Та чуть глаза не закатила: вовремя спохватилась и сдержала недостойный порыв. Опять двадцать пять. Перед парнем, перед мужем… Где он, парень или муж? А если ей нравится то, что она делает, если это делает ее счастливой? Обязана ли она слушать дядю Расима, пусть он желает ей самого лучшего?

— Посмотри на мою дочку, Альфию, — продолжал дядя Расим поучительным тоном, — она, конечно, немного тебя помладше, но тем не менее. Закончила школу хорошо, учится на юриста. Познакомилась с порядочным парнем, Ильдаром, сейчас встречаются, он ей сделал предложение, месяца через четыре свадьба. Моя дочь занимается танцами с детства, но чтобы она где-то выступала, кроме конкурсов, на которые ездит их коллектив? Нет!

«Вашей дочери не нужны деньги, дядя Расим. У нее есть вы и ваша жена, тетя Лиля. Вы всех обеспечиваете, у вас столько торговых точек по городу! А мне, чтобы на что-то заработать, надо пахать как папе Карло! Папули богатого не держим! Сравнили тоже!»

Стало нестерпимо горько. Захотелось пожалеть себя. Но к такому Гуля не привыкла. Закусила губу и зло посмотрела в пол. «Я могу сама зарабатывать! И заработаю, понял? Ты мне не указ здесь! Захочу — уйду от тебя. Уж такие деньги, какие платишь ты, я заработаю на трех выступлениях!»

Но дядя Расим, видно, сам почувствовал, что перегнул палку.

— Я понимаю, Гуля, что у тебя ситуация иная, чем у моей Альфии. Мама умерла, папа пьет… ты его кодировала?

— Давно уже, — процедила Гуля, продолжая смотреть в пол.

Нашел маленькую девочку! Гуля взрослая и сама себя обеспечивает! При чем тут родители?

— И как?

— Никак. Не помогло.

— У меня есть знакомый, который…

— Мне ничего не нужно, Расим Ислямович. Спасибо вам большое, что терпите меня и мои недосдачи. Я все верну в кассу, и штраф выплачу…

— Гуля, мне не нужны твои деньги. Не очень уж большая там недосдача!

— Тем более, — жестко ответила Гуля, не мигая смотря в глаза дяди Расима. Жалости к себе она ни от кого не потерпит, даже от маминого начальника, который Гуле конфетки маленькой дарил, — я все верну. Я накосячила — я отвечу. И буду отвечать, если это случится впредь. Извините, что так вышло. Если это вас не будет устраивать, вы всегда можете меня уволить…

— Гуля, Гуля, перестань! — закачал головой дядя Расим, — перестань! Что говоришь? Куда ты пойдешь? В никуда?

— Это уже не ваши проблемы будут…

— Гуля, ты мне как дочь родная! Разве я вот так тебя брошу?

Гуля затеребила косичку. Когда так ей говорили, она была бессильна злиться и доказывать свою точку зрения. Но все равно оставалась при своем, пусть и рот закрывала.

— Спасибо, Расим Ислямович. Но я все равно все деньги верну…

— Хорошо. Раз тебя это успокоит — возвращай. А кофе пей сколько угодно. Я тебя не виню ни в чем, понимаю твою ситуацию… Но помни, Гуля, здесь ты — продавщица. Не забывай продавать и правильно себя вести…

— Я помню, Расим Ислямович, — Гулю смутил сочувствующий взгляд дяди Расима. Слишком уж он ей многое прощает и позволяет.

— Умничка, — дядя Расим подмигнул Гуле, — выпишу-ка я тебе в этом месяце премию…

— Не нужно, спасибо, — Гуля изо всех сил старалась быть вежливой. Кидает ей подачки, будто эта премия изменит ее материальное состояние. А вот выступления — реально изменят.

— Нужно-нужно! Не спорь, Гульмира!

— Ладно, — нехотя согласилась Гуля. Но непонятный противный осадок от разговора сохранился до вечера.


«Зря я отказалась от человека дяди Расима, про которого он говорил. С батяней нужно решать вопрос», — думала Гуля, подходя к калитке. Песни отца неслись по всей улице.

«Чуть помедленнее, кони, чу-уть помедленне-е», — хрипел Высоцкий из открытого окна его комнаты. Гуля бросила взгляд на часы (подарок дяди Расима, кстати, она их всегда надевала на работу). Восемь вечера. В одиннадцать выступление. У нее есть час — полтора, чтобы поесть и собраться. Кафе в городе, ехать к нему от Гули минут тридцать.

Та-ак. Час нужно оставить на подготовку к выступлению — замачивание реквизита, переодевание, решение насущных вопросов о площадке, ее подготовка и еще с десяток мелочей. Полчаса ехать до кафе, минут десять на погрузку: Марат засовывал реквизит в машину долго и обстоятельно, проверяя раз по пять, все ли он положил. Итак, выезд в девять двадцать — Марат уже в курсе. Знают и Ира с Юлей: их подхватят Гуля с Маратом по дороге.

Гуля добежала до дома, толкнула дверь. Как часто бывает, не заперто. Ладно хоть, что калитка закрыта, и забор высокий…

— Па-ап! — заорала Гуля, но перекричать Высоцкого у нее не вышло.

Отец заснул, не выключив старенького магнитофона. Гуля нажала кнопочку «Оф», и дом, а вместе с ним улица, погрузились в блаженную тишину.

