззи, он бережно сжимал ее лицо в своих ладонях. Пальцами он легонько поглаживал ее щеки, и поцелуй этот, казалось, длился вечно. Лиззи обвила руками его обнаженное тело и ответила на этот настойчивый поцелуй: язык ее сплетался с его языком в неутолимом желании.

Габриэль целовал ее уши, целовал локти — язык его превратился в инструмент сладкой муки. Когда он склонил голову к ее груди и начал легонько ее посасывать, тело Лизи пронзила дрожь удовольствия, влажного и горячего.

Прижав к груди голову Габриэля, Лиззи освободила его волосы от кожаной ленты, и те накрыли их шелковистой завесой. Она протестующе застонала, когда губы Габриэля оставили ее грудь, но он бережно и умело стал ласкать ее пальцами. Наслаждение оказалось неожиданно острым, и Лиззи невольно застонала.

Она услышала смешок, выражавший чисто мужскую удовлетворенность, и смутно подивилась тому, что могло его так порадовать. В следующее мгновение губы Габриэля оказались у нее между ног, и Лиззи уже не могла думать связно.

И неважно, что по здравом размышлении она могла бы назвать это удовольствие темным и греховным. Габриэль сжимал ее бедра обеими руками, умело работая губами и языком, и Лиззи, чей стыд и рассудок куда-то улетучились, погрузилась в бездны горячего желания.

На этот раз внутренний импульс был таким сильным, что она невольно начала двигаться, но Габриэль лишь крепче сжал ее бедра, продолжая пробовать ее на вкус, и в скором времени она уже не могла дышать. Тело ее, будто зажив собственной жизнью, судорожно изогнулось под его телом, И тогда он лег на нее, распластавшись на ней всем телом, — сила и жар против горячего, влажного вожделения. Раздвинув ее ноги, он прижал их к своим бедрам, и Лиззи почувствовала, как он входит в нее.