— Да мы собирались курточку в ремонт отнести, завязали, чтоб меньше места занимала, а Наталья возьми да и позабудь об этом напрочь, вот и выкинула. По-нечаянности, — обобщил свою мысль он, задним числом соображая, что сказал глупость. Крамские отродясь ничего не носили в ремонт: ни курток, ни плащей, и если уж совсем честно, то ни он, ни Наталья даже не знали, где находятся такие мастерские.

До последнего времени всеми хозяйственными делами в их доме заведовала домработница, приходящая прислуга, милая улыбчивая женщина неопределённого возраста, работавшая пять дней в неделю и снимавшая все мелкие житейские проблемы с плеч хозяев вот уже лет пятнадцать, если не больше. Правда, в последние две недели Ниночка была вынуждена попросить отпуск и уехать в деревню к больной матери, но это ровным счётом ничего не меняло: помыть две тарелки Крамские могли и сами, а все крупные дела дожидались приезда домработницы. Узнав о длительном отъезде Нины, Михаил предложил временно кого-нибудь нанять, но Наталья наотрез отказалась: чужие люди ей в доме были ни к чему, месяц можно потерпеть.

— В ремонт? — Откашлявшись, бдительная дворничиха по новой прокрутила в голове полученную информацию и, решившись уточнить детали, во все глаза выжидающе уставилась на Крамского.

— В ремонт, тёть Даш, в ремонт. — Костеря себя за оплошность, Михаил досадливо выдохнул и потянулся к внутреннему карману пальто. — Скоро Международный женский день, мне бы хотелось, чтобы вы от нас с Наташей что-нибудь себе купили.

Михаил раскрыл кожаное портмоне и задумался: в отделении для бумажных денег лежали только червонцы, четвертные и полсотенные. Идти на попятную было поздно, но отдавать десятку просто так не имело никакого смысла. Достав из кошелька купюру, Крамской зажал её между указательным и средним пальцем правой руки и вкрадчиво произнёс:

— Дарья Еремеевна, мне бы хотелось, чтобы сегодняшний инцидент с курточкой остался между нами, ни к чему, чтобы об этой нелепой случайности судачили соседи. Мы с Натальей занимаем определённое положение, и не хотелось бы, чтобы за нашей спиной… Ну вы понимаете…

— Да об чём речь, я — молчок, рази ж я без понятия, кто — вы и кто — оне, — мгновенно сориентировалась догадливая дворничиха. Ожидая щедрого гостинца, она вытянула шею и, качнувшись к Крамскому, ласково заулыбалась. — Спасибо вам, Михал Викторыч, за доброту, дай Бог вам с Натальей Юрьевной доброго здоровечка. — Она ухватила согнутую пополам бумажку грязными пальцами и потянула её на себя, но, крепко зажатая, десятка по-прежнему оставалась в руке Крамского.

— И ещё, Дарья Еремеевна. — Стараясь не касаться грязной спецовки Граниной, Крамской наклонился к её уху: — У меня есть к вам небольшая просьбочка, скажем так, личного характера. Я нисколько не сомневаюсь в вашей порядочности и полностью уверен, что эта история с курточкой останется между нами двоими. Но мне хотелось бы, чтобы вы не заводили разговора на эту тему даже с Натальей. Она женщина слабая, впечатлительная, а тут… такой конфуз. Станет ещё переживать, а ведь ни к чему, правда? — Не выпуская красненького червонца из руки, Михаил подкупающе улыбнулся.

— А вы про какую курточку-то? — наивно хлопнув глазами, Гранина засияла, как надраенный к празднику самовар, и расплылась в недоумённой улыбке.

— Вот за что я вас, тёть Даш, люблю, так это за сообразительность. — Разжав пальцы, Крамской удовлетворённо кивнул, и, мягко выскользнув, червонец перекочевал к дворничихе в карман.

Уцепившись за потемневший от времени, отлакированный рукавицами до зеркального блеска черенок тяжёлой лопаты, Гранина смотрела Крамскому вслед и, плотно сжав губы, осуждающе покачивала головой. Ох уж эти мужики-кобели цепные, прости ты меня Господи! И чего, спрашивается, спокойно им не живётся? Вот и Михал Викторыч: из себя видный, денежный, и высокую должность занимает, и в каких хоромах живёт, а всё туда же — попала шлея под хвост и понесло. Горько вздохнув, Гранина воткнула лопату в снег, и заскрежетала ею по асфальту, а Крамской, подгоняемый в спину пробирающим до костей холодным ветром, завернул за угол.

Первые дни марта шестьдесят третьего мало чем отличались от февраля. Перетряхивая кисею, ветер гнал по тротуарам полупрозрачные полосы позёмки, и Крамскому казалось, что под его ногами перескальзывают с места на место истёртые от времени, посёкшиеся полосы медицинских бинтов. Затянутая льдом, Москва-река стояла неподвижно, и, глядя на матово-тусклую, бесцветную, словно затёртый целлофан, поверхность, трудно было себе представить, что где-то под ней, глубоко внизу, бежит живая вода. Ветер путался по чугунным завиткам ограды набережной. Отдаваясь неясным вибрирующим тоном, удары разносились над этой мутной посерелой плёнкой ледяного безразличия глухим обрывистым звуком, тонущим в вязком киселе серой дымки. Изломавшись, звук застревал в тусклом студне иззябшего мартовского неба, ожидая, когда обездвиженный и немой чугунный хвостик завитка отвалится на асфальт.

