Если не подойдет помощь извне, маленький усталый гарнизон Кимберли будет уничтожен. Внимание врага было сейчас отвлечено, поэтому военные отказались от тактики постоянных рейдов, заканчивающихся временным захватом укреплений буров ценой нескольких жизней. Солдаты были раздражены бездельем и ненавистью обывателей, офицеров приводило в уныние ощущение беспомощности и приказы лгать тем, кто все равно узнавал правду от Сесила Родса.

Кроме того, оставались еще жара, пыль, насекомые, отсутствие почты и газет, комендантский час, запиравший людей в домах с наступлением темноты, ежедневные очереди за продуктами, постоянные обстрелы, страх восстания среди чернокожих рабочих. Оставалась неизбежность видеть каждый день одни и те же лица, не зная, что им сказать. Как результат отсутствия новостей город наводнили слухи и сплетни. После того как два жителя голландского происхождения были пойманы около линии обороны и обвинены в шпионаже, все остальные буры в городе оказались в изоляции и столкнулись с неприкрытой ненавистью. Женщину, овдовевшую во время того несчастливого штурма, почему-то заклеймили предательницей. Симулянты, расплодившиеся после приказа о выдаче масла только детям и инвалидам, вызвали проклятия и обвинения в жадности по отношению к действительно больным людям.

Некоторые английские военные были обвинены местными жителями в том, что те совращают их жен, — некоторые военные действительно так и делали. Члены королевских вооруженных сил ссорились с солдатами местных сил самообороны — первые заявляли, что Кимберли — не более чем второразрядное поселение, а последние— что это их оппоненты относятся к второразрядной армии, не способной воевать с кучкой фермеров.

В высших эшелонах власти царило не меньшее напряжение. Враждовали те, кто в настоящий момент был в любимчиках у Родса, и те, кто не попал в эти ряды или разочаровался в великом человеке. Начались перешептывания о лояльности фон Гроссладена, чья родная страна снабжала буров оружием и боеприпасами. Его теплые отношения с Францем Миттельхейтером — еще одним почти немцем — были предметом многочисленных пересудов. Может быть, тенор передает свои сообщения бурам, замаскировав их под песни? Почему певец так часто посещает мастерские «Де Бирс», если не для того, чтобы считать количество сделанных там снарядов?

Шведскую графиню заметили сидящей у окна с зеркалом в руке. Скорее всего, она просто разглядывала свою прическу, но солнце отражалось в зеркале и сигналы могли легко передаваться ее сыну, который, как это хорошо было известно, входил в число врачей, лечащих пленных у буров.

Утверждения, которые в обыденной жизни показались бы глупыми, приобретали оттенок настоящего патриотизма. Дни превращались в недели, недели в месяцы — и не было ни малейших признаков скорого освобождения.

Лейла сейчас почти каждую неделю получала анонимные письма. Все одинаковые по смыслу, хотя и написанные разными почерками, они обвиняли ее в содержании заведения, где «раскрашенные шлюхи» вовлекали мужчин в бездну «грехов, которые будут наказаны волей Божьей». Они по-прежнему расстраивали ее, хотя и не так сильно, как в первый раз. Оставалось загадкой, кто их доставлял, но это происходило всегда, когда она уходила, а Нелли стояла в очереди за пайком или выходила в сад стирать. То, что кто-то подходит достаточно близко к закрытому деревьями бунгало и видит все происходящее там, заставляло Лейлу чувствовать себя очень неуютно, ни одна из соседок не производила впечатление религиозной фанатички или озлобленной старой девы. Почему она была так уверена, что за письмами стояла женщина, Лейла не знала. Было, наверное, естественно, что те, кто жил тяжелой жизнью, реагировали именно таким образом, глядя на актрису, развлекающую солдат, — обе профессии вызывали стойкую неприязнь в обществе.

Нелли не знала о письмах, и Лейла радовалась, что она ничего не стала рассказывать, когда прочитала строчки, относящиеся к маленькой Салли — «незаконнорожденный плод твоих грехов». Впервые с момента рождения ребенка Лейла задумалась, не считают ли Салли ее дочкой. Это привело к еще более неприятным мыслям о том, действительно ли в городе бытует мнение, что она содержит бордель. Солдаты, посещающие ее коттедж, разумеется, не стали бы об этом говорить, да и офицеры быстро бы положили конец подобным измышлениям. Даже Саттон Блайз, который до сего времени делал вид, что ее не существует, едва ли мог похвастаться успехами в этом направлении.

Тем не менее, чувство, что за ней постоянно следят, вызывало странное ощущение каждый раз, когда она выходила на улицу. Демонстрируя свое равнодушие к подобным сплетням и в то же время зная, что в напряженной ситуации блокады должна быть сохранена хоть частичка красоты, она продолжала надевать свои изысканные наряды, заслуженно вознесшие ее в число первых модниц Лондона.

