— Значит, он меня не забыл? — Глаза Любы победно вспыхнули, но она тут же притушила их блеск.

— Он женатый человек, деточка, — с болью проговорила Анфиса, — и потом… говорят… Марья ждёт ребёнка.

— Говорят, кур доят, — полыхнула глазами Шелестова, и её лицо покрылось бледностью. — Жена — не стенка, будет ли ещё у Марьи ребёночек, нет ли, время покажет, а у нас с Кирюшкой сын растёт, так что у меня на него больше прав, чем у неё.

— Так Кирюшка сказал правду, тогда, на поминках? — Остановившись на месте, Анфиса широко раскрыла глаза, но тут же, недоверчиво усмехнувшись, коротко выдохнула: — Ты, девка, говори, да не заговаривайся, могла бы родной матери голову не морочить, — с обидой выговорила она. — Стал бы Крамской тебе за красивые глаза квартиру делать да деньгами обеспечивать, кабы был ни при чём!

— Если бы мог — не стал, — жёстко отчеканила Люба, и её взгляд в один миг сделался колючим и злым. — Он изворачивался, как уж, до последней минуты. А потом, когда понял, что я не отступлюсь, испугался огласки и пошёл на попятный: отыскал какого-то детдомовского паренька, погибшего в приграничной с Китаем заварушке, объявил, что я — невеста погибшего, чуть ли не жена, и что Мишаня — сын этого мальчика. — Зелёные глаза Любани сложились в две узкие злые щели. — И волки сыты, и овцы целы, а говорят, так не бывает!

— Зачем же ты согласилась? — не веря своим ушам, проговорила потрясённая Анфиса. — Ведь теперь Мишенька всю свою жизнь будет носить имя человека, который не имеет к нему никакого отношения!

— А у меня был выбор? — огрызнулась Любаня. — Московские квартиры на дороге не валяются, да и прочерк в графе «отец» не лучше чужой фамилии.

— Значит, всё-таки дотянулась Наталья до твоего горла? — горестно подытожила Анфиса, и уголки её губ глубоко вдавились в кожу.

— Не спеши, мама, крест на мне ставить, на чьё горло наступила Крамская, покажет время, она свой ход сделала, а значит, следующий — мой.

* * *

— Ниночка, смотри, чтобы пирожки не подгорели, ты же знаешь, Михаил Викторович не любит, когда снизу корка. — Размякнув, словно подтаявшее масло, Крамская прикрыла глаза и, вальяжно откинув голову на гобеленовую обивку модного кресла, с удовольствием отдалась в руки маникюрши.

Слава богу, неприятности с прислугой окончились: своевременно перейдя в мир иной, мама Ниночки оказала любезность многим: и не только дочери, последние полгода буквально разрывавшейся на части между тремя домами, но в первую очередь и себе самой. На самом деле, закруглиться со своим полунищенским существованием этой особе следовало бы гораздо раньше: что за удовольствие, вечно считать гроши и видеть свою единственную дочь в прислугах? Сочувственно причмокнув, Крамская прислушалась к звукам на кухне: бедная Ниночка, уже сорок, дожила практически до седых волос, не за горами старость, а у неё из-за больной матери — никакой личной жизни.

В свои сорок пять Наталья Юрьевна старухой себя отнюдь не ощущала и о старости думать не спешила: возраст женщины измеряется не датой её рождения и даже не состоянием души, хотя и это тоже немаловажно. Мерилом достоинств женщины является её кошелёк, это он открывает перед ней двери в любое общество и очерчивает круг её возможностей.

Женщина просто обязана быть интересной, но смазливая молоденькая мордашка — отнюдь не залог жизненного успеха. Молодость быстротечна, и никакое обаяние не продержится долго, если изо дня в день тебя окружают лишь тарелки в раковине с немытой посудой и тазы с чужим грязным бельём. Обаяние — это не черты внешности, это внутренняя уверенность в завтрашнем дне, возможность поступать по-своему и любить себя такой, какая ты есть.

Бесспорно, Ниночка — добрейшее существо, но доброта ещё никогда никого богатым не сделала, и потому пирожки пекут одни, а кушают их совершенно другие. Вот взять хотя бы Мишку: чтобы удержать такого в ежовых рукавицах, одной доброты недостаточно, тут требуется приложить соображение. Если для поддержания его престижа нужно блеять на людях овцой и смиренно заглядывать ему в рот, что ж, извольте, она готова, от неё не убудет. Пусть Крамской расправляет крылышки и до поры до времени ощущает себя орлом. Но что касается её личной выгоды и уж тем паче безопасности — увольте, убытка нести она не намерена, ощипать Мишке перья и перекрыть кислород она сумеет в две секунды.

Закончив с полировкой ногтей, маникюрша принялась за руки и, усердно проходя каждый сантиметр кожи по нескольку раз, начала втирать плавными круговыми движениями ароматный жирный крем. Чувствуя, как по всему телу побежала тёплая волна, Наталья расслабленно опустила плечи и едва заметно улыбнулась. Наверное, со стороны она напоминала безвольную тряпичную куклу, не способную не то что пошевелить рукой — моргнуть глазом.

Ну и пусть, на мнение окружающих Крамской было давно глубоко наплевать. Если за услугу деньги были внесены сполна, (а элитной маникюрше было уплачено по самым высоким расценкам, дешёвки Крамская не позволила бы себе никогда), под этим заранее подразумевалось, что в основную стоимость процедуры могут входить какие-то побочные, второстепенные нюансы, за которые полагается небольшая надбавка, только и всего.

