— Я старался полюбить тебя, — цепляясь за соломинку, громко проговорил Кирилл.

— Значит, плохо старался, — Марья смерила поникшего Кирилла презрительным взглядом. — Ты мне противен. Иди на все четыре стороны, держать тебя я не стану, и мой тебе совет: с сегодняшнего дня старайся полюбить кого-нибудь другого.

* * *

Глядя вслед удаляющейся Марье, Кирилл не испытывал ни раскаяния, ни сожаления: с какой стати его должны терзать муки совести — когда-никогда она должна была узнать правду о своём замужестве. Да, горькая правда не всегда лучше сладкого неведения, но, что тут поделаешь, из песни слова не выкинешь. По большому счёту Марья должна быть ему благодарна: узнать такие вещи от постороннего человека для неё было бы унизительно вдвойне. Прислушиваясь к стуку тонких шпилечек по асфальту, Кряжин ожидал того момента, когда, наконец, здравый смысл возобладает над сиюминутным чувством обиды, и, устыдившись своей резкости, Марья пойдёт на попятный.

В том, что будет именно так, а не иначе, Кряжин был уверен полностью. Худосочненькая, бледненькая, вся какая-то прозрачно-чёрно-белая, без дядюшкиных денежек она не представляла собой ровным счётом ничего, а потому не могла позволить себе роскоши хлопать дверью не глядя. Выдержать её навязчивую привязанность может далеко не каждый. Даже с учётом московской квартиры и брезжущего в недалёком будущем красного диплома, а значит, крайне удачного распределения, временами она напоминала прозрачный обслюнявленный леденец, доводящий своей нескончаемой приторностью до тошноты. Наивная, доверчивая, по-собачьи преданная, она была всегда и во всём одинаковой. Безнадёжно вздохнув, Кирилл подумал о том, что несметное количество её достоинств давно стало её главным недостатком.

Затерявшись в городском шуме, стук каблучков стал почти неслышным, и, подбоченясь, Кряжин принял полувоинственный-полупримирительный вид. Принимать извинения с первого раза он, естественно, не собирался, но и лишать жену надежды на возможный вариант худого мира тоже было бы неправильно. Оказывая незначительные бытовые услуги: стирая его бельё, конспектируя за него тексты, Марья была в какой-то степени даже полезной. Она снимала с его плеч все те мелкие повседневные заботы, которые угнетают любого настоящего мужчину. Дело, результат от которого нельзя увидеть сразу, не стоит и начинать: разменять крупную купюру на мелочь возможно всегда, но почти никому не удаётся удержать эту мелочь в руках.

Растворясь в пёстрой толпе, Марья выпала из поля зрения Кирилла, и, поражённый её непривычно затянувшимся упрямством, Кряжин был вынужден отбросить артистическую позу в сторону. Приподнявшись на носки, он вытянулся в струнку и, обежал глазами улицу, удивлённо замер: Марьи нигде не было.

— Ах ты, Маша с Уралмаша! — недовольно выплюнул он и, рванув воротник рубашки, рывком расстегнул верхнюю пуговицу.

Кряжин внимательно оглядел площадку у аптеки и прилегавшую к ней улицу. Никакого подвоха не было: ни за деревьями, ни под козырьком, ни где-либо ещё Марьи не наблюдалось, а значит, несмотря на невероятность происходившего, она действительно ушла, бросив его одного посреди улицы.

Ощутив, как в груди стали царапаться острые коготочки нехорошего предчувствия, Кирюша провёл тыльной стороной ладони по взмокшему лбу и медленно опустил руки вдоль тела. Дело принимало скверный оборот. Неужели он не рассчитал и случайно перегнул палку?

По большому счёту Машины чувства и переживания его интересовали мало. Гораздо важнее было другое: уравновешенная и спокойная, Марья была не только источником раздражения, но и гарантией, своеобразной страховкой от жизненных неурядиц.

Первые два года совместной жизни Кряжины прожили как в сказке. Не жалея средств, Михаил содержал их обоих. Привыкнув к непересыхающему золотому ручейку, ни одному из них ни разу не пришла в голову мысль, что всему на свете, в том числе и манне небесной, коей для них являлось кресло состоятельного дядюшки, может прийти конец. Избаловавшись, Марья и Кирилл даже не могли предположить, что уже вскорости источник их благосостояния обмелеет и, для того чтобы как-то свести концы с концами, им придётся брать работу на дом.

Ночные посиделки нисколько не раздражали Кирилла, напротив, переводить в компании с Марьей было чрезвычайно легко и приятно. Познания самого Кирилла были крайне скромными, зато Машин багаж знаний позволял, почти не заглядывая в словари и справочники, переводить с английского и немецкого тексты практически любой сложности. Конечно, при известном усердии, он смог бы справиться со всем этим самостоятельно, но, во-первых, усилий прикладывать он не любил, а во-вторых, и это было, пожалуй, самым главным, — все заказы на перевод получала Марья. То ли из-за нежелания наступать на хвост собственному самолюбию, то ли по какой-то другой причине, но, отчего так сложилось, Кряжин разбираться не спешил. В конце концов, кому был поручен перевод — ему самому или его жене — существенной роли не играло, у них была работа, и это главное, всё остальное — лирика.