Большинство местных женщин носило сшитые дома темные платья с маленькими шляпками, но Лейла озаряла улицы абрикосовыми, голубыми и розовыми нарядами с царящими над ними огромными модными шляпами, украшенными перьями, искусственными цветами и кисеей. Другие защищали себя от солнца темными зонтами — на лицо Лейлы падала мягкая кружевная тень. Возможно, она сознательно подчеркивала свою женственность на публике. Мужчина по имени Френк Дункан однажды сломил ее дух, но она не позволит кучке злобных женщин повторить это.

В то утро за неделю до Рождества Лейла наняла кеб, чтобы ехать в дом к барону фон Гроссладену, где должно было состояться обсуждение ее выступления в канун Нового года. Зная, что во время религиозного праздника буры временно забудут о войне, барон решил, пользуясь короткой передышкой, по возможности ослабить царившее в городе напряжение. Так как он был близок к Родсу, а его дом располагался в очень удобном районе города, а также, возможно, подозревая, что немецкое происхождение вызывает пересуды, барон фон Гроссладен вызвался организовать концерт под открытым небом для всех жителей Кимберли.

Сосед, торговец бриллиантами, решил в свою очередь провести подобный праздник для детей, воспользовавшись разнообразными талантами актеров, готовых танцевать, представлять комедии и фокусы.

В изысканном платье лимонного цвета, отделанном черно-белой тесьмой, и в подходящей по цвету шляпке Лейла прошла в салон на первом этаже. Поздоровавшись с Маргарет Вейси-Хантер, затем с хозяином, она принялась объяснять, почему не смог прийти Франц.

— Для певца даже небольшая простуда может иметь серьезные последствия, — говорила она, приняв приглашение матери Вивиана присесть на кресло рядом. — Сильная жара в Кимберли сама по себе очень тягостна, не говоря уже о потоках пыли, поднятой ветром. Франц решил, что очень важно дать его голосу отдохнуть, чтобы он мог петь в вечер Рождества.

Барон, удостоверившись, что его гостья села, тоже опустился в кресло. На его лице играла уверенная улыбка, и Лейла в который раз спросила себя, почему же она не доверяет этому человеку. Ее отношение к будущей невесте барона определялось давно высказанным мнением о матери, позволившей собственным сыновьям страдать под властью их деда. И хотя при встрече Маргарет Вейси-Хантер оказалась нежной и очаровательной, Лейла по-прежнему была уверена, что первое впечатление самое верное. За благовоспитанной вежливостью матери Вивиана она чувствовала холодный эгоизм. Почему же Вивиан этого не видит?

— Миттельхейтер не подведет нас, — сказал барон. — Поэтому, мисс Дункан, в его отсутствие нам остается лишь обсудить ваше участие в том, что, без сомнения, станет событием года. — Его холодные голубые глаза на мгновение потеплели. — В исторических книгах несомненно отметят, что дух жителей Кимберли в это ужасное время остался несломленным.

— Не думаю, что я хотела бы быть упомянутой в исторических книгах, — заметила Лейла, — хотя люди, подобные вам и мистеру Родсу, там несомненно будут.

— Посмотрим, посмотрим, — прозвучал самодовольный ответ.

— Вместе с полковником Кекевичем, — добавила Лейла.

Улыбка мгновенно исчезла.

— Надеюсь, историки будут добры к этому человеку и пропустят… эээ… непривлекательные аспекты его командования.

— Но, Гюнтер, он не такой уж и негодяй, — пожурила его Маргарет, чьи серо-голубые глаза и платье из чесучи вполне дополняли сдержанную вежливость жениха. — Сесил выставляет Кекевича только в черном цвете, я знаю, но военному трудно покрыть себя славой в подобной ситуации.

Он снисходительно потрепал ее по руке.

— Сесил много общался с ним, дорогая, что дало уникальную возможность узнать человека, столкнувшегося с задачей, к которой он не готов. Ты, однако, можешь быть спокойна, так как твоя безопасность находится не только в его руках.

Лейлой в это утро явно овладел демон безрассудного бунта— она словно со стороны услышала свои слова:

— Так как именно полковник Кекевич проводит дни и ночи, следя за врагом, в то время как мы имеем возможность проводить такие приятные встречи, как сейчас, именно Кекевич обеспечивает безопасность жителей — он и солдаты под его командованием.

Маргарет с внезапным интересом принялась разглядывать собеседницу, в то время как Гроссладен выдавил кривую улыбку.

— Боже мой. Такая страстная защита военных, мисс Дункан. Впрочем, вы большая их любимица, как я слышал.

Неприятные размышления Лейлы об истинном значении только что услышанных слов были прерваны объявлением слуги.

— Майор Вейси-Хантер.

Подавив желание обернуться, Лейла приказала себе не двигаться, чувствуя, какой беспорядок творится у нее в голове. Маргарет между тем здоровалась с сыном.

— Вивиан, я так рада, что эти нудные обязанности сегодня не помешали тебе присоединиться к нам.

Лейла слишком хорошо знала Вивиана, чтобы не заметить осторожность в его ответе.

— В своей записке ты намекнула о важности дела, мама.

Так как барон не выказал особой радости, Лейла догадалась, что нежная Маргарет не посоветовалась прежде со своим женихом. Глядя, как та целует сына в щечку, она подумала, что, возможно, недооценила леди Вейси-Хантер.