Джон Шорс - Танцующая на лепестках лотоса

— Если бы я не убивал, я был бы жалким нищим. И у моих неродившихся еще детей не было бы будущего.

— Почему?

— Потому что сражаться — это все, что я когда-либо умел делать. Это самый надежный путь к лучшей жизни для моей семьи, которая у меня может быть.

— Ты способен на большее. Твой ум столь же могучий, как и твое тело.

— Индраварман бы… — Асал запнулся и с такой силой сжал челюсти, что на скулах заиграли желваки. — Мое положение определено, — наконец закончил он.

— Мое положение тоже было определено — пока не пришли вы. Точно так же, как положение моего отца, моей матери, моего возлюбленного. — Она глотнула вина. — Но вы, чамы, вы изменили все. Вы подкрались к нам, как свора трусов, и изменили всю нашу жизнь.

— Мы воюем с вами очень давно. Кхмеры нападали на чамов, а мы напали на вас. Вы сжигали наши города, уводили в рабство жителей нашей страны. Я сам видел стрелы кхмеров в спинах моих соотечественников — в спинах женщин и детей.

Воисанна покачала головой:

— Но мы хотели мира! А Индраварман хуже любого кхмерского короля. Он просто вор и убийца.

— Многие чамы совсем другие.

— Многие? Ты — может быть, но только не твои соотечественники.

— О людях нельзя судить по их правителям.

Она усмехнулась:

— Нет, можно. Поскольку ваш король берет то, что хочет, он и убивает того, кого считает нужным. А если вы следуете его примеру, вы ничем не лучше его. Ты, возможно, и благородный человек, но, являясь инструментом в его руках, ты оказываешься инструментом зла, и удел твой — быть ненавидимым и презираемым.

В дверь постучала служанка, но Асал отослал ее. Он не боялся мужчин или стальных клинков, но слова Воисанны потрясли его. Да, он убивал, но делал это по необходимости. Если бы он не научился хорошо драться, его самого убили бы уже давным-давно. А эта кхмерская женщина не понимает, что руководит им, не осознает, что он всего лишь хочет для себя другой судьбы.

— Дом твоего отца был неподалеку отсюда? — тихо спросил он.

— А что?

— Я мог бы пройти мимо него и посмотреть, кто там сейчас. Может быть, кто-то из твоих близких все-таки жив.

Воисанна застыла, а потом сказала:

— Но… я ведь сама видела, что их всех убили. Их больше нет.

— В пылу битвы и глаза, и воспоминания могут обманывать. Со мной такое случалось множество раз. В бою человека охватывает страх, способный вытворять с сознанием очень странные вещи.

— Правда?

— Я мог бы посмотреть, — настаивал он. — Мог бы расспросить.

— И ты сделал бы это… для меня?

— Конечно.

— Но…

— Я хочу помочь тебе.

Она низко поклонилась, а затем торопливо объяснила ему, где находится ее дом, и описала членов своей семьи. Он никогда не видел ее такой возбужденной, и ее воодушевление оказалось заразительным. Хотя для него было весьма рискованно давать такие обещания, он внезапно забыл о шпионах Индравармана и его подозрительности.

— Только это может произойти не завтра, — сказал он, — и даже не послезавтра. Но я обязательно разыщу твой дом. И стану твоими глазами и ушами.

Она снова отвесила ему поклон, глубокий и долгий.

— Прости меня… за то, что набросилась на тебя, что была такой слабой, когда ты был таким сильным.

— Тебе не нужно…

— Я ведь только и делала, что оскорбляла и обижала тебя.

— Это верно. И, хочу заметить, преуспела в этом. Но, к счастью для тебя, я хорошо знаю, как боль влияет на восприятие. Тогда даже воздух, которым дышишь, становится горьким.

— Ты вовсе не похож на чамского убийцу. Прошу тебя, прости меня.

Асал улыбнулся, чувствуя себя так, будто освободился из темницы, в которую сам себя заточил.

— Не нужно извиняться, моя госпожа.

Она отклонилась назад и замотала головой:

— Госпожа? Почему… почему ты назвал меня так? Да еще после того, как я так скверно обошлась с тобой?

— Потому что тебе это вполне подходит.

— Я рабыня.

— Ты госпожа.

Она хотела что-то сказать и стала заламывать руки.

— А как же мне называть тебя? Как бы тебе понравилось?

Искренняя озабоченность на ее лице снова заставила его улыбнуться. Уже много лет никого не заботило то, что он чувствует.

— Пожалуйста, называй меня Асал, моя госпожа. Это понравится мне больше всего.

Тида делала вид, что спит, но при этом из-за полуприкрытых век смотрела в дальний конец покоев Индравармана. Она, обнаженная, лежала на его кровати из тикового дерева, покрытой шкурами тигров и леопардов. Индраварман, тоже обнаженный, лежал на животе рядом с ней, склонив голову набок. У его правой руки валялись свитки с переводом трудов Конфуция.

Просторная комната короля с громадными деревянными колоннами вдоль стен находилась в самом сердце королевского дворца. Пламя свечей, горевших всю ночь, трепетало, отбрасывая блики на золотые и серебряные сокровища, которые он свез сюда из храмов, ритуальных построек и домов кхмеров. Среди его наиболее ценимых трофеев были статуи Вишну, Шивы и Будды. Он брал только небольшие и искусно сделанные изваяния, которые легко было унести с собой. Здесь были аккуратно сложены рулоны шелка, драгоценные камни, пергаменты со стихами и резные изделия из слоновой кости. Тида видела, как Индраварман раздавал эти сокровища своим лучшим военачальникам и советникам в качестве награды, но не знала, что он собирается делать с остальной добычей. Он был щедр, делясь своими сокровищами — золотом, драгоценностями и женщинами. И тем не менее Тида чувствовала, что люди боятся его. Слишком уж поспешно они кланялись и слишком мало говорили. А некоторые из тех, кто вызывал его гнев, больше уже не возвращались.

