Отвлекшись, Нелли достала отрез хлопчатобумажной ткани.

— На рынке творилось настоящее столпотворение, — заметила она, — торговцы ужасно подняли цены, так все торопятся сделать запасы, пока есть возможность. Женщины просто сошли с ума от злости. Одна заявила, что непорядочно извлекать выгоду из бедствий людей, а другие собираются идти к полковнику или кому-то еще, чтобы об этом поговорить. Вам стоило бы посмотреть цены на чай, печенье и другие вполне обычные продукты.

— Это неизбежно, — откликнулась Лейла, — но уверена, скоро еда будет распределяться поровну. Полковник Кекевич в настоящий момент слишком занят вопросами обороны — все случилось так быстро, что ничего еще не готово.

Нелли села, подхватив на колени Салли.

— Мистер Чьютон что-нибудь говорит о нашем будущем?

— Я сейчас иду в театр, где собирается труппа, чтобы узнать его планы. Бедняга, не представляю, как ему удастся заработать сейчас хоть какие-нибудь деньги. Комендантский час положил конец обычным выступлениям, и я не думаю, что военные разрешат нам давать концерты днем — если, конечно, кто-то придет на эти концерты.

Подозреваю, что всех в Кимберли волнует лишь возможное появление противника; лишь глаза бедного мистера Чьютона прикованы к графе расходов в бухгалтерских книгах. Он уже и так пытается сэкономить на чем только можно, — например, переселил нас в этот коттедж, а хористок — в более дешевые комнаты, — и, как я предполагаю, объявит сегодня, что не в состоянии выплачивать жалованье, пока шоу закрыто. Мы-то скорее всего справимся, но некоторым девушкам придется туго.

— Как и всем другим, по словам Билли. Лейла нахмурилась.

— Кто такой Билли?

— Билл Седжвик. Он сержант, с которым я недавно познакомилась, — призналась Нелли, покраснев.

— Ох, Нелли…

— Он хороший, — последовал быстрый ответ. — Билли — джентльмен, Лейла. Он никогда не сделает ничего плохого.

— Надеюсь, ты не собираешься проверять это на практике, — резко возразила Лейла. — Не позволяй себе расслабляться. Мужчины все одинаковы, Нелли. Они вовсе не достойные, мужественные существа, которых мы должны вознаграждать слепой преданностью… или чем-то еще.

Широкая улыбка осветила лицо Нелли, когда та взъерошила волосы своего незаконнорожденного ребенка.

— Вы повторяете эту речь насчет мужчин так часто, что я могла бы ее пересказать по памяти слово в слово. Я никогда не считала Джима достойным или мужественным, Лейла, а вот вы были замужем за солдатом… или по крайней мере, считали, что это так.

Поставив Салли на ноги, она подошла ближе к Лейле, устроившись рядом с ее стулом.

— Я знаю, что допустила ошибку с Джимом, но есть и другие, и они на него не похожи. Я, конечно, глупая девушка, которая верит почти всему, что ей говорят, но есть одна вещь, которую я понимаю лучше, чем вы. Все эти подарки — браслеты и ожерелья — не изменят того, что сделал с тобой Френк. И более того, они не помогут, когда ты останешься одна, и не будут ухаживать за тобой, если ты заболеешь или состаришься. И они не принесли тебе счастья. Давно я не видела у тебя такого грустного лица, как со времени начала осады. Это ведь не буры тому виной? Может быть, тебе действительно нравился капитан Блайз? Ты выглядишь несчастной со дня приема у немецкого барона, а ведь Блайз с тех пор ни разу не заглядывал к нам.

— И вряд ли осмелится, — заметила Лейла, чувствуя, как возвращается боль в сердце. — Нет, Нелли, дорогая, я никого не люблю, за исключением тебя и Салли.

Выдавив улыбку, она добавила:

— Эти самые браслеты и ожерелья могут сослужить нам хорошую службу, если осада затянется надолго. Нам придется продать их, чтобы жить, как подобает ведущей актрисе. Как сказал бы Лестер Гилберт: «Волшебное очарование должно сохраняться любой ценой».

Артисты собрались в здании театра, ощущая, как грустно выглядит пустой зрительный зал. Мередит Чьютон поговорил с полковником Кекевичем, который, естественно, был озабочен множеством более важных проблем, чем вопрос о группке актеров и музыкантов, означавших для полковника не что иное, как лишние голодные рты. С точки зрения военных представлялось немыслимым разрешить толпам народа собираться в здании театра даже в дневное время. Пара снарядов, и последствия будут весьма трагичными.

Управляющий был у Сесила Родса. Великий человек уверил его, что власти в Кейптауне плюс правительство Великобритании в Лондоне вполне понимают необходимость немедленного освобождения Кимберли. Пройдет всего пара дней, прежде чем жизнь вернется на свою колею. А в настоящее время мистер Роде с удовольствием разрешает проводить небольшие концерты в домах его друзей, призванные развеять напряжение и доказать, что все в порядке в городе алмазов. Он, мистер Роде, держит ситуацию под контролем.

Перспектива «дрыгать ногами и заливаться соловьем перед местной аристократией», как назвал это один из членов труппы, не слишком подняла настроение актеров. Они так и остались стоять, разбившись на маленькие группы, когда Мередит Чьютон, несчастный и взволнованный, ушел из театра.

