Поняв, почему король так хотел Тиду, и возжелав ее, По Рейм подобрался поближе. Из туннеля раздался писк котенка, а Тида затрясла рукой и свистнула погромче. Подождав, пока пройдет чамский воин, который вел лошадь, Тида что-то бросила в туннель и стала терпеливо ждать, а потом снова позвала.

Котенок появился оттуда, только когда улица полностью опустела. У него была серая спина и белый животик. Сначала он фыркал на протянутую руку девушки, но затем начал тереться головой о ее пальцы. Он тыкался в нее носом, выгибал дугой спину. Тида взяла котенка на руки и встала. Она качала его на руках, как ребенка, и целовала в макушку.

По Рейм подошел еще ближе. Сейчас он находился уже в каких-то двадцати шагах от нее. Он присел в тень, положил на землю старое копье, которое взял с собой, и сделал вид, что что-то загнал в ногу. Пытаясь извлечь воображаемую занозу, он все время посматривал на Тиду и прислушивался. Поскольку больше на улице никого не было, ему удавалось расслышать то, что она говорила котенку. Сначала она сказала, что рада его видеть. Она спросила его, голоден ли он, потом покормила чем-то и погладила по спине. Котенок начал громко урчать, и она снова поцеловала его.

К ним приближался слон с чамом на спине, и По Рейм выругался из-за такой неудачи. Он пожалел, что не умеет убивать взглядом, потом представил себе, как воин валится со слона на землю, а животное разворачивается и уходит. Однако ничего такого не произошло, и Тида развернулась, заслонив собой котенка от громадного зверя. За мгновение до того, как ее взгляд упал на него, По Рейм впился взглядом в несуществующую занозу и громко выругался, ковыряя свою пятку.

Слон прошел через северные ворота. По Рейм продолжал возиться со своей ногой и удовлетворенно кивнул, когда Тида вновь переключила свое внимание на котенка. Она прижала его к своей груди и сказала, что ей очень жаль, что она не принесла с собой больше еды, но котенок должен учиться выживать самостоятельно, потому что скоро она уедет.

При этих словах пальцы По Рейма замерли. Насколько ему было известно, Индраварман не собирался больше брать с собой Тиду, покидая город. Но тогда почему она говорит об отъезде? Неужели она планирует сбежать? Не поэтому ли она так эмоционально общалась с Воисанной, купаясь во рву?

У По Рейма мелькнула мысль допросить ее с пристрастием прямо здесь и сейчас. Однако Индраварман не давал ему приказа следить за ней, и если окажется, что она не замешана в чем-то предосудительном, король будет в ярости от его жесткого вмешательства. Нет, лучше продолжать следить за ней. Если она сбежит, он сможет поймать ее и вернуть Индраварману. По Рейм был уверен, что тогда Тиду, уличенную в измене, Индраварман отдаст ему.

При мысли об обладании ею сердце По Рейма забилось чаще, и он, сделав вид, что наконец достал занозу, встал на ноги. Он направился к северным воротам, держась в тени и прячась даже от слабых лучей заходящего солнца. Ее голос перешел в шепот, и она снова прижала котенка к себе. Что она говорила при этом, По Рейм не слышал, но когда она подняла на него глаза, он улыбнулся. Если она попробует покинуть Ангкор, если попытается сделать шаг в неправильном направлении, он будет наготове.

«Так ты просто боишься бежать? — подумал По Рейм. — Поэтому ты так спорила и плакала во рву?»

Все еще пребывая в глубоком раздумье, он прошел через северные ворота в Ангкор. До сегодняшнего дня он всегда считал Тиду слишком слабой, чтобы решиться на побег. Но, видимо, женщина Асала разжигала в ней тлеющий огонь. Видимо, они собираются бежать вместе. А если так, Асала можно будет обвинить независимо от того, имеет он отношение к этому побегу или нет.

Ближайшие несколько дней покажут, сработает ли его план преследования жертв. Уже сгорая от нетерпения, По Рейм бросил на землю старое копье и ускорил шаг. Если Тида действительно решится бежать, этим она запустит цепочку событий, очень для него благоприятных. В результате он может заполучить три жизни, чтобы сделать с ними все, что ему заблагорассудится. Какая из этих душ, думал он, добавит больше всего силы его душе? С Тидой придет красота. С Асалом — власть.

Воисанна была для него большей загадкой, чем они, но, в любом случае, вся мудрость, знание и сила, которые она накопила за свои прошлые жизни, перейдут к нему. А когда ее внутренний свет перельется в него, когда ее душа будет поглощена его темной душой, он еще больше приблизится к тому, чтобы стать Богом.

Придет время, и люди будут падать перед ним на колени. Тогда даже Индраварман будет молить его о милости.

Но сначала он должен поймать тех, кто собирается бежать. Он должен устроить западню.

* * *

Джаявару казалось, что цикады этой ночью стрекочут громче обычного, несмотря на треск костра, закрытого для маскировки со всех сторон высокой стенкой из срезанного кустарника. Звуки, издаваемые ночными насекомыми, сливались в нескончаемый гул, который странным образом успокаивал его. Он был убежден, что его предки ложились спать под такое же шумовое сопровождение. «Интересно, слышат ли его индуистские боги? — подумал он, вспомнив вырезанные в камне неподалеку изображения Вишну и Шивы. — Или же они создали цикад специально для того, чтобы те убаюкивали только смертных?»