Хотя Индраварман никогда не бил ее, она очень старалась угодить ему, удовлетворить его прихоти и даже предугадать их. За это время она научилась угадывать его желания. Он вызывал ее к себе снова и снова, тогда как других женщин прогонял. Казалось, лишь она одна знает, как ублажить его, и это удивляло ее, поскольку она никогда не считала себя способной на это. Конечно, она понимала, что красива, но до того, как жизнь столкнула ее с Индраварманом, не сознавала, что ее красота может быть как благословением, так и проклятьем. Она боялась его и намеренно показывала ему свой страх, потому что, похоже, это забавляло его. Хотя она была индуисткой, вера ее не была такой уж крепкой, и она переживала, что может не заслужить реинкарнацию. И тогда, если он убьет ее, за этим наступит полная тьма.

— Почему ты никогда не была с другим мужчиной? — с заметным акцентом спросил Индраварман. — Тебя должны хотеть все мужчины.

При звуке его низкого голоса, прозвучавшего неожиданно, сердце ее затрепетало. Немного успокоившись, она вспомнила своего отца, бросившего семью, и как ее мать прикладывала неимоверные усилия, стараясь прокормить их. Они жили в деревне, и когда красота Тиды расцвела, она отправилась с группой паломников в Ангкор, предварительно получив наставление матери найти там богатого мужчину. Хотя поклонников у нее было много, их предложения не трогали ее: она помнила невыполненные обещания ее отца и не могла доверять всем им, как не доверяла и ему. А Индраварман просто унес ее, как тайфун, воле которого невозможно противиться.

— С большинством мужчин мне скучно, мой король, — наконец ответила она.

— Большинство мужчин глупцы: подведи их к реке, и они всего лишь напьются.

— Я…

— Но другие способны на большее, чем просто напиться. Они найдут на берегу золото. Они выследят там тигра, который придет к реке утолить жажду. — Индраварман перевернулся на бок и провел своим огрубевшим пальцем по ее бедру, очерчивая его контур. — Я слышал, что ты близко сошлась с одной своей соотечественницей, Воисанной.

— Да, владыка король. Так и есть.

— Она женщина одного из моих лучших военачальников по имени Асал.

— Я как-то видела его.

— А что ты о нем слышала?

— Думаю, он бьет ее.

Индраварман хмыкнул, гладя ее руку.

— Я хочу, чтобы ты подружилась с ней и узнала ее секреты.

Хотя Тиде были неприятны его прикосновения, она лежала неподвижно, надеясь, что на этот раз вид ее наготы не возбудит его, как это бывало обычно.

— Я не доверяю Асалу, — сказал Индраварман. — Поэтому я хочу знать, что у него на уме. Ты выяснишь это, чтобы потом поделиться тем, что узнала, со мной? Могу я довериться тебе в этом?

— Я служу вам, о великий король. И сделаю все, что вы скажете.

— Хорошо. Сделаешь это — получишь награду. Подведешь меня — и забудешь о спокойной жизни.

Тида почувствовала властность во взгляде его жестоких глаз и помимо воли затаила дыхание. Он придвинулся ближе. Сердце ее заколотилось. Почувствовав на себе его руки, она начала привычно лгать, рассказывая ему, как она жаждет его, как хочет, чтобы он лег на нее сверху.

— Отдай мне свою жизнь, — сказал он, и движения его ускорились, — и я не возьму ее.

Запах варящегося риса выдавал место расположения отряда чамских разведчиков. Джаявар и его люди спешились, а затем, пригибаясь как можно ниже, стали пробираться через джунгли, двигаясь беззвучно, словно тени. Увидев издалека четырех чамов, они шепотом обсудили дальнейшие действия и двинулись к ним. Когда Джаявару стало ясно, что их вот-вот заметят, он дал сигнал, и семеро кхмерских воинов вскочили на ноги и бросились вперед. Не было никаких боевых кличей, никаких предупреждающих окриков. Кхмеры бежали молча, крепко сжимая в руках оружие.

Чамы подняли головы только в последний момент. Один из них успел натянуть лук и выпустить стрелу. Другие потянулись за своими копьями, но делали это слишком медленно, и скоро в джунглях раздались предсмертные крики чамов, сраженных кхмерскими саблями. Они убили всех, кроме одного. Последний воин, которого Джаявар счел их командиром, был взят в плен. Пока люди принца связывали чама и затыкали ему рот кляпом, Джаявар обернулся, ища глазами Аджадеви, и только теперь понял, что один его воин тоже лежит на земле. Джаявар упал перед ним на колени и приподнял его голову, уже понимая, что рана его смертельна. Он поблагодарил воина за службу, спросил о каких-то особых просьбах, а потом задал вопрос, хочет он, чтобы его тело сожгли или просто оставили в джунглях. Большинство кхмеров хотели, чтобы тело было уложено в определенном месте и там оставлено. В этом случае цикл повторного возрождения может быть продолжен, медленно и естественным путем, на земле, которую так любят кхмеры.