— А что-нибудь… ну… — Замявшись, Кряжин с напряжением откашлялся и, проведя ребром ладони по бедру, с надеждой посмотрел на строгую тётку в форменном халате. Испытывая неудобство оттого, что у прилавка стояли исключительно женщины, Кирилл понизил голос и, подавшись корпусом вперёд, негромко проговорил: — А нет ли чего-нибудь… покороче?

— У нас что, Африка? — зацепившись друг за друга, брови продавщицы выстроились угрожающим изломом. — Панталоны — изделие стандартное, если не нравится — возьмите ножницы и отрежьте длину хоть до самой резинки, мне всё равно, только сначала уплатите в кассу, — громко выдала она, с удовольствием наблюдая, как щёки длинного надоедливого гусака покрываются тёмным румянцем.

— Я просто спросил. — Боясь оторвать глаза от прилавка, Кряжин ощущал на своём лице любопытные взгляды женщин. Проклиная лужёную глотку горластой труженицы торговли, он ощущал, как по пересохшему от волнения горлу медленно скатывается вниз горячий сухой комок, и уже горько сожалел, что затеял эту глупую эпопею с подарком.

— Странный вы какой! — не понижая голоса, возмущённо выдохнула та. — То дай, то возьми назад, то длина не подходит, то ширина — такое ощущение, что вы не трусы выбираете, а корову.

— Я просил сороковой, а на ценнике — сорок восемь, — вяло попытался огрызнуться Кирилл.

— За сороковым езжайте в «Детский мир», — не осталась в долгу продавец, — у нас женская галантерея, а не отдел белья для подростков.

Оказавшись за дверями очередного магазина, Кряжин провёл тыльной стороной ладони по лбу и ощутил, как рука покрылась влажной испариной. Нет, такая нагрузка не для него: чулки, бельё и прочую абракадабру Марья пусть покупает сама. Глядя на элегантно одетую жену, он не мог представить, каких трудов ей это стоило. Что ни говори, а резиночками и ленточками должен заниматься слабый пол, потому что нервная система сильного для такой нагрузки не предназначена.


— Может, не нужно было так? Вдруг он обидится и не вернётся, как же ты без него будешь? — Поправив выбившийся завиток на виске, Нина сочувственно заглянула Марье в лицо и, блеснув круглыми стёклышками очков, слабо улыбнулась.

— Ты думаешь, не вернётся? — Рука Марьи невольно дрогнула.

Сорвавшись с крючка, капроновая петля молнией скользнула вниз, и на чулке, туго натянутом на перевёрнутый гранёный стакан, появилась длинная прозрачная дорожка.

— Тьфу ты! — Прикрыв глаза, Марья с трудом сглотнула горький ком, подступивший к самому горлу, и, отодвинув от края стола нехитрое ремонтное сооружение, прикусила задрожавшие губы. — Что ему ещё было нужно, скажи, Нина, что?! — с обидой проговорила она и, сморщившись, негромко всхлипнула.

— Может, ты что не так поняла? — Зажав плотную льняную ткань между указательными и большими пальцами рук, Нина свернула из уголка кухонной скатерти узкую продолговатую трубочку.

— А что тут можно не понять? — шумно вобрав в себя воздух, Марья на несколько мгновений задержала дыхание и, взяв себя в руки, медленно выдохнула. — Самое противное, что он сказал правду.

— Какую ещё правду?

— Мне всегда хотелось заполучить Кирюшу, но я была для него нулём, пустым местом, кроме своей Шелестовой, он не желал никого замечать. Это было наваждением, — улыбаясь сквозь силу, Марья старалась не расплакаться, — для него на Любке сошёлся клином белый свет, а я всегда была лишней. Когда он пришёл в наш дом свататься, я должна была ему отказать, потому что знала, что он — не для меня, но я согласилась.

— Зачем же ты соглашалась, если знала наверняка, что он любит другую? — Длинные пальцы Нины замерли, и, раскрутившись, льняной рулик выскользнул у неё из рук.

— Мне казалось, пройдёт какое-то время, всё утрясётся, уляжется. Но стало только хуже: раньше он меня не замечал, а теперь и вовсе возненавидел.

— Какой же он подлый! — не скрывая своей неприязни к Кириллу, гневно произнесла Нина, и её голубые глаза яростно блеснули за круглыми стёклышками дешёвеньких очков. — Он не должен был с тобой так поступать. Если бы ты только знала, что они с отцом задумали…

— Даже если бы и знала, ничего бы это не изменило, — устало перебила подругу Марья.

— Как это? — опешила та.

— Я хотела быть с Кириллом, и меня не интересовала цена, которую когда-нибудь придётся за это платить, — тускло выдала Марья. — Мне было безразлично, какие обстоятельства привели его на порог моего дома. Я люблю его, и, если бы мне довелось повторить всё сначала… — С трудом оторвавшись от какой-то невидимой точки в пространстве, она перевела глаза на Нину. — Если бы мне привелось начинать всё сначала, я поступила бы точно так же.


Добавив в воздух синьки, город постепенно погружался в сумерки, и, расплываясь тягучей чернильной замазкой, по карнизам и водосточным трубам на асфальт сползали серые изогнутые тени. Приклеиваясь к липкому глянцу тополей, мелкая пыль оседала на листьях плотной тусклой кисиёй, и, отяжелев, они провисали, замирая в остывающем воздухе жестяными матовыми лоскутами. Отдавая тепло, крупитчатые плиты тротуаров темнели и, сжуриваясь, покрывались мелким ознобом колючего наждака; камни тяжко вздыхали, и, выстилая воздух полупрозрачной колышущейся дымкой, в квартиры вползала сухая терпкая духота.

