Раненый воин попросил, чтобы его тело было оставлено в джунглях, и Джаявар пообещал так и сделать, успокаивая его, как мог. Когда же воин умер, кхмеры подняли тело и перенесли его на пятно света, пробивавшегося сверху сквозь густую листву. Потом они выложили вокруг него кольцо из камней, вложили в руку покойного его саблю, помолились о его возрождении в новом теле и покинули его.

Джаявар бросил взгляд на пленного чама, понимая, что его необходимо допросить как можно скорее. Но затем он вспомнил о своем погибшем соотечественнике и подумал, что захват, видимо, нужно было провести по-другому. Кхмеры имели численное превосходство и к тому же напали неожиданно, никто из них не должен был пострадать. А теперь Джаявар укорял себя в потере чужой жизни.

Чам был крепко привязан к сухому дереву, и Джаявар подошел к нему вплотную. Вражеский воин был очень мускулистым, а лицо его оставалось безучастным. Похоже, это был вызов. Джаявар понимающе кивнул, а затем подозвал своих людей, которые кольцом обступили их.

— Какой вы получили приказ? — спросил он у чама на его родном языке.

Тот ничего не ответил, только плотно сжал челюсти, продолжая теребить пальцами связывающие его путы.

Хотя обычно терпение было одним из достоинств Джаявара, сейчас он был удручен смертью соратника и к тому же очень хотел узнать хоть что-нибудь о своих близких.

— Соберите хворост и сложите вокруг него, — велел он своим людям.

Аджадеви бросила на него недобрый взгляд, но теперь он не обратил на это внимания. Он подошел к разведенному чамами костру, вытряхнул из котелка рис и зачерпнул им несколько тлеющих углей. После того как его люди сложили вокруг чама хворост, Джаявар аккуратно уложил угли под кучку сухих листьев. Пламя разгорелось очень быстро. Затрещали горящие ветки. В небо потянулся густой дым.

— Прощай, — сказал Джаявар чаму.

— Ты не можешь так уйти!

Джаявар уже двинулся в сторону своего коня. Чам у него за спиной начал кричать. Огонь еще не коснулся его, но быстро пожирал хворост, и языки пламени поднимались все выше.

— Не уходи! Я все скажу!

Резко развернувшись, Джаявар широким шагом подошел к чаму и копьем разгреб горящие ветки.

— Если я услышу от тебя ложь или ты откажешься говорить, огонь запылает вновь. Он быстро вернется. А я — уже нет!

Чам закивал; с его лба градом лился пот.

— Зачем вы здесь? — требовательным тоном спросил Джаявар.

— Чтобы… найти тебя.

— Сколько еще групп занимается поисками в этой местности?

— Много. Но никто не знает, где ты.

— Кто дает советы Индраварману?

— Никто. Он сам себе господин. Он…

— Сколько чамов в Ангкоре?

— Я не знаю…

— Называй мне число!

— Девять или десять тысяч воинов. А может быть, и больше.

Джаявар увидел, что Аджадеви подняла брошенное им копье и начала разгребать остатки костра. Он знал, что она не одобряет его методов, но, в отличие от нее, не был заложником своей веры в карму — по крайней мере ему казалось, что с Аджадеви дело обстоит именно так. Он уже убил слишком много людей, и душа его не была чистой, незапятнанной. И если после этого она возродится на более низком уровне — что ж, так тому и быть.

— А что моя семья? — спросил он. — Скажи мне, что случилось с моей семьей.

— Я же только…

— Говори!

Чам отвернулся и закрыл глаза.

— Ходят слухи, господин…

— Что за слухи?

— Говорят… что вы остались единственным в своем роду. Что Индраварман перерезал всю вашу семью. Простите, но…

— Кто это говорит?

— Все говорят, господин. Поэтому-то он и установил награду за вашу голову, что вы остались единственным, кто может претендовать на трон.

Джаявар кивнул. Он боялся таких новостей, хотя и ожидал их, а теперь ноги его стали ватными. Пошатываясь, он отошел от чама и прислонился к ближайшему дереву, представляя себе лица своих детей, слишком юных и невинных, чтобы познать боль, которую причиняет холодная сталь. Как бы ему хотелось поменяться с каждым из них местами, отдать свою жизнь, лишь бы они остались живы.

— Он может ошибаться, — шепнула ему на ухо Аджадеви, положив руку ему на плечо.

— Ты и сама знаешь, что это не так.

— Мне очень жаль, любовь моя. Очень и очень жаль.

Наверху, в листве, затрещала цикада. Джаявар поднял голову, и в глазах его блеснули слезы.

— Если они возродились, почему я тогда не чувствую их? — прошептал он. — Почему они не возвращаются ко мне?

— Они вернутся. Дай им время. Они совсем юные, а юным необходимо время, чтобы найти правильный путь.

Джаявар молился, чтобы они вернулись в его жизнь, а также просил у богов сил продолжать двигаться вперед, чтобы в их честь освободить от врагов страну. Затем он выпрямился и опять подошел к чаму.