Джаявару пришла мысль, что его армия чем-то напоминает цикад, поскольку насекомых этих, хоть они и создают много шума, увидеть можно было редко. Несмотря на свою немалую численность, они остаются невидимыми. Его войско во многом было таким же: могучая сила, способная при необходимости раствориться в джунглях, которые вскоре наполнятся зычным боевым кличем.

Джаявар, оглянувшись, посмотрел на навес из бамбука и тростника, под которым спала Аджадеви. Большую часть дня ее мучили боли в животе, она стала печальной, что было ей не свойственно, и сказала ему, что скучает по своим сестрам. Эти слова и ее болезненное состояние встревожили его. Многие из его людей здесь страдали от болей в животе, в груди, от головной боли, а спустя какое-то время умирали.

Джаявар помолился богам за ее здоровье и благополучие, как делал уже не раз. Запас ее жизненных сил был не таким, как раньше, и он жалел, что она была слишком требовательной к себе. Он просил ее не напрягаться, но было очевидно, что она будет продолжать понукать себя и понукать его до тех пор, пока они не победят чамов.

Встав, Джаявар огляделся. Несмотря на все усилия по маскировке костров для приготовления пищи, по всей долине можно было различить отблески огня. Это беспокоило его. Если здесь случайно окажется кто-то из чамских разведчиков, он, конечно, сразу поймет, что кхмерская армия нашла тут прибежище. Осмотрительность требовала не разжигать костров, однако Джаявар не отдал такой приказ. Огонь отгонял комаров, змей, скорпионов и тигров. В Ангкоре люди жили в домах на сваях и спали под тонкими сетками, защищающими от москитов. Но в джунглях такой роскоши не было. Поэтому пламя костров было здесь даром небес, хотя и опасным даром.

Кто-то закашлялся, невидимый в темноте, и Джаявар обернулся на звук, опасаясь, что в их лагерь просочилась болезнь. Дизентерия была проклятием, которое преследовало его народ с начала времен, и везде, где кхмеры вынуждены были жить в тесноте, эта болезнь могла вспыхнуть в любой момент и унести много жизней. Джаявар понятия не имел, как бороться с этим недугом. Лекари рассказывали ему, что в таких случаях необходима свежая проточная вода, и он радовался тому, что рядом протекает река. До сих пор его людей эта напасть миновала, а вот от малярии некоторые страдали.

«Нам нужно возвращаться в свои дома, — думал он. — Мы здесь слишком задержались».

Он тихонько подошел к своему навесу и улыбнулся, взглянув на Аджадеви: она спала, подтянув колени к груди, как маленький ребенок. Убедившись, что она крепко спит, он обошел навес, направляясь туда, где спрятал кое-какие свои находки, сделанные днем. Первым на глаза ему попался белый голыш в форме полумесяца с гладкой, отполированной водой поверхностью. Он взял его и, стараясь не шуметь, занес под навес. Здесь он осторожно положил его возле Аджадеви так, чтобы выпуклая сторона была обращена к ней. Затем он снова вышел и взял пять перьев павлина, которые нашел на звериной тропе недалеко от реки. Эти перья, с преобладанием ярко-зеленого цвета и с синими пятнами, напоминающими глаза, на концах, были, по его мнению, самым удивительным созданием природы. Он разложил их напротив камня в виде веера. После этого Джаявар принес гранат, карамболу и манго и сложил все это возле голыша.

Просыпаясь, Аджадеви любила находить всякие хорошие знаки, и Джаявар надеялся, что эта композиция ей понравится. Он с определенной целью выбирал эти предметы, рассчитывая, что когда она будет переводить взгляд с камня на перья, а потом на фрукты, то увидит их чистоту и предназначение каждого из них. Она скажет ему, что она увидела, а потом спросит его, почему он выбрал белый камень, а не красный, или почему перья, а не цветы. Они будут разговаривать, улыбаться друг другу, и боль, терзающая ее, возможно, забудется.

Посидев еще немного, вглядываясь в лицо жены, Джаявар вышел из-под навеса. Он думал о своем еще не рожденном ребенке, пытаясь угадать, кого ему подарит небо, мальчика или девочку. Мальчик был бы лучше для империи, но Джаявар всегда приходил в восторг от своих дочерей и поэтому был бы счастлив, если бы в его жизнь вошла еще одна маленькая девочка.

«Кто бы у меня ни родился, сын или дочь, я должен вернуть мир своему народу, — подумал он. — Потому что все сыновья и дочери заслуживают мира».

В соседнем костре треснула ветка, отправив в небо яркие искры. Джаявар подумал о том, что ждет их в ближайшие дни. Сначала они проведут Праздник плавающих фонариков. Затем он обратится к своим воинам. И наконец, его армия двинется на юг. Там произойдет великое сражение, самое масштабное сражение его жизни. Он должен повести за собой своих людей, и велик шанс, что жизнь его на этом оборвется и продолжится череда перерождений в других жизнях.