— Фу-ух! — потрясла рукой около носа. Едва глянув на отца, поспешила выйти из комнаты. Запах алкогольного перегара она не дух не переносила.

Похрапывая, папашка спал на кровати, в майке и трениках, но тапки снял. Накрывать одеялом его не нужно: не осень и не зима. Когда Гуля будет уезжать, она еще раз зайдет в его комнату. Прикроет окно, а отца накроет простынкой. Она вернется где-то в двенадцать ночи, и уже будет прохладно. Пусть проспиртованного папашу не берет ни одна бактерия, но ей было бы неуютно, если бы она уехала на выступление, не проверив, как отец.

«Я совсем о нем забываю со своими танцами. Надо завтра зайти к тете Камилле и спросить про бабку, которая пьяных заговаривает. И дядю Расима спросить про того мужика, о котором он говорит. Блин, зачем я психанула и не спросила… И с дядей Расимом чуть не поругалась» — корила себя Гуля, закрывая дверь комнаты отца и собираясь пойти на кухню.

Ее опередил Пушок. Он первый забежал туда, подняв хвост и громко мяукая.

— Пушик-Пушик, хвостик распушил! — позвала Гуля кота. Громкое жалобное «мау» заставило Гулю улыбнуться.

— Кушай, Пушок, — щедро вывалила она коту всю банку «Вискаса» в миску. Кот, заурчав, набросился на корм.

— Не хочется мне ничего есть, Пуша, — пожаловалась коту Гуля, — и ничего не хочется. О-ой… Надо выступить и спать-спать! Завтра воскресенье, я не работаю. Будем валяться с тобой до двенадцати, да?

Пушок вовсю лопал и не обращал на Гулю никакого внимания. Гуля включила электрический чайник, вытащила из холодильника сыр и колбасу. Хотя бы бутерброд съесть перед выступлением, не танцевать же голодной!

Пока резала сыр, колбасу и хлеб, пока варила в старенькой турке, помнящей маму, кофе, в голову лезли невеселые мысли. На работе проблемы с дядей Расимом и его нравоучениями, дома зажигает батя, заказы есть, но маловато. Про личную жизнь лучше не вспоминать.

А Тоша купается в заказах, и если забыть, что с девушкой не очень, остальное у него прекрасно.

«Будем работать вместе, Гуля?»

Слова Антона, сказанные им около пяти лет назад, когда старый коллектив распался, Гуля услышала сейчас будто наяву. Она тогда задрала нос и сказала…Что она сказала? Типа «Извини, Тоша, давай по отдельности». Смысл был именно таким. У Гули на то было много причин, и одна из которых — боязнь втрескаться в Антона по уши.

Конечно, Гуле хотелось, чтобы Антон ее начал уговаривать. Но тот лишь пожал плечами и сказал: «Ну как хочешь». С тех пор они оба набрали на обучение людей, создали свои коллективы и стали конкурентами. А потом Антон стал вне конкуренции.

Что бы было, если бы она согласилась, Гуля представляла себе иногда, когда становилось плохо на душе, она ворочалась в постели и долго не могла заснуть. В ее мечтах Тоша приглашал Гулю на свидания, целовал…

Гуля немножко позволяла себе помечтать. Капельку — и не долго.

Реальность, если бы она тогда сказала «да», Гулю бы не устроила. Скорее всего, вышло бы так, как случалось у Антона уже несколько раз (Гуля бережно собирала эти сплетни): очередная девочка уходила из его коллектива с разбитым сердцем, вся в слезах. Гуля понимала, почему такое происходило: Антон на тренировках был чудо как хорош, и его харизма заставляла девчонок постоянно отвлекаться и смотреть на него. А уж как он танцевал, и как перекатывались сильные мышцы под смуглой кожей, если они занимались летом, и скидывал мокрую от пота майку! Она сама через такое прошла. Ладно, рядом был Женька, промывал ей мозги. Настоящий друг.

А еще Антон был со всеми доброжелателен и улыбчив. Каждая девочка, поди, мнила себе, что он относится к ней как-то иначе, чем к остальным. Но это была лишь вежливость, хорошее расположение — не больше. И с Гулей много лет назад он был таким же: дружелюбным, веселым, готовым исполнить просьбу, помочь советом. Но за этой вежливостью ничего не стояло. Ни к кому, кроме его девушек, конечно.

Гуля налила в чашку кофе, задумчиво посмотрела на бутерброд, который сделала. Надо, Гуля! Ешь, пусть не хочется!

Пушок сидел, облизываясь, рядом с пустой чашкой. Гуля улыбнулась: хоть кому-то нужна. Отец встанет часов в семь утра, будет ходить, ахая, по квартире. Разбудит ее обязательно! Не поспать до обеда, а если вопли протрезвевшего и злого отца прервут сон, Гуля будет ходить весь день, как зомби, по дому. И неизвестно, получится ли днем урвать часок сна или нет. Опять будет целый день хотеться спать — дико, до тошноты, и отдохнуть в воскресенье не получится…

«Я сильная, я выдержу».

— Марат, где же она? До выступления осталось двадцать минут!

Встревоженная Юля стояла рядом и хмурилась.

— Не в курсе я, Гуль. Не волнуйся только! Что, первый раз кто-то из коллектива задерживается? Приедет, куда денется. Она же знает, что сегодня выступление?

— Знает, конечно!!! Мы утром созванивались, тем более… — Гуля в волнении постукивала каблучком об асфальт.