— Освободите его, — сказал он своим людям, которые двинулись было вперед, но остановились, не уверенные, что правильно поняли его. — Я сказал: освободите его.

Чама развязали.

Подойдя к пленнику так близко, что их носы едва не соприкоснулись, Джаявар покачал головой:

— Ваш король совершил ошибку, убив моих детей.

— Господин, я…

— Будешь ждать здесь пять дней. Потом вернешься в Ангкор. Скажешь Индраварману, что я приду за его головой. А прежде чем отнять ее у него, я заберу сначала то, с чем он ни за что не захотел бы расстаться.

— Да, господин.

— Пять дней. Уйдя раньше, ты рискуешь навлечь на себя мой гнев.

Чам низко поклонился.

Джаявар схватил его за волосы и поднял.

— Скажешь ему, что таким, как мои дети, он никогда не сможет стать, что они купались в божественном свете, тогда как он навечно будет прозябать во мраке.

— Я передам ему… все это.

— А когда сделаешь это, беги на свою родину. Потому что очень скоро все чамы в Ангкоре будут мертвы.

Джаявар отпустил его и углубился в джунгли. Его конь был там, где он его и оставил. Взобравшись на него, он помог Аджадеви сесть сзади, после чего ударил жеребца пятками и направил его вперед, в сторону своего родного города.

«Пожалуйста, Будда, — молился он, — прошу тебя, сделай путешествие моих детей быстрым и радостным! Их поступки и помыслы были светлыми и достойными. У них была хорошая карма. Они были звездочками, светившими на небе в ненастную ночь. Они были красотой этого уродливого мира. Прошу тебя, вознагради их за эту красоту!»

По пыльной щеке Джаявара покатилась слеза. Зная, что сзади едут его люди и ради них он должен оставаться стойким, он сидел очень прямо, не позволяя себе поддаваться печали, надвигавшейся на него, словно вражеская армия.

«Один шаг, — уговаривал он себя. — Потом другой, и дальше шаг за шагом. Только так я смогу пережить это. Только так я могу почтить их память».

* * *

Асал шел мимо рядов кхмерских домов на сваях, выстроенных в основном из бамбука и камыша. Примерно каждый четвертый из них во время нашествия был сожжен дотла. Многие из непострадавших хижин были заняты чамами, хотя и кхмеров здесь также было немало. В тени этих жилищ работали рабы, спали собаки, раскачивались на ветру гамаки. Большинство домиков, состоявших из одной или двух комнат, ютились вокруг общественных прудов для купания. К западу отсюда во всей своей величественной красоте высился Ангкор-Ват.

Хотя Воисанна очень подробно описала, как найти ее дом, Асал был сбит с толку, увидев эти, казалось, бесконечные скопления жилищ. Он шел по широкой и содержащейся в чистоте и порядке дороге, заполненной чамскими воинами, лошадьми и боевыми слонами, а также кхмерскими священниками, крестьянами и детьми. Такие картины были для Асала привычными. У себя на родине он видел как чиновников в палантинах, украшенных драгоценными камнями, так и змей, с которых заживо сдирали кожу. Однако кое-что в Ангкоре все же вызывало у него удивление. Китайский торговец расспрашивал о том, как найти худощавого мальчика для любовных утех. Кхмерские рабочие обтесывали блоки из серого песчаника, как будто и не было никакого вражеского нашествия. Перед ним разбегались маленькие смеющиеся дети, прячась за своими неулыбчивыми матерями и отцами.

Сойдя с дороги, Асал направился на север, пытаясь вспомнить указания Воисанны. Скоро он должен был явиться к Индраварману с докладом и поэтому ускорил шаг. Как обычно, при нем были его сабля и щит. Большинство чамов боялись ходить по окраинам Ангкора в одиночку, однако Асала это не страшило. Скорее всего его когда-нибудь настигнет насильственная кровавая смерть, но произойдет это на поле битвы, а не в каком-то закоулке.

Свернув за угол, он приостановился при виде необычно большого дома. Именно такой дом с балконом описывала ему Воисанна. У расположенного рядом пруда находилась ухоженная бамбуковая рощица. Возле тропинки, ведущей к дому, стояла каменная статуя Вишну. Внезапно сообразив, что он рассматривает ее дом, Асал застыл на месте. Между сваями трудились пятеро рабов. Женщины ткали, а мужчины кололи дрова. Асал внимательно рассматривал их, но никто из них не подходил под описание Воисанны. Эти люди были озлобленными и сильными, они скорее всего были захвачены в горах на севере. Это были не кхмеры.

Асал остановился у статуи бога Вишну. Воисанна рассказывала, что ее отец сам помогал вырезать эту статую из камня, и Асал представил ее девочкой, следящей за работой отца. По тому, как она говорила о своем отце, он понимал, что она очень любила его. Сожалея о том, что был слишком мал, когда умерли его собственные родители, Асал попытался вспомнить их лица. Отец его был очень серьезным мужчиной, который много времени проводил за молитвами. Мать была более беззаботной — она смеялась с Асалом, держа его на руках, смотрела на него с любовью. Теперь она казалась невероятно далекой, как персонаж полузабытого сна.