Хотя она и не делала никакого секрета из своих отношений с Джеком, Эйприл все же казалось, что ей удавалось вести себя так, что никто ничего не замечал. И вот теперь, оказавшись в такой неловкой ситуации, ничего не оставалось делать, как широко улыбнуться Дому, который — в этом она была уверена — ни в малейшей степени не выкажет своего удивления. Итак, с улыбкой на лице, словно действие происходило в ее кабинете, а не в личном бунгало гостя, она сказала:

— Привет, Дом. Что случилось?

— Hola, senorita Эйприл. Все в порядке. Я просто принес письмо Джеку. Он просил меня сразу же сообщить о его получении.

— Спасибо. Давай его сюда, и я позабочусь о том, чтобы сразу же передать его Джеку. — На лице старика появилась тень беспокойства, удивившая Эйприл. Сделав вывод, что Домингес в высочайшей степени серьезно относился к своим обязанностям, она поспешила уверить его. — Я обязательно скажу, что ты лично принес ему это письмо. Спасибо, Дом.

Ее слова нисколько не успокоили старика, но по ее тону, хотя и любезному, он понял, что его миссия на этом закончена. Она осторожно взяла у него из рук плоскую коричневую папку, стараясь не выронить желтый листок бумаги, всунутый в ее наружный кармашек.

— Gracias[8], senorita. Пожалуйста скажите сеньору Джеку, что конверт, в котором пришло это письмо был весь изорван, и Эва выбросила его. Мне очень жаль, что так получилось.

Ага, так значит вот в чем проблема.

— Не беспокойся об этом, Дом. Я думаю, в этом нет ничего страшного.

Дом кивнул, и Эйприл проводила взглядом его фигуру, почти рысью пустившуюся по дорожке вниз. Ее улыбка исчезла так же быстро, как и любопытство, вызванное странным поведением консьержа. Всем ее вниманием тотчас же завладела коричневая папка.

Какую информацию мог с таким нетерпением ждать Джек? Внезапно все ее тело напряглось. А может быть, это от Франклина? Может быть, это очередное задание Джеку? Какая-нибудь командировка? Чувствуя, что у нее задрожали колени от того, что сюда вдруг непрошено вторглась та, другая жизнь Джека, Эйприл, едва переставляя ноги, подошла к диванчику, плюхнулась на него и положила папку себе на колени.

Ее просто съедало желание вынуть желтый листок. Разумеется, когда Джек прочтет письмо, он сам расскажет ей, что там написано. Поэтому совершенно незачем проявлять излишнее любопытство. Однако письмо дразнило, и, не желавшее сдаваться любопытство, начало борьбу с ее доверием к Джеку. Не зная, как поступить, Эйприл вдруг заметила, что ее пальцы уже вынули листок из папки и нервно комкают его.

— Ой! — Ее ладони принялись было разглаживать письмо на твердой обложке папки, но уже в следующее мгновение застыли на месте; на одной из строчек мелькнуло ее имя, написанное торопливым незнакомым почерком.

Все сомнения насчет того, имеет ли она право прочесть это послание, улетучились в ту же секунду. Если в письме говорилось о ней, то она имела полное право сделать это. Разгладив смятые складки, она начала читать.

«Джек, ну что ж, дружище, дерзай — попробуй раскопать эту скандальную историю века на краю света! Должно быть, я недооценил тебя, решив, что ты и в самом деле хочешь отдохнуть. Как, черт возьми, тебе удалось обнаружить Эйприл де ла Торре? Ума не приложу! Я сразу понял, что ты играешь по-крупному, когда получил твое письмо с просьбой выдать тебе информацию об этом Техасском старике Смитсоне. Конечно, ты мог бы поподробнее объяснить свой интерес к нему, но, как я понимаю, ты действуешь в соответствии со своими собственными соображениями. Тебе там, наверное трудно соблюдать инкогнито и вести себя так, чтобы не вызывать подозрений у хозяйки курорта».

«Нет, — взбешено подумала она, с трудом сдерживаясь, чтобы не разорвать проклятую бумажку в клочки. — Джек не может так поступать со мной. Всему этому должно быть какое-то объяснение». Заставив свою вскипевшую желчь немного утихомириться, она принялась дочитывать письмо, моля Бога, чтобы ей побыстрее все стало ясно.

«Надо сказать, я польщен тем, что ты высоко оценил мои исследовательские способности и умение мыслить логически. Я действительно знаю, как к двум прибавить два. Но самое главное то, что Мархам сейчас неудержимо рвется к власти, поэтому, надеюсь, что мое послание к тебе придет вовремя. В таком случае, ты первым удивишь весь мир своим сенсационным репортажем и второй Пулитцер займет свое место в твоей коллекции. Вот так-то, дружище. Да поможет тебе Бог, малыш! Франк».

Эйприл швырнула письмо на пол, как если бы оно обожгло ей пальцы. Усилием воли подавляя в себе дикое раздражение, отчаянно пытаясь найти всему этому хоть какое-то объяснение, она с трудом поднялась с дивана, и пошатываясь, подошла к двери спальни, потом развернулась и направилась к выходу. Желание убежать отсюда было невероятно сильным; она почувствовала, как старые страхи стали снова заползать к ней в душу, и забил первую тревогу инстинкт самосохранения.

В этот момент до ее сознания дошло, что в душе выключили воду, и она решила, что не должна уходить отсюда, не посмотрев в лицо Джека. Не услышав его объяснений.

Обернувшись, она увидела Джека, стоявшего на пороге спальни, прислонившись к дверной раме. Белое полотенце, обернутое вокруг его бедер, составляло резкий контраст со смуглой от загара кожей.