Марья стояла у открытого окна и прислушивалась к дыханию уставшего города, напряжённо ожидая того момента, когда в квартире раздастся щелчок входной двери. Решив основательно подготовиться к разговору с мужем, она пыталась отмотать сегодняшний день назад. Мешая сосредоточиться, в голову лезла всякая околесица, наслаивая один лист на другой и выдвигая на первый план никому не нужные образы и звуки. Деля тротуар на изломанные кривые многоугольники, перед её мысленным взором проплывали тёмные продольные трещины асфальта у аптеки и длинные полоски искрошившихся от времени каменных бордюров мостовых. Перекручиваясь, полосы складывались в замысловатые узоры, и близко, словно на ладони, она видела их посечённые осыпавшиеся края…

Растворяясь в сумерках, сознание Марьи слегка покачивалось на густых фиолетовых волнах полумрака, заполнявшего углы огромной квартиры и перемешивающего очертания и звуки.

— Здравствуй.

Вздрогнув, Марья обернулась и поняла, что, задумавшись, всё-таки не заметила, как вошёл Кирилл… Окинув знакомую фигуру рассеянным взглядом, она вспомнила о том, что так и не успела подготовиться к его приходу, но промелькнувшая мысль пропала так же внезапно, как и появилась.

— Прости, я тебя напугал, малыш.

Вглядываясь в неясные очертания фигуры у окна и не решаясь нажать на клавишу выключателя, Кирилл неуклюже затоптался на месте и, не зная, с чего начать разговор, умолк. Обычно в таких случаях, не желая ставить мужа в неловкое положение, Марья спешила ему на выручку и неизменно спасала положение. Но сейчас она отчего-то не спешила этого делать, и, вслушиваясь в звенящую тишину, Кирилл почувствовал, как во рту у него стало кисло и противно, будто, слетая с языка, бесполезные слова оставляли за собой мерзкий привкус.

— Зачем ты пришёл? — скрестив руки на груди, тщательно проговаривая каждый слог, ровно произнесла она.

— Мне не следовало этого делать? — Приблизившись на несколько шагов, Кирилл уловил знакомый запах духов, названия которых за все эти годы он так и не удосужился узнать.

— Насколько я понимаю, тебе просто некуда было идти, — разрушая прелесть зарождающейся романтики, ровно произнесла Марья, и, поражённый её спокойствием и непривычной уверенностью в себе, Кряжин невольно застыл на месте.

— Я долго думал над тем, что сегодня произошло, и понял, что глупая ссора не может стать препятствием для нашей любви, — стараясь вложить в голос всю теплоту и нежность, на которые был способен, мягко проговорил он. — Я люблю тебя, котёнок…

— Вот как? — всё так же ровно проговорила Марья, и её брови иронично поднялись. — А как же нам быть с Шелестовой?

— С кем? — От неожиданности Кирилл чуть не поперхнулся. Впервые за четыре года, не скрываясь и ничего не боясь, жена произносила имя своей соперницы.

— С Любкой, у которой, по твоим словам, от тебя сын? Или я что-то путаю, и она нагуляла ребёночка от кого-то ещё? — От пренебрежения, с которыми она произнесла любимое имя, Кирилла передёрнуло.

— Не смей трепать её имя! — гневно выпалил он, но тут же осёкся и опустил глаза.

— Всё, представление окончено? Или ты ещё не всё рассказал мне о своей великой любви? — Скрестив руки на груди, Марья с вызовом смотрела Кириллу в глаза, и который раз за сегодняшний день он вынужден был первым отвести взгляд.

— Ты не веришь мне, я знаю, и у тебя есть на это основания, — потерянно прошептал он, и, глядя на его опущенную голову, добрая душа Марьи невольно дрогнула. — Но я люблю тебя, иначе бы ни за что не вернулся обратно. Наверное, для того, чтобы заслужить твоё доверие, мне потребуется много времени и сил, но я готов ждать, потому что такую, как ты, я больше не встречу нигде и никогда. — Презирая себя за лживость и слабость и ненавидя Марью за то, что она поставила его в положение жалкого просителя, он подошёл к ней вплотную и, наклонившись к её лицу, коснулся губами лба. — То, о чём ты говорила, в прошлом: никакой Любы больше не будет, потому что никто, кроме тебя, мне не нужен.

Подняв глаза, Марья всмотрелась в лицо мужа, но в его глазах было столько боли, преданности и любви, что усомниться в его словах было сложно. Рассудок советовал ей не спешить, но глупое сердце не слушалось холодного разума и, позабыв обо всём на свете, тянулось к единственно дорогому и любимому человеку.

— Это правда? — Широко распахнув ресницы, она несмело улыбнулась.

— Конечно, правда.

Под чистым взглядом Маши Кряжин смешался и, боясь выдать себя, прижал голову девушки к своему плечу. Уткнувшись в её волосы, он молча закричал от боли: чего бы он сейчас ни отдал, лишь бы обнимать ту, другую, жёлто-зелёные глаза которой стояли перед ним и днём и ночью. Проводя щекой по светлым волнам вьющихся волос и шепча несбыточные обещания, Кряжин искренне хотел быть честным, но заранее знал, что ни одно из своих слов он сдержать так и не сумеет.