Лейла и Франц прошли на сцену, по-прежнему украшенную декорациями, изображавшими виноградник, где эрцгерцог впервые встречается с Кати в самом начале оперетты. Их шаги эхом отдавались в зале, все еще наполненном знакомыми запахами дорогих духов и сигар, но брошенном теми, кто ранее сидел, наслаждаясь придуманным миром.

— Пустой театр так же печален, как дом, куда больше не приходит любимая, — тихо заметил Франц. — По крайней мере такое же ощущение тоски.

Лейла повернулась к партнеру.

— Ты когда-нибудь любил, Франц?

Его темные глаза остановились на ней с необычайной серьезностью.

— Как ты думаешь, мог бы я иначе заставить зрителей поверить, что я люблю Кати — или любую другую героиню?

— «Забудь о чувствах, когда снимаешь грим», — процитировала Лейла его собственные слова, слегка подсмеиваясь. — Что же, у вас пошло наперекосяк?

Он положил ей руку на плечо.

— В те дни я отбрасывал настоящие чувства, накладывая грим. Она же не смогла понять этого и считала каждую партнершу на сцене моей любовницей. Мы так часто ссорились… но все же жить без нее было невыносимо.

Пораженная признанием мужчины, которого считала неспособным на глубокие чувства, Лейла спросила:

— Но ты никогда не думал бросить театр ради нее?

— Бросить?! — переспросил он удивленно. — Мой голос — это дар от Бога, а театр — призвание. Неужели ты можешь расстаться с этим ради любви?

«Да, да, — кричал внутренний голос. — Ради Вивиана ты готова пожертвовать всем».

— Нет, разумеется нет, — твердо произнесла Лейла вслух. — Кстати, Франц, необходимо договориться о наших репетициях. Если запретят использовать здание театра, то надо перенести пианино ко мне в коттедж. Там мы сможем репетировать с большими удобствами, чем в твоем номере гостиницы. Согласен?

Франц кивнул.

— Вокальные упражнения в домике, расположенном в глубине вельда. Гилберт был бы вне себя от восторга.

— Скорее, вне себя от ярости, кляня буров, не давших нам закончить гастроли, за отсутствие у них художественного вкуса. — Отсмеявшись, она продолжила более серьезно:

— Как ты думаешь, это продлится долго? Франц пожал плечами.

— Я разговаривал сегодня утром с бароном фон Гроссладеном. Он думал, что мы соотечественники, и мне пришлось разочаровать его.

На лице Франца вновь заиграла широкая улыбка, столь характерная для него.

— Я вовсе не желаю быть холодным и упрямым пруссаком, когда во мне бьется сердце настоящего жителя Вены.

— Он показался мне человеком с большим самомнением, — заметила Лейла, вспоминая худенькую женщину с серебристо-белыми волосами, которую тот представил как своего «дорогого друга».

— А кто бы на его месте не был таким? Барон — один из ближайших соратников Родса, с огромным состоянием. Роде практически владеет Кимберли. Компания «Де Бирс» является собственником множества домов, а ее склады ломятся от запасов. Она содержит свое войско, вооруженное до зубов. Основные запасы угля также находятся на территории, принадлежащей компании. Город не выживет без «Де Бирс», а учитывая, что Роде ее владелец, можно говорить, что он хозяин города и всех его жителей. И хотя военные на ножах с Родсом, они по любому вопросу вынуждены обращаться к нему. Именно компания выделила мины, которые расположили по периметру города, а ее работники откомандированы для рытья траншей и возведения укреплений на отвалах земли около каждой шахты. Вокруг протянули мили колючей проволоки, а прожектора освещают каждый метр равнины. В общем, по словам барона, мы в абсолютной безопасности.

— Ты ему веришь?

— Нет… и думаю, что другие также не верят. Стал бы Роде отчаянно взывать о помощи к своим высокопоставленным друзьям, если бы не было опасности?

— Что же нам делать, если буры прорвутся в город?

— Я знаю, что я буду делать, — последовал немедленный ответ. — Я позволю им считать, что, подобно барону, я немец и симпатизирую африканерам. — Быстро улыбнувшись, он добавил: — Если хочешь, можешь сделать вид, что ты моя фрау. И они отнесутся к тебе с огромным уважением.

Не в состоянии придерживаться такого же легкомысленного тона, Лейла, тем не менее, заметила:

— Тебе придется взять и мою служанку с ее дочкой. Нелли, правда, вряд ли удастся выдать себя за немку. Сегодня утром она прибежала в ужасе от распускаемых сплетен, что все женщины и дети будут отданы чернокожим.

Франц обнял ее за плечи и повел за кулисы подальше от пустоты зрительного зала.

— Я тоже слышал эту сплетню, распространяемую бурами. Их женщины много работают, лишены чувства юмора и весьма недоверчивы по отношению к чужакам. Они, должно быть, считают нас безбожниками — особенно тебя, моя дорогая Лейла, — твоя одежда так подчеркивает обаяние женственности и заставляет всех мужчин мечтать о встрече с мисс Дункан.

— Все мужчины будут заняты, защищая жителей города, включая и лишенных юмора трудяг-буров. И у них едва ли останется время восхищаться мною — или любой другой женщиной, — добавила Лейла поспешно, проходя мимо группки хористок, все еще обсуждавших сложившееся положение.