Информация о нем была изложена в письме довольно сухо — в основном, это были факты, имевшие отношение к его последним политическим привязанностям и отчет о его коммерческой деятельности за прошлые годы. Однако для Эйприл эти скупые строчки значили гораздо большее. Впервые за последние десять лет она читала о нем, впервые за все это время он протянул к ней свою руку и коснулся ее, пусть даже сам того не ведая. Она грустно улыбнулась, подумав о том, сильно ли он постарел за эти годы, и, нарисовав в своем воображении его портрет, рассмеялась. Конечно же, нет. Ее отец был типичным латиноамериканцем, обаятельным, уверенным в себе, умевшим владеть собой. Он ни за что на свете не позволил бы превратностям судьбы и бремени прожитых лет отразиться на своей внешности.

Ощутив, до странности, острый прилив меланхолии, Эйприл снова уселась на диван, не в силах остановить поток мыслей об отце, хлынувший через открытые шлюзы памяти. Много лет она чувствовала себя так, словно у нее не было семьи, словно она была одна во всем мире. Но ведь после ее внезапного отъезда, он тоже остался один. Она тяжело вздохнула.

— Теперь я поняла, что мне действительно очень жаль моего старика. — И в какую-то долю секунды вся ее злость куда-то пропала, и откуда-то взявшиеся слезы потекли по щекам, Тихий горестный плач превратился в рыдания, которые Эйприл не могла, да и не хотела больше сдерживать.

Когда не осталось больше слез, которыми она оплакивала свое прошлое, Эйприл поднялась с дивана и вышла из бунгало. Через несколько минут она вошла в свой офис и попросила ошарашенную Кармен связаться с ее отцом в Штатах, предупредив свою помощницу о неотложности этого звонка, сказав, что если ей не удастся дозвониться сразу, то пусть сидит на телефоне, пока не услышит его голос. Закрыв за собой дверь своего кабинета, Эйприл подошла к столу и принялась разбирать бумаги, прикидывая в уме, какую часть работы и кому из своих сотрудников поручить на время своего отъезда. Да, она собиралась домой.


Джек очень аккуратно положил трубку на телефонный аппарат и перевел задумчивый взгляд на необычайно взволнованного Франклина, сидевшего по другую сторону его, заваленного бумагами, рабочего стола.

— Ну что? Да не тяни же кота за хвост. На этот раз ты разговаривал с Франни?

Джек зачесал назад свои взъерошенные волосы и сделал еще глоток тепловатого кофе. Ему нужны были душ, кровать и банка холодного пива, желательно, именно в таком порядке. Но ничего не поделаешь, — приходилось все это откладывать.

— Да, это была она.

— Браво! Я так и знал, что у тебя получится! — Франклин описал круг вместе со своим креслом-вертушкой, ликующе выкрикнув при этом что-то нечленораздельное. Резко затормозив, он оперся обеими руками о крышку стола и спросил:

— Она будет говорить?

— Может быть. — Джек отвел взгляд от светившихся возбуждением глаз друга. Ему трудно было представить, что когда-нибудь он снова будет испытывать вот такой же энтузиазм, которым сейчас был охвачен Франклин. Только разве что ему пообещают три свободных дня, в течение которых он сможет, наконец, выспаться. Выспаться. Однако даже те редкие часы, которые ему удавалось выкроить для сна в эти последние две недели по приезде в Лос-Анджелес, были для него мучением, настоящей издевательской насмешкой судьбы. Как он ни пытался, у него не получалось избавиться от чувства одиночества. Он не мог больше спать один. Он скучал по Эйприл.

То, затравленное испуганное выражение, которое вдруг появилось в ее глазах, когда он самонадеянно решил, что она захочет выступить с обвинением, было единственным, что удержало его в тот момент на месте, что не позволило ему встать и уйти. Уйти куда-нибудь, все равно куда. И вот здесь, где нет голоса Эйприл, где нет запаха ее духов, он оборачивался каждый раз, когда мимо проходила женщина с темными вьющимися волосами. Оборачивался, хотя знал, что это не она. Ее здесь нет и никогда не будет.

— Черт побери!

Франклин вздрогнул от этой неожиданной вспышки раздражения.

— Что-что? — Но уже через секунду на его лице появилось понимающее выражение. Несмотря на переполнявший его восторженный энтузиазм, оттого что старые обвинения против Мархама приобретали новое звучание, он прекрасно видел с какой неохотой Джек занимался этим делом.

— Хочешь, я поговорю с ней?

Джек на минуту задумался, чувствуя, что почти готов поддаться соблазну свалить все на плечи Франклина. Но он знал, что не станет этого делать. Не станет не потому, что не может ему этого доверить, а потому, что должен сам довести начатое до конца. А если Франни согласится выступить с публичными обвинениями, то они смогут положить Мархама на лопатки, лишь упомянув о том, что Эйприл первая выступила с подобным заявлением, что сразу же превратит ее в глазах общественности из злодейки в героиню. И Джек пришел к твердому убеждению, что он, и только он, будет вести это дело.

— Нет, раз я начал, то я и продолжу. — Немного помолчав, он добавил: — Но я бы хотел, чтобы ты оказал мне одну услугу.

— Какую?

