— Они говорят, что мы всего в одном дне пути от храма, от наших. Ты не задерживаешь нас, Прак. Ты никогда нас не задерживал, никому даже в голову это не приходило.

— Но все ожидают, что я убегу.

Вибол протянул руку к брату; он сейчас очень жалел, что Прак слепой, и ему ужасно хотелось, чтобы это было не так, но он прятал это желание очень глубоко, потому что брат не должен был его почувствовать.

— Я хочу, чтобы ты пошел со мной. И я всегда хотел этого, — сказал Вибол.

— Может, глаза мои подкачали, зато слух у меня острый. И я не верю тому, что ты говоришь.

— Тогда ты просто не слышишь меня.

— Неужели?

Вибол отмахнулся от комара.

— Не слышишь. Потому что…

— Оставь меня в покое!

— Потому что, когда мы вместе, у нас работают твой ум и мои глаза. Так было всегда, когда мы ловили самую большую рыбу, выторговывали лучшую цену, находили в себе смелость заговаривать с девушками, живущими во дворцах. Все это мы с тобой делали вместе, и ты участвовал в этом так же, как и я.

Прак отвернулся, сморщившись: от останков лошади исходило зловоние.

— Что, по-твоему, я должен сделать?

«Я хочу, чтобы ты выжил, — подумал Вибол. — Хочу, чтобы ты поддержал мать, если со мной что-то случится. Если рядом будете вы с отцом, горе ее не сломит. Может, чтобы справиться с ним, ей понадобится не один месяц или даже год, но когда-нибудь это все же произойдет».

— Я хочу, чтобы ты делал то, что хочешь делать сам, — наконец ответил он.

— Я хочу идти дальше. Я уже думал над тем, как напасть на чамов. И я, как и ты, хочу победить их.

Вибол заметил, что при этих словах мать вздрогнула.

— Мы будем осторожны, — сказал он, глядя ей в глаза. — Обещаю.

Она отвела взгляд.

Со стороны тропы послышались голоса. Это возвращались воины. Боран взял своих близких за руки и притянул их ближе друг к другу.

— Я всегда пытался, — тихо сказал он, — держать наших мальчиков подальше от войны. Потому что сильные, но бедные мальчики часто уходят на войну. Там такие мальчики могут создать себе имя, могут заработать на жизнь. Но война отвратительна, как туша животного, плавающая в воде. Она портит чистых. Она калечит невиновных. Возможно, вы восхищаетесь этими воинами и берете с них пример — может быть, так и должно быть. Похоже, они достойные люди, но простые, незнатного происхождения, как и вы. И когда начнется битва, когда бедные окропят землю своей кровью, богатые будут стоять наготове, чтобы схватить то, что уцелеет. Такова природа войны. Вы будете драться, страдая и истекая кровью. А плоды будут пожинать те, кто наблюдал за всем этим со стороны.

— Но, отец, — сказал Вибол, — есть войны, которые нужно вести.

Боран кивнул:

— Погоди, сынок. Погоди минутку. Я думал об этом столько, что за это время можно было бы расставить сотни сетей, и хочу поделиться своими мыслями. Я согласен с тобой — некоторые войны действительно нужно вести, хоть таковых и немного. Мне кажется, что королевство вообще — это хорошо, но иногда королевством правит человек со злобой в душе. И тогда такой король нападает на соседа, а сосед вынужден защищаться, иначе его народ может прекратить свое существование. Наши дома уничтожены, наши люди убиты или попали в рабство. Да, я хотел убежать от этой войны, обнять вас всех и увести куда-то далеко, где спокойно и красиво, но я не могу уйти в такое место. Я не могу этого сделать, потому что способ нашей жизни важнее, чем моя собственная жизнь. И если при этом мне придется умереть ради того, чтобы ваши дочери и сыновья были свободными людьми, живущими по нашим законам и под нашими флагами, что ж, значит, так тому и быть.

Сория молча встала и отошла в сторону, а Вибол пристально смотрел на отца, только теперь поняв причину и смысл его действий. Долгое время он боялся, что его отец трус. Страх этот заставил его отвернуться от человека, которого он всегда любил. И только сейчас Вибол понял, что его отец такой же отважный человек, как эти возвращающиеся воины, как все остальные. Его отец не хотел драться, но будет это делать. И не ради себя, а ради детей своих детей.

Виболу стало стыдно, что он усомнился в собственном отце, человеке, который научил его ловить рыбу, читать послания ветра и воды. Они вместе смеялись, вместе плакали, и его отец вовсе не был трусом.

— Прости меня, — прошептал он, потянувшись к отцу и сжимая его крепкую, покрытую шрамами руку, которая была ему так хорошо знакома. — Прости меня, я был таким дураком!

Отец в ответ тоже сжал его руку.

— Ты только оставайся рядом со мной, сынок. Когда начнется бой, старайся держаться неподалеку, и тогда мы с тобой сможем защитить друг друга.

* * *

Сидя на своей раненой лошади, Индраварман вытирал с лица брызги крови своих врагов; он до сих пор был в ярости, что его армия попала в засаду и понесла существенные потери. Хотя в его распоряжении были еще тысячи воинов, оставшихся в Ангкоре, он рассчитывал вернуться из похода, ведя Джаявара на цепи, а вместо этого получил сокрушительный удар по репутации и подорвал уважение к себе. Несомненно, весть о том, что его унизили сиамцы, вдохновит кхмеров.