Интересно, если бы ей заблагорассудилось делать педикюр в ванной или, к примеру, в постели, и она сообщила бы об этой своей забавной прихоти, как бы отреагировала дорогая маникюрша Людочка? Наверняка на её лице не дрогнул бы ни один мускул. Только внизу маленькой серенькой бумажки со счётом стало бы на один нолик больше. Конечно, с классиками спорить сложно: высокая мораль, торжество добра и прочая ерунда, несомненно, существует, и богатство, разлагающее до основания слабые человеческие души, — смертельный яд, но не всегда, а лишь в тех случаях, когда ты его принимаешь слишком малыми дозами…

— Наталья Юрьевна, с руками всё. Педикюр делать будем? — При взгляде на состоятельную клиентку, глаза Людмилы профессионально потеплели, выражая немое обожание.

— Конечно, Людочка, можете приступать, я в вашем полном распоряжении, — умиротворённо отозвалась Крамская. Вытянув руки перед собой, Наталья привередливо осмотрела каждый ноготок и, по всей видимости, удовлетворённая результатами ревизии, бросила милостивый взгляд на ожидавшую её слов, словно приговора Верховного суда, Людмилу. — Всё в порядке, милочка, переделывать ничего не стоит, мне нравится.

Костеря в душе спесивую клиентку последними словами, Людочка облегчённо улыбнулась и, преданно глядя в вылинявшее лицо своего толстого потенциального кошелька, с придыханием проворковала в ответ:

— У вас бездна вкуса, Наталья Юрьевна, с такими интеллигентными людьми, как вы, всегда приятно иметь дело. Ноготки ног будем делать с покрытием?

— А как же иначе? — дрогнула плечом Наталья. Неужели эта кукла с глазами ставит под сомнение её платёжеспособность? Или она считает, что раз на улице октябрь и никто не сможет увидеть её замечательного педикюра, так и за ногами ухаживать не обязательно?

Громыхая железным противнем, Ниночка вытащила из духового шкафа первую порцию пирожков, и по квартире поплыл вкусный запах капусты с яйцом. Хорошо, что она такая мастерица, эта женщина. Честно сознаться, самой Наталье таких пирожков ни в жизнь не испечь, даже если она очень постарается. Наверное, правильно говорят: кесарю — кесарево, каждый должен заниматься своим делом. Её предназначение — быть женой известного деятеля партии, и, если уж быть до конца откровенной, это не худшая доля. Мишка, он хоть и с норовом, а не без ума: тормоза у него имеются, только нужно знать, в какой момент на них нажимать.

— …советский народ резко осудил американскую агрессию в Конго. — Закрутив на кухне кран с водой, Нина принялась укладывать на смазанный маслом противень новую партию пирогов, и в большой комнате стала отчётливо слышна радиотрансляция «Маяка». — Митинги протеста прошли по всей стране, в том числе и Москве, в Колонном зале Дома союзов…

— В какой цвет будем красить? — откинув крышку миниатюрного чемоданчика, широким жестом руки Людмила обвела свои богатства, и, наблюдая за тем, как Наталья, перебегая глазами с пузырька на пузырёк, никак не может остановиться на чём-то одном, едва заметно дрогнула губами.

— Алый — очень вызывающе. — С явным сожалением Наталья отвела взгляд от круглого пузырька с кумачовой массой. — Я думаю, этот будет выглядеть благороднее.

Указав рукой на высокую бутылочку с блёкло-розовым, почти телесным цветом, Крамская огорчённо вздохнула: дались же Михаилу эти рамки приличия! Разве человеку с деньгами нужно обязательно подстраиваться к чьему-то мнению, а не иметь своего собственного? Вон, жена Берестова красится и наряжается во что хочет, и ничего, хоть бы кто когда слово поперёк сказал! Хотя… Мишку понять тоже можно: негоже, чтобы жена «первого», упаси бог, выглядела на фоне жены «второго» жалкой серенькой мышкой. А ведь, если с Валентины снять её макияж, больше похожий на боевую раскраску индейца, и дорогущие наряды, при первом же сравнении так оно и получится, потому что, сколько чучело в меха ни обряжай, деревня, она и есть деревня, никуда от этого не денешься…

— Мне кажется, будет лучше наложить бесцветный, он подчеркнёт изящную форму ваших ногтей, — прервав размышления Натальи на самом интересном месте, Людмила достала из уголка чемоданчика маленькую баклажку с прозрачной жидкостью непонятной консистенции. — Последняя разработка наших польских товарищей, держится почти десять дней, не боится горячей воды и соприкосновения с твёрдыми предметами. — Взяв пузырёк за острую макушечку, Люда встряхнула его несколько раз и, посмотрев через него на свет, остановила вопросительный взгляд на Наталье.

Услышав последние слова маникюрши, Крамская высоко вскинула брови и сделала круглые глаза. Горячая вода, соприкосновение с твёрдыми поверхностями! Такие качества хороши для Грани у станка и для Мани у корыта, но никак не для неё, жены первого заместителя секретаря горкома партии. Неужели Людмила и впрямь полагает, что женщина такого ранга, как Крамская, станет к плите или к раковине, чтобы проверить, за сколько дней сотрётся с ногтей заморское чудо?