— Когда опубликуют мою статью, я хочу, чтобы под ней стояла твоя подпись.

Франклин шумно запротестовал, но Джек даже не захотел его слушать.

— Поверь, так действительно будет лучше. Ну что, ты согласен?

— Согласен, но только знай, что ты вынудил меня на это. И все-таки я оставляю за собой право попытаться изменить твое решение. По рукам?

Джек выдавил из себя утомленную улыбку.

— По рукам.

Но прежде, чем они успели приступить к разработке стратегического плана действий, пронзительно зазвонил телефон. Джек поднял трубку и, поставив руку на стол, склонил голову, подперев ее кулаком.

— Танго слушает.

Когда его, находившийся по другую сторону провода, собеседник назвал себя, Джек медленно поднял голову, и на его лице появилось смешанное выражение удивления, недоверия и сдерживаемой надежды. Он слушал, отвечая только «да» и «нет», потом повесил трубку. И губы стали медленно растягиваться в непроизвольной улыбке.

— Кто, черт возьми, смог так искривить твою физиономию? Бьюсь об заклад, это был сам Эд Мак Ман.

— Не угадал. — Джек повернулся на стуле к окну и стал смотреть на едва различимую в полуденном солнце линию горизонта. — Это был отец Эйприл. Завтра утром она будет давать интервью на телевидении в прямом эфире.

— Вот это да, черт бы меня побрал! Выходит, мы сами себе вырыли яму. — Помолчав несколько секунд, Франклин заметил:

— А тебя, похоже, совсем и не волнует, что твоя сенсация века, или, уж по крайней мере, этой выборной кампании, провалилась. Тебя обвели вокруг пальца, и кто — твоя бывшая любовница! Должно быть, ты где-то допустил промах, mi amigo[9].

Джек так резко повернулся к столу, что, чтобы остановиться, ему пришлось схватиться за его край руками. Его глаза сузились, а голос стал холодным и жестким.

— Франклин, мы уже одиннадцать лет с тобой коллеги и больше десяти лет — друзья. Но учти, если ты еще хоть раз позволишь себе высказаться о ней неуважительно, то я за себя не ручаюсь.

Вместо того, чтобы обидеться на Джека за его выпад, Франклин усмехнулся и хлопнул себя ладонями по коленям.

— Так вот, значит, откуда ветер дует. Я так и знал, что твое угрюмое настроение и раздражительность имеют еще какую-то причину, кроме того, что ты загружен работой и постоянно недосыпаешь. Как-никак к последним двум тебе не привыкать. И что же, ты поедешь туда?

— Я в Лос-Анджелесе, а интервью она будет давать в Нью-Йорке. Знаешь, я еще никак не могу поверить, что она установила связь со своим отцом, но еще более неправдоподобным кажется то, что она приехала сюда из Мексики, — сказал Джек, обращаясь, скорее, к самому себе, чем к своему другу.

— Она что, наладила отношения со своим стариком?

— Не думаю, чтобы это действительно было так. Но, судя по словам мистера де ла Торре, они снова разговаривают.

Джек встал и подошел к маленькому столику, стоявшему в углу, чтобы подлить себе кофе. Отпив глоток, он сморщился и выплюнул все, что осталось у него во рту обратно в чашку. Оставив ее на столике, он вернулся на место, бормоча себе под нос ругательства.

— Поезжай к ней.

— Я не знаю, — коротко ответил Джек, разозлившись на досадную, несвойственную ему нерешительность, терзавшую его всякий раз, когда дело касалось Эйприл. — Я знаю, чего ей все это стоит, и боюсь, что в данный момент она меньше всего хочет видеть меня.

— Она не должна знать, что ты будешь присутствовать во время ее интервью. Главное то, чтобы ты все знал. — Франклин встал и, перегнувшись через стол, положил руку на плечо Джека. — И не надо говорить мне никакой чепухи насчет часовых поясов. Садись на самолет, и ты вполне успеешь. — Джек бросил на друга унылый взгляд, и Франклин, засмеявшись, добавил: — Держу пари, если ты пустишь в ход свое неотразимое обаяние, то кассирша не устоит и продаст тебе билет за полцены. А в самолете ты, по крайней мере, сможешь хоть немного поспать.

Сомнений больше не осталось — Джек понял, что он полетит. Франклин был тысячу раз прав. Прав он был и в том, что Эйприл не следовало знать о его приезде. Он будет рядом с ней просто на всякий случай — кто знает, вдруг ей понадобится его помощь.

Но прежде ему необходимо уладить кое-какие дела, кое-кому позвонить, а потом еще встретиться с Франни Стайн-Уайт.


Дрожащей от волнения рукой, Эйприл прикрепила к своему воротнику маленький микрофончик. Она нервничала, сидя в ярком свете направленных на нее прожекторов, и голова, которую она заставляла еще раз продумать свое выступление, никак не хотела слушаться ее.

Прежде чем согласиться на это интервью, Эйприл оговорила ряд условий, касавшихся содержания вопросов, предупредив ведущую передачи, что если та будет пытаться затронуть темы, которые она наотрез отказалась обсуждать, то она просто встанет и уйдет. Эйприл знала, что самым страшным для ведущего прямого эфира является подобный срыв передачи.