Индраварман то и дело смотрел по сторонам. Он ненавидел эти джунгли. Он устал от всех этих насекомых, летучих мышей и колючих растений. Несмотря на отчаянное желание сразиться с врагом, он хотел воевать на открытой местности, где мог видеть противника, где сила могла схлестнуться с силой. А война в джунглях была для трусов, потому что здесь можно прятаться в лесу и убивать из укрытия.

Когда Индраварману удалось собрать своих людей и контратаковать сиамцев, те тут же бросились врассыпную, как стайка мелкой рыбешки, завидевшей цаплю. И все же урон ему был нанесен немалый. Голова колонны, которая должна была уподобиться наконечнику копья, была смята. Там находились Асал и другие высшие военачальники, и все они подвели своего короля, позволив врагу атаковать так, что это оказалось полной и обескураживающей неожиданностью для всех. Четыре сотни чамов были либо убиты, либо тяжело ранены. Но хуже всего было то, что Джаявар был по-прежнему жив.

Разъяренный Индраварман с силой ударил свою лошадь по крестцу открытой ладонью. Животное, раненное саблей, раздуло ноздри и лишь очень ненадолго ускорило шаг. Индраварман подозвал к себе По Рейма, вспомнив, как тот простым тычком копья вывел из строя сиамского командира. Позже этот сиамец сломался под пытками ассасина и умолял даровать ему жизнь, рассказав во всех подробностях о предложении Джаявара. Этот человек продался за золото, и, когда По Рейм наконец закончил с ним, Индраварман лично сунул ему в горло монету, а потом смотрел, как тот, задыхаясь, умирал.

Тропа была достаточно широкой, чтобы По Рейм смог догнать его, и вскоре их лошади уже ехали рядом.

— Вы звали меня, о великий король?

— Почему меня окружают такие слабаки?

— Я не…

— Джаявар, обещая золото, которого у него нет, привлек на свою сторону сиамцев, тут же слетевшихся сюда, как стая мух на падаль. А мои люди, едва завидев врага, бросились наутек, словно дети!

По Рейм про себя ухмыльнулся, но ничего не ответил.

— Где Асал? — требовательным тоном спросил Индраварман и снова ударил лошадь, чтобы отъехать подальше от своих людей. — Почему его позиция была смята?

— Его женщина сбежала, король королей. Люди говорят, что он пришел за ней еще до того, как начался настоящий бой.

Индраварман выругался, вспомнив, как Асал беспокоился по поводу своих пропавших разведчиков.

— Если он бросил свой пост и если то, что ты слышал, подтвердится, он умрет на костре. Трусов всегда лучше убивать огнем.

— А его шлюха?

— Она умрет вместе с ним.

— Что ж… подходящая участь.

— А ты хотел бы получить их в свои руки, чтобы сделать с ними то, что хочется тебе?

По Рейм кивнул:

— Я бы, о великий король, предпочел смотреть им в глаза, когда они будут умирать. А огонь будет держать меня на расстоянии.

— Но почему? Почему тебя так интересует чужая смерть?

— Потому что, умирая на твоих руках, человек отдает тебе свою душу.

— Так ты забираешь чужие души, По Рейм? Считаешь себя Богом?

— Я…

— Думаешь, и мою душу можешь забрать?

— Ваша душа, король королей, будет существовать вечно.

В рот Индраварману попала пыль, и он сплюнул.

— Я презираю джунгли, По Рейм. Ты, похоже, получаешь удовольствие, прячась в зарослях, но я и презираю и ненавижу их. Я бы предпочел открытое поле битвы, где мог бы видеть своих врагов.

— Джунгли хороши для крестьян, мой король. Что же касается ваших врагов, позвольте мне убить их, прежде чем они смогут еще раз вас огорчить.

— Ты говоришь об Асале?

Сквозь кроны деревьев над головой пробился солнечный луч и упал на лицо По Рейма. Он поднял руку, прикрывая глаза от солнца.

— Этот любитель кхмерок сбежал, когда был крайне необходим вам, когда ваша жизнь была в опасности. Мне доложили, что он так и не вынул саблю из ножен.

— Но до последнего времени все его советы были весьма ценными, По Рейм. Ведь это он посоветовал мне подойти к Ангкору на лодках, это он вел моих лучших людей от победы к победе.

— И где же он теперь, мой король?

— С этой кхмеркой, — ответил Индраварман. — И поэтому она должна умереть. Но вот он пусть немного поживет. Он мне еще нужен. Я хочу получить Джаявара живым, и Асал может стать тем человеком, который приведет его ко мне.

— Я бы…

— Мы уже потеряли четыре сотни бойцов, По Рейм. Завтра, когда мы вернемся в Ангкор, выбери четыреста самых подходящих кхмеров и всех, кого только сможешь найти. Поставь их во внутреннем дворе храма, пусть наши люди потренируются на них в метании копья и стрельбе из лука. И там ты можешь собрать столько душ, сколько захочешь.