Кроме того, Анне тоже бы не повредила поездка за границу. Поэтому она должна согласиться.

Войдя к себе в комнату, Мишель принялась нетерпеливо стаскивать потную одежду. Вслед за нижней юбкой и нательной рубашкой в угол полетели балетные туфельки.

Мишель налила холодной воды в широкую китайскую миску, окунула в нее полотенце и принялась обтирать потное тело. Прохладная влага доставляла ей несказанное наслаждение. Растерев спину, ноги, бедра и живот, девушка провела мокрым полотенцем по своей высокой груди и темным соскам. От прикосновения плотной материи они сразу же ожили, налились и сделались твердыми, как кораллы. Мишель почувствовала, как неожиданно затрепетало все ее тело. Это было приятное и в то же время смутившее девушку ощущение. Мишель на секунду замерла и оглядела себя в висевшем у двери круглом зеркале.

Ее алые щеки пылали, с ярким румянцем и взъерошенными волосами она выглядела настоящим мальчишкой. В минуты, когда ее тело начинало предъявлять свои пока еще не совсем осознанные требования, Мишель старалась отвлечься и думать о другом. О том, что не давало мыслям принять слишком опасное направление. Чаще всего это были размышления о ее будущем балерины. Обычно такие мечты помогали. Но сегодня они почему-то не действовали. Напротив, тело Мишель все больше воспламенялось, а грудь совсем окаменела…

Мишель отвернулась от зеркала и принялась растираться сухим полотенцем, отчего ее тело еще больше раскраснелось. О, она отлично понимала, что означают эти затвердевшие соски, хотя старалась убедить себя в обратном. Невольно в ее памяти ожили воспоминания, которые Мишель попыталась тут же подавить.

Это произошло примерно месяц назад на вечере, устраиваемом местной церковной общиной. Было много музыки, танцев и самых изысканных угощений. Естественно, не обошлось и без вина, которое мужчины пили на открытом воздухе, ибо на религиозном торжестве позволять себе подобное в доме выглядело бы кощунством.

Мишель много танцевала с Бо Томпкинсом – высоким, красивым сыном местного адвоката. Этот юнец весь вечер не отходил от нее. Весело смеясь и не давая ей опомниться, он увлек ее в танце во двор через широко раскрытую дверь.

Прежде чем Мишель успела что-либо возразить, он потащил ее под сень большого развесистого дерева и прижал к себе. Она смотрела в его лицо, чувствовала легкий запах дорогого вина и особый мужской запах, который отнюдь не показался ей неприятным.

В следующее мгновение его губы впились в ее рот, а руки стиснули ее грудь. Тогда Мишель почувствовала именно то, что и сейчас, стоя у зеркала: какое-то еще неизведанное наслаждение и вместе с тем – стыд. Конечно, она касалась своей груди и раньше – так же растираясь полотенцем, ворочаясь ночью в постели или во время игр на открытом воздухе… Но никогда не испытывала такого жгучего, загадочного чувства, которое охватило ее под сенью дерева в объятиях Бо.

Кончилось это тем, что Мишель оттолкнула чересчур осмелевшего ухажера и наградила его увесистой пощечиной. Правда, она тут же пожалела о содеянном, но было уже поздно. По лицу Бо разлилась краска стыда и обиды…

Этот случай имел прямое отношение к мечтам Мишель о будущем. Она твердо знала, чего хочет добиться в жизни и чего ни за что не допустит. Девушка страстно мечтала о карьере балерины. Профессиональной балерины, выступающей перед большой аудиторией, способной высоко оценить ее искусство.

Но она ни за что на свете не желала выходить замуж за сына какого-нибудь соседа-плантатора, поселиться в его доме, вести хозяйство и воспитывать детей. Такое будущее Мишель никак не устраивало. Хотя подруги и убеждали ее, что так повелось с давних пор. С раннего детства все подружки Мишель постоянно говорили между собой сначала о мальчиках, а повзрослев, о мужчинах. Венцом мечтаний была свадьба. В грезах каждая видела избранника, с которым пойдет к алтарю. Девочки играли в дочки-матери, в воображаемую семейную жизнь, в куклы. Одним словом, каждая из подружек Мишель по-своему готовила себя к исполнению самой заветной мечты – замужеству и материнству.

Мишель не привлекало ни замужество, ни материнство. С того самого дня, когда Андрэ преподал ей первый урок танца, балет стал главным в жизни девочки. Может быть, после нежной любви к матери и отцу. В глубине души она понимала, что все эти подспудные ощущения и чувства, заставлявшие трепетать ее тело, могут только сбить ее с пути и помешать осуществлению самой заветной мечты. Попасть в руки какого-нибудь неотесанного парня, вроде Бо Томпкинса, навеки погубить свой талант и стать одной из миллионов домашних хозяек, готовящих обеды и вынашивающих потомство, подобно племенным кобылам…

Нет! Такая жизнь не для нее. И если понадобится совладать с зовом пола, что ж, она это сделает! У нее хватит на это сил!

Но теперь надо чуть поостыть. Мишель взяла щетку и принялась приглаживать волосы. Они поедут во Францию. Матушка должна согласиться! И там, в Париже, для нее начнется настоящая жизнь!

