Джон Шорс - Танцующая на лепестках лотоса

Перед ним проплывали неясные тени чамских лодок. Прак улавливал далекие голоса врагов, и это напомнило ему, как они захватывали его страну. Всю свою жизнь он слышал звуки, производимые его родителями и братом, животными, ветром, шелестящим в верхушках деревьев. Именно эти звуки он и хотел слышать здесь, а не эту непонятную болтовню чамов.

Прак принялся грести сильнее, и лодка стала забирать вправо. Он почувствовал, что отец тоже начал вкладывать больше силы в гребок, чтобы выровнять лодку. Подумав, что Вибол, возможно, узнает его по голосу, Прак начал петь старую кхмерскую песню. Его мать присоединилась к нему, и над водой поплыла давно знакомая мелодия, которая здесь звучала громче, чем на земле.

Справа от них возник контур большой лодки. Вдруг с нее раздался крик, и Прак тут же умолк. Крик повторился. Хотя голос этот принадлежал кхмеру, это был не его брат, и Прак понурил голову; он был опечален, но все же испытывал облегчение. Думая об этом пленнике, он вынул свою флейту и начал играть; ему хотелось, чтобы соотечественник слышал не только насмешки его мучителей.

Крики затихли, и Боран погреб дальше. Следующий причал оказался шире, но был менее длинным и предназначался только для лодок, рассчитанных на одного или двух человек. Прак положил флейту на колени и приготовился схватиться за бамбуковую сваю.

В этот момент его мать вскрикнула. Она звала его брата по имени и указывала в сторону берега. Отец зашипел на нее, чтобы она замолчала, но перестал грести, и их лодка начала дрейфовать. Сначала Прак ничего не мог разглядеть, кроме размытых очертаний береговой линии, но потом он заметил что-то, напоминающее торчащий из воды черный камень.

— Это он, — сквозь всхлипывания пробормотала Сория. — Что они с ним сделали? Давай, Боран! Плыви к нему!

Прак почувствовал, что слезы обжигают ему глаза. Он тоже стал просить отца плыть туда, потому что тот, начав было усиленно грести, вдруг остановился.

— Он жив, — прошептал Боран. — Хвала всемогущему Вишну, он жив!

— Тогда забери его оттуда! — воскликнула Сория. — Плыви же к нему!

Прак взглянул в сторону берега и заметил размытые контуры толпившихся там чамов. Он крепче сжал в руках весло.

— Нет, — сказал Боран. — Если мы попытаемся освободить его сейчас, то все погибнем.

— Что?

— Он жив. Он сильный, и он жив. Мы должны подождать до темноты. Только тогда мы сможем спасти его.

— Нет! — воскликнула Сория; она резко повернулась в лодке и едва не опрокинула ее. — Сейчас! Помоги ему сейчас!

Прак бросил свое весло и, повернувшись к матери, обнял ее. Он крепко прижимал ее к себе, понимая, что отец прав. Она рвалась из его рук и сопротивлялась, как дикий зверь, но ничего не могла поделать против его силы. Он пытался успокоить ее, шепча на ухо слова утешения, пока отец отгребал в сторону открытой воды. Но Сория все равно крутилась в его объятиях, изгибаясь и брыкаясь, словно одержимая демонами.

Берег отдалился, их лодка плыла на глубине, и в борта ее плескали волны. Мать наконец прекратила сопротивляться, и Прак, почувствовав, что она обмякла, стал молиться, чтобы чамы ничего не заподозрили. Его мать стонала и содрогалась в рыданиях у него на груди. Он поцеловал ее в затылок.

На глубокой воде Великого озера он не видел вокруг ничего — только бескрайнюю белую пустоту, которая лишь усиливала его мучения.

В наступающей темноте ужас Вибола все усиливался и делался ощутимым. Сквозь свои опухшие веки он видел множество больших костров, частично освещавших лагерь чамов. Призмы его слез увеличивали их пламя. Из ран на щеке, подбородке и надбровье сочилась кровь. Наклонив вперед голову, он хлебнул коричневатой мутной воды и попытался проглотить ее, но вскоре его вырвало.

Что-то под водой коснулось его голени, и он, вскрикнув, забился в своих путах. Но чамы загнали прочную бамбуковую сваю глубоко в ил и связали ему руки и ноги позади нее. Его избитое тело было все время растянуто и напряжено, а мысли крутились вокруг неминуемой страшной кончины.

Сильно дрожа, словно вода была ледяной, он умолял чамов на берегу сжалиться над ним. Большая часть из них просто не обращала на это внимания, но некоторые иногда бросали камни в его сторону или передразнивали его мольбы.

Вибол чувствовал себя маленьким и беспомощным. Ему хотелось вернуться к своей семье. Непроницаемая темнота под ним заставила его вспомнить о Праке, подумать о том, какой у него отважный брат. Прак всегда оставался один на один с мраком, неопределенностью и одиночеством и при этом не жаловался и не жалел себя.

Снова что-то ткнулось ему в колено, и Вибол вскрикнул. Он пытался уговаривать себя, что это просто окунь тычется в его раны, однако он знал, что в Великом озере обитает множество крокодилов и громадных каймановых черепах, которые должны учуять запах его крови. Его удивляло, что они до сих пор не обнаружили его. Пытаясь высвободиться из веревок, он извивался и вскрикивал. Долгое время он страстно хотел быть мужчиной, но сейчас чувствовал себя ребенком, мечтающим найти утешение в чьих-нибудь объятиях и барахтающимся не только в воде, но и в собственном одиночестве.