Идея поселить Любаню неподалёку от своего дома, пришла Михаилу в голову не сразу. Поначалу, опасаясь нежелательных встреч, он снимал для Шелестовой однокомнатную квартиру в Черемушках и несколько месяцев подряд ездил туда дважды в неделю, по понедельникам и четвергам. Но вскоре эти бестолковые поездки его утомили: боясь огласки на работе, брать служебную «Волгу» он не решался, а мотаться на общественном транспорте больше не мог. К тому же видеться с Любушкой только два раза в неделю ему было недостаточно, и, подчиняясь сложившимся обстоятельствам, он снял квартиру недалеко от своего дома.

Крамской никогда не жадничал. Если этого требовала необходимость, Михаил расставался с деньгами легко, но меру этой необходимости он предпочитал устанавливать сам. Покупая Любе новое пальто, он не ограничивал её в выборе, но приобрести для неё такой эксклюзив, как плащ, равнодушно спущенный Натальей в мусоропровод, Крамскому, честно говоря, даже не приходило в голову. Опасаясь, что привычка любовницы к хорошей жизни осложнит его собственную, Крамской предпочитал не шиковать, умело балансируя на грани щедрости и благоразумия.

По совести сказать, для законной жены он тоже не стал бы расшибаться в лепёшку, но сейчас обстоятельства складывались так, что Михаилу волей-неволей пришлось наступить на горло своей гордости и, перешагнув через собственные принципы, просить чужих людей об одолжении.

Поведение жены было на редкость глупым и неприятным и, главное, опасным. Доведи она свою угрозу до конца (а в том, что она может поступить подобным образом, он не сомневался ни на минуту!), на его партийной карьере действительно можно будет поставить хороший жирный крест. Конечно, рубить сук, на котором сидишь, станет только сумасшедший, но ведь и человека, не глядя выбрасывающего в помойку такую дорогостоящую вещь, не назовёшь иначе.

Расставаться с Любой Крамской не собирался, но и открыто остаться он с ней не мог, и теперь всё его благополучие зависело от Любиного благоразумия. Если она согласится для видимости прервать с ним на какое-то время отношения, пусть ненадолго, на год или полгода, он сможет найти достойный выход из этой скользкой ситуации. Ну а если этого не произойдёт…

Думать о подобном повороте событий Михаил упорно не желал. В этом безумном мире она для него была единственным светом в окошке, и, если бы была его воля, не раздумывая, он бросил бы всё к чёртовой матери и ушёл от постылой Натальи. Свернув во двор, Крамской поднял голову, посмотрел на освещённые окна третьего этажа и прибавил шагу. Там, за этими окошками, было единственное место, где его всегда ждали и по-настоящему любили.

* * *

— Как это, в другой город? — позабыв о медной турке, стоящей на огне, Любаша растерянно посмотрела в лицо Михаила.

Она с трудом сглотнула ком в горле и изумлённо застыла на месте, пытаясь осознать услышанное. Но его фраза крутилась в сознании поцарапанной заезженной пластинкой, из глухого шипения которой нельзя было разобрать ни единого слова. То, что предлагал Михаил, не укладывалось ни в одни рамки: уехать из Москвы в какую-то Тмутаракань, одной, с грудным ребёнком на руках и массой призрачных обещаний на будущее было делом абсолютно немыслимым. Но, зацепившись за единственный вариант, сулящий ему избавление от неприятностей, Михаил упорно стоял на своём, слыша только самого себя и оставаясь к доводам Любаши абсолютно глухим.

— Она взяла меня за жабры, понимаешь ты это или нет? — Раздосадованный тем, что Люба не хочет пойти ему навстречу, Крамской раздражённо засопел и, насупившись, метнул на Шелестову рассерженный взгляд. — Наташкино заявление в горкоме — бомба замедленного действия. Часики заведены, тикают они, часики-то, соображаешь? — Растопырив пальцы, Крамской замер, рассчитывая на то, что после такого доходчивого объяснения до Любы должно наконец дойти, что, кроме предложенного им выхода, других путей разрешения запутанной ситуации просто нет.

Поднявшись шоколадной пенкой над краем турки, кофе превратился в огромный пористый гриб и, перевалившись через край, шепеляво зафыркал. Возмущённо зашипев, огонь перекрасился в жёлто-рыжий цвет и, жарко взметнувшись вверх, погас. Любаня выключила конфорку, отставила в сторону полупустую турку и, неосознанно, скорее по привычке, намотав тряпку на вилку, стала вытирать не успевшие запечься буро-коричневые пятна кофе с плиты.

— Как неудачно вышло. — Размотав вилку и стараясь не касаться рукой горячих прутьев решётки, Люба осторожно подпихнула тряпку пальцами. — Надо сразу вытирать, а то потом застынет — не ототрёшь, — прокомментировала она и, открыв кран, принялась тщательно выполаскивать из тряпки мелкие частички кофейных зерен. — Не люблю, когда плита грязная. — Не глядя на Михаила, Люба отжала тряпку и снова потянулась к решётке над конфорками. — Застынет, пришкварится, потом все руки обломаешь.

— Какая, к чёрту, плита, ты хоть поняла, о чём я тебе говорил? Тут у человека жизнь решается, а она с тряпками возится! — Глядя на Любу, как на душевнобольную, Крамской потрясённо застыл на месте. — Брось ты эту гадость, послушай меня внимательно! Если ты не хочешь, чтобы я вылетел из горкомовского кресла, да не просто вылетел, а с треском, тебе придётся поступить так, как я говорю: на какое-то время исчезнуть из Москвы и не мозолить Наталье глаза. Она женщина непредсказуемая, и не стоит играть с огнём, нужно выполнить её условия и подождать, пока всё окончательно уляжется.