Глава 2

На следующее утро, как только рассвело, Анна уже ехала по дороге в Уильямсберг. На то, чтобы добраться до городка, обычно уходило полдня.

Анна была одна в коляске. Впереди на козлах сидел кучер, пустивший четверку лошадей легким галопом. От быстрой езды сзади тянулся длинный шлейф дорожной пыли.

Первые полчаса вдоль дороги тянулись поля Малверна. Откинувшись на сиденье, Анна задумчиво смотрела по сторонам. Работавшие на полях мужчины и женщины были заняты своим делом и не обращали внимания на проезжавшую мимо них хозяйку. На протяжении многих лет в Малверне выращивали только табак, что истощало землю, после нескольких урожаев поля оставляли под паром. Это требовало много времени и сил, Майкл в последние годы стал засевать половину плантации хлопком. Для южных штатов это была сравнительно новая культура, хотя спрос на нее на рынке с каждым годом возрастал.

Главная трудность в выращивании хлопка состояла в том, что процесс получения волокна оставался очень медленным и утомительным. После сбора хлопка-сырца надо было отделить от него семена. За один день каждый работник собирал не более трехсот граммов волокна. И то при благоприятной погоде.

Выращивание хлопка – от сева до сбора урожая – занимало несколько месяцев и требовало неустанного тяжелого труда. Весной, летом и вплоть до самой осени, пока на нежных стеблях не появлялись коробочки с белоснежной воздушной ватой, необходимо было ежедневно ухаживать за посевами, которые могли легко погибнуть от засухи, нашествий насекомых, от проливных дождей или града. Именно так и случилось прошлой осенью незадолго до смерти Майкла. За две недели до дня сбора урожая посевы хлопка были почти под корень уничтожены жестоким градом.

Поэтому хлопок сеяли только на половине земель Малверна. Остальные поля либо пустовали, либо на них традиционно выращивали табак. Но Майкл до самой смерти продолжал верить в то, что будущее – за хлопком, что благосостояние всего американского Юга всецело зависит именно от этой культуры. «Придет день, Анна, – любил говорить он, – когда какой-нибудь талантливый парень изобретет механический способ отделения зерен от хлопкового волокна, и тогда наша земля станет источником несметного богатства».

Милый, дорогой Майкл, думала Анна с печальной улыбкой. Он всегда видел в жизни только светлую сторону! Несомненно, это и послужило причиной огромного займа, с помощью которого он хотел поправить дела плантации после прошлогоднего недорода. Майкл, как всегда, верил в будущее и не сомневался, что без особых усилий сумеет вовремя вернуть долг. Наверное, так бы и произошло, если бы он не умер…

Но теперь Анна оказалась перед совершенно реальной угрозой лишиться Малверна. И хотя утро было теплым и мягким, от одной мысли об этом на нее пахнуло пронизывающим холодом. Нет, она не может, не должна допустить такого! Потерять землю, которую так любила! Никогда! Непременно должен быть выход. Надо только его найти. И она найдет! Ведь в ее жизни бывали и более тяжелые времена!

Анна отлично знала, что многие соседи только позлорадствуют, если она разорится или вовсе лишится плантации. В недалеком прошлом Вернеры восстановили против себя большинство фермеров в округе, дав вольную работавшим в Малверне рабам.

В сущности, главным инициатором их освобождения стала Анна. Будучи сама некогда проданной в рабство, она на себе испытала ужасы подневольной жизни. Выйдя замуж за Малкольма Вернера, она сразу же принялась склонять его освободить невольников. Прошло совсем немного времени, и Малкольм дал вольную многим рабам со своей плантации. После его смерти Анна и Майкл продолжили это дело. И теперь в Малверне не осталось ни одного невольника.

Такое поведение Вернеров отнюдь не способствовало их теплым отношениям с соседями. В подавляющем большинстве последние считали рабовладение вполне нормальным. Но Анну это не очень расстроило. Она никогда не уступала давлению со стороны, если считала себя в чем-то правой. И не собиралась впредь изменять этому правилу.

Тем временем экипаж въехал на окраину Уильямсберга. Анна гордо выпрямилась, приготовившись ко всяческим неожиданностям.

Перед отъездом из Малверна она выспросила у своего чернокожего кучера Джона все, что тот знал о Кортни Уэйне. Из работников Джон был самым осведомленным о том, что происходило в соседнем Уильямсберге, и знал все о его обитателях. Во время редких наездов туда Анны он не только сидел на козлах и управлял четверкой лошадей, но самостоятельно делал большую часть закупок для дома. Кроме того, Джон поддерживал самые дружеские отношения со всеми владельцами тамошних магазинов, съестных лавок и складов. Это давало ему редкую возможность пользоваться всевозможными уступками, бережно расходуя хозяйские деньги. И уж конечно, он был в курсе всех сплетен и слухов!

Джону не так давно стукнуло шестьдесят. Высокого роста, с представительной внешностью, он отличался образованностью и смекалкой, а также умел хорошо, даже красиво говорить. В семействе Вернеров он работал с незапамятных времен. Во всяком случае, когда Анна только появилась в Малверне, Джон считался там старожилом.