Жить под крылышком у жены было легко и приятно. Не испытывая никаких отрицательных эмоций, Кряжин с оптимизмом смотрел в своё безоблачное, светлое будущее. Но после открытого выяснения отношений всё изменилось в одночасье: лишившись верного источника дохода, Кирилл вдруг осознал, что найти какой-нибудь приемлемый выход из сложившейся ситуации ему будет крайне сложно. Уходить из института, не доучившись последних двух лет, хоть он всего-навсего и областной педагогический, было определённо глупо, но браться за переводы в одиночку было, пожалуй, ещё глупее.

Несмотря на любовь к собственной персоне, Кирилл объективно оценивал свои реальные возможности. Понимая, что деньги с неба не посыплются, он вполне ясно осознавал: вопрос с подработкой нужно решать в течение нескольких недель, иначе с институтом придётся распрощаться навсегда. Ещё спасибо покойному дядюшке Крамскому, до сегодняшнего дня у него над головой не висело домоклового меча — армии, потому как согласно неофициальной договорённости с военкоматом у него, Кряжина Кирилла Савельевича, 1943 года рождения, уроженца деревни Озерки, имелась отсрочка от строевой службы, позволявшая не думать о призыве, как минимум, до окончания института.

Мысли о пропитании были поистине отвратительны: задевая скрытые струны в душе Кряжина, они доводили его до полного отупения, но другой, гораздо более важный вопрос заставлял его сердце сжиматься в один дрожащий комок. Отдавая в собственность молодых современную однокомнатную квартиру, покойный Михаил поставил одно маленькое условие, показавшееся тогда Кириллу несущественным. Ордер и все сопутствующие документы были оформлены на племянницу Михаила, то есть на Марью. Тогда, четыре года назад, это казалось вполне естественным и в предвкушении грядущего переезда в столицу прошло почти незамеченным. Но теперь жизнь поворачивалась к Кирюше совсем другой стороной, и проклятый квартирный вопрос мог выйти боком.

Уговаривая Кирилла сохранить прописку в Озерках, Крамской рассчитал всё верно: природная прижимистость не позволила Кряжину отказаться от дома в деревне. При любом раскладе, что бы ни случилось с одинокой матерью, единственным наследником был он. Уповая на долготерпение Марьи и свою неотразимость, Кирюше даже не приходило в голову, что дядюшка предлагает ему московскую жизнь на птичьих правах. Пребывая в полной уверенности, что женитьба на Марье делает его полным хозяином всего ей принадлежащего, он потерял бдительность и остался с носом.

Представив последствия своей выходки в полном масштабе, Кряжин покрылся холодными мелкими мурашками и почувствовал, как по его позвоночнику побежали капли противного ледяного пота. Отказываясь повиноваться, мысли расползались на мелкие куски и, повиснув рваными лохмотьями спревшей паутины, приглушали звуки и запахи.

Тупо уставившись в серый наждак асфальта, он безвольно опустил плечи и почувствовал, что внезапно его тело стало невообразимо тяжёлым. Если бы его сейчас попросили показать, где находится его сердце, он бы затруднился: тяжёлые рваные удары раздавались повсюду, и, нервно пульсируя каждой жилкой, рассудок кричал ему в самое ухо, обидные, но правильные слова.

До конца своих дней, восхищённо глядя на своё божество, глупая девочка была готова быть дойной коровой и матерью Терезой в одном лице, но он сломал всё единым махом, не получив в результате ничего, кроме неприятностей. Привыкнув к всепрощению и покорному обожанию, он не почувствовал, как перетянул струну. Оборвавшись, тонкая серебряная ниточка тренькнула и, обвившись вокруг шеи Кирилла, начала медленно его душить.

Словно в приступе настоящего удушья, Кряжин провёл пальцами по горлу, будто проверяя реальность своих ощущений, и, сжав зубы, задёргал крыльями носа. Чувствовать себя загнанным в угол было противно, но ещё противнее было понимание того, что в этот угол он загнал себя сам. Вспоминая хрупкое узенькое личико с бесцветной полоской вместо губ, он резко мотнул головой и в бессильной злобе сжал кулаки: по всем позициям партия была за Марьей. Зачеркнуть собственную глупость было уже нельзя, но ни одна игра, даже если на кону стоит жизнь, не может считаться проигранной, если есть ещё хотя бы один ход.

* * *

— А что, других нет? — глядя на бесформенные удлинённые хлопчатобумажные панталоны в меленький голубенький цветочек, Кирилл с сомнением повёл плечами: в качестве примирительного подарка эти пифагоровы штаны явно не подходили.

Складывая бельё по швам, продавщица неодобрительно покосилась на долговязого покупателя: и чего ходят, глазами хлопают, если всё равно брать не станут? Заявятся, переворошат весь товар и уйдут, а ты стой, складывай после них каждую вещь по новой. Эх, была бы её воля, она бы таких субчиков к отделу женской галантереи на пушечный выстрел не подпускала. Копаются, будто не трусы выбирают, а часовой механизм для бомбы.