Он молчал, но выражение его лица ясно давало понять, что он догадался, что случилось что-то ужасное. Собрав воедино остатки самообладания, Эйприл выровняла свое дыхание и, постаравшись обуздать бушевавший в ней гнев, повернулась к Джеку, приготовившись спокойно выслушать его.

— Когда ты был в душе, приходил Дом. Он принес тебе письмо, которое ты ждал. Он, м-м-м… — Почувствовав, как разгорается в ее глазах злость, она сделала глубокий вдох, чтобы не сорвался голос. — Конверт был порван. Как видно, Франклин не очень надежно упаковал свое послание. Я бы не стала читать его, но я увидела там свое имя и…

Джек оттолкнулся рукой от дверного проема и подошел к дивану, в нескольких шагах от которого стояла Эйприл. Она молча протянула ему папку и скрестила руки на груди.

— Но где же письмо, Эйприл?

— На диване. — Она думала, что он немедленно схватит листок и начнет читать. Но вместо этого Джек бросил папку на диван, накрыв ею измятое послание, и снова повернулся к ней лицом.

— Что такого ужасного мог написать Франклин, чтобы так расстроить тебя? Эту информацию я запрашивал у него сто лет назад, сразу после свадьбы.

Глаза Эйприл расширились от возмущения. Неужели это правда? Значит он уже со дня свадьбы раскапывает ее историю? Она была вне себя от ярости. А может быть, он имеет какое-нибудь отношение к исчезновению ее фотографа? Может, это он сам ловко устроил все так, чтобы она попросила его помочь ей?

В конце концов Джек не выдержал. Шагнув ей навстречу, он схватил ее за руки.

— Что, черт возьми, с тобой случилось? Я не смогу помочь тебе, пока ты не скажешь мне!

Эйприл посмотрела на него ставшими вдруг стеклянными глазами, потом ее безжизненный взгляд переместился на его кулаки, сжавшиеся на ее запястьях.

— Отпусти меня.

— Чтобы ты убежала? Нет. Сначала ты расскажешь мне, что тебя так сильно напугало.

— Отпусти меня, Джек, я никуда не уйду до тех пор, пока ты не объяснишь мне, почему, черт побери, тебе потребовалось запрашивать обо мне информацию.

Он выпустил ее руки. Он так и остался стоять рядом с ней. Эйприл заставила себя посмотреть ему в глаза, но, к ее удивлению, в них не было вины или раскаяния. Похоже, что они наполнялись чувством гнева, смешанным с болью и обидой.

— Да с чего ты взяла это? Послушай, клянусь тебе, что впервые узнал обо всем, что с тобой случилось, в Оахаке, когда ты сама мне все рассказала. Что же еще, по-твоему, я хотел разузнать о тебе?

Его напряженный тон заставил Эйприл побледнеть.

— Но ты же сам сказал, что просил об этом Франклина. Наверное, ты просто не был уверен в том, что твой план соблазнить меня и выведать у меня нужные сведения сработает, и поэтому решил на всякий случай подстраховаться. Но как бы там ни было, Джек, факт остается фактом, — ты запрашивал обо мне информацию.

— Если ты на секунду остановишься, то тебе станет ясно, какие глупости ты говоришь.

В одно мгновение кожа Эйприл из мертвенно-бледной превратилась в огненно-красную.

— Что ж, мне очень жаль, что я предпочитаю не выставлять свою жизнь на всеобщее обозрение после того кошмара, который мне пришлось пережить. У меня на этот счет совсем другое мнение. — Эйприл круто повернулась, но рука Джека тотчас же сжала ее кисть, остановив ее.

— Нет, прошу тебя. Ты ведь сказала, что не уйдешь, пока не выслушаешь меня, и черт возьми, я не отпущу тебя, даже если придется привязать тебя к дивану.

Внезапно Эйприл почувствовала, как расслабляется тело, несмотря на то, что вспышки гнева еще сверкали в ее глазах, словно яркие ракеты в небе во время праздничного фейерверка. Она смирилась с тем, что придется выслушать его только потому, что хотела поскорее уйти из этого бунгало, спрятаться в какое-нибудь укромное место, если такое вообще можно было отыскать в «Рае»; и зализать раны.

Чувствуя ее покорность, Джек ослабил державшие ее за руки пальцы, но разжимать их не стал. Он знал, что заставить ее поверить ему можно было только разрушив те защитные преграды, которые она мгновенно возвела между ним и собой. Поэтому он воспользовался первой же возможностью притянуть ее к себе и обнять.

Она пыталась слабо сопротивляться, но он зашептал ей на ухо что-то успокоительно-нежное, и она сдалась, затихнув в его руках. Несмотря на то, что она не обняла его в ответ, ее молчаливое разрешение прикасаться к ней, держать в объятиях, придавали Джеку силы, необходимые для того, чтобы попытаться разобраться в этом недоразумении.

— Я запрашивал у Франклина эту информацию исключительно из личных соображений, а отнюдь не деловых. Но, милая, я ведь слышал уже всю эту историю из твоих уст и, честно говоря, я просто пришел в бешенство, когда узнал, что сделали с тобой эти двое — Мархам и твой отец… Знаешь, если бы кто-то из них попался бы мне сейчас, я бы с превеликим удовольствием скрутил бы ему шею. Но ведь все это случилось десять лет назад. И чего бы я добился, вытащи я сейчас эту, забытую всеми, тему? Кроме, как героиня статьи под заголовком «Где она теперь?», — а мне хотелось бы верить, что ты достаточно хорошо меня знаешь, чтобы понять, что я ни за что не стал бы писать такую статью, — ты не представляешь абсолютно никакого интереса для публики.