Время для Сории, Борана и Прака остановилось. Отплыв подальше от лагеря чамов, они сошли на берег, где спорили и плакали, а затем составили план действий. Опасаясь чамских часовых и света их костров, Прак предложил вымазать их лодку грязью и вымазаться самим, что и было сделано. Теперь они, взяв в руки почерневшие весла, медленно гребли назад к причалу, где был привязан Вибол, напоминая лишь неясную темную тень на поверхности Великого озера.

Боран сначала хотел дождаться глубокой ночи, когда чамы будут крепко спать. Но, одолеваемый нетерпением, так же как Прак и Сория, он все же решил рискнуть безопасностью всей семьи, лишь бы избавить их мальчика от страданий.

Ночь была тихой и безветренной. Боран предпочел бы, чтобы дул легкий ветерок — тогда шум волн заглушал бы плеск лодки, скользящей по поверхности озера. Он греб без всякого ритма, часто делал паузы, чтобы издаваемые ими звуки напоминали шум плещущейся в озере рыбы. Ему хотелось слепо ринуться вперед, чтобы поскорее вытащить сына из воды, но он заставлял себя сдерживаться. Будь Боран один, он, наверное, поспешил бы, рискнув своей жизнью, но подвергать опасности жизнь Сории и Прака он не хотел. Если чамы поймают их во время освобождения пленника, участь их будет ужасна.

Мысли о страданиях Вибола таким грузом ложились на плечи Борана, что ему было трудно дышать. Его сын рассчитывал на него, а он его подвел. Самым святым для Борана была защита своих близких. И тем не менее он допустил, чтобы Вибола схватили.

Боран запрещал себе думать, что Вибол может быть уже мертв, чтобы его сознание не погрузилось в темную бездну, ему сейчас был необходим острый ум, готовый к любым непредвиденным обстоятельствам.

Показались огни чамского лагеря. Боран шепотом велел Праку прекратить грести и, наклонившись вперед, сжал руку Сории. Лодка стала дрейфовать. Блики от громадных костров, освещавших слонов, лодки и хижины, падали на воду. Боран осторожно опустил весло в воду, сделал плавный гребок, и их лодка двинулась дальше. На берегу засмеялся какой-то чам. Заржала лошадь. В неподвижном воздухе расползался запах печеной на углях рыбы. Мимо них, словно темные холмы, начали проплывать контуры стоящих на якоре больших чамских лодок. На носу и корме каждого из этих судов висело по фонарю, и он старался держаться как можно дальше от этих источников света. Он продолжал бороться со стремлением ринуться к своему ребенку и продолжал обходить опасности стороной, зачастую двигаясь настолько осторожно, что у него даже непроизвольно перехватывало дыхание.

Наконец показалась голова Вибола. Похоже, она склонилась вперед, и, несмотря на необходимость действовать осмотрительно, Боран сделал сильный гребок. Теперь лодка плыла к его сыну по инерции. Он взял кинжал и, перевалившись через борт, соскользнул в воду, молясь богам, которых когда-то отверг, и предлагая им свою жизнь в обмен на жизнь своего мальчика.

Он подплыл к Виболу и обнял его обеими руками. К его громадному облегчению, тот застонал. Не теряя ни секунды, Боран нырнул, нащупал сваю, нашел веревку, связывающую ноги Вибола, и осторожно перерезал ее. Потом освободил руки сына и подхватил его. Прак тоже соскользнул в воду и помог затащить брата в лодку. Ноги Вибола стукнулись о дно лодки, и на этот звук с берега раздался оклик одного из чамов. Прошло тягостное мгновение. На лодке вдали высоко подняли фонарь. Боран замер на месте, но тут Прак догадался громко застонать.

И снова наступила ночная тишина. Боран содрогнулся при виде разбитого лица Вибола. Он крепко прижимал его к себе, гладил его по щеке, а потом уступил место Сории, которая плакала и целовала сына.

Прак тихо греб вперед, увозя их подальше от огней лагеря в спасительную и желанную для них всех темноту.

Бронзовая башня наверху храма Бапун блестела в лучах восходящего солнца. Хотя массивному пятиярусном храму было уже более ста лет, он сохранился в первозданном состоянии, что заставило Индравармана задуматься, почему кхмеры являются более искусными строителями, чем его соотечественники. Внутренний двор, в котором он сейчас сидел, охранялся восьмью бронзовыми слонами, сделанными в натуральную величину и с поразительным вниманием к мельчайшим деталям. Кто-то из высокопоставленных чамов распорядился, чтобы статуи эти были задрапированы в цвета королевского флага. Но Индраварману казалось, что полосы яркого шелка смотрятся нелепо на таких произведениях искусства, лишь подчеркивая ущербность и чувство неполноценности чамов.

Завтра он позаботится, чтобы ткань эту сняли, но в данный момент голова его была занята мыслями о поимке Джаявара — как и часто в последнее время. Каждое утро приносило новые слухи о месте пребывания принца и его действиях, и само существование этих слухов уже было для Индравармана постоянным стимулом и раздражителем.