В Сорренто стемнело. Луны еще нет, и это благоприятствует планам Макса. Когда он с большой дорожной сумкой в руке выходит из своего номера в отеле «Виттория», дежурный портье, занятый разбором корреспонденции и раскладыванием ее по полочкам, не обращает на него внимания. Вестибюль и лестница, ведущая в парк, пусты — всеобщее внимание приковано к залу, где Келлер и Соколов играют очередную партию. Выйдя наружу, Макс минует фургон передвижной телестудии и очень непринужденно углубляется в парк по аллее, протянувшейся до самой площади Тассо. На половине пути, когда впереди уже замелькали фары автомобилей и стали видны уличные фонари, он берет в сторону — к беседке, откуда двое суток назад в бинокль рассматривал резиденцию советской команды. Сейчас особняк тонет в темноте, и лишь над входом горит фонарь, да на втором этаже светится окно.

Сердце неприятно частит. Колотится так, словно Макс только что выпил десять чашек кофе. На самом деле выпил он две таблетки макситона, в аптеке на Корсо Италия отпущенных ему благодаря обаятельной улыбке без рецепта. Принял, потому что был уверен, что в ближайшие часы ему понадобятся и силы, и ясность мысли. Но все равно, даже сейчас, когда он стоит неподвижно, стараясь дышать глубоко и ровно и утишить сердцебиение, окружающая его темень, дерзкий вызов, брошенный самому себе, непреложность прожитых лет, лишающая артерии эластичности и сжимающая бронхи, — все это вместе вызывает у него томление, близкое к почти физическому недомоганию. Ощущение неопределенности, к которому примешивается страх. Здесь, в одиночестве, став тенью среди теней парка, он чувствует, что каждый его шаг, рассчитанный заранее, теперь абсурден. И довольно долго стоит, не шевелясь, в душевном мраке, и ждет, когда беспорядочно-учащенные удары сердца вновь обретут привычный ровный ритм. Надо решаться, думает он. Отступать или идти вперед. Потому что времени мало. И, покоряясь неизбежному, он открывает молнию на сумке и достает из нее маленький рюкзак; сменяет уличные башмаки на спортивные туфли, вымазанные черным гуталином. Вместе с пиджаком прячет их в сумку, а ее — в кусты. Теперь он весь в черном с ног до головы и, чтобы скрыть светлое пятно седины, обвязывает голову косынкой темного шелка. Стягивает вокруг пояса нейлоновый трос со стальным карабином — на случай, если выдохнется на подъеме и надо будет отдохнуть. Замечательный у меня, наверное, вид, с горькой насмешкой думает он. В мои-то годы играть во взломщиков. Господи Иисусе, посмотрел бы доктор Хугентоблер, как его респектабельный водитель карабкается по стенам. Вслед за тем, вздохнув — делать нечего, — перекидывает лямку рюкзака через плечо, смотрит поочередно в обе стороны и выбирается из беседки, стараясь держаться там, где гуще тьма, — поближе к лимонам и пальмам. Внезапно его освещают фары автомобиля, въехавшего на дорожку и направляющегося к главному зданию. Максу приходится отпрянуть в спасительную тьму. Спустя мгновение, вновь обретя спокойствие, он выходит назад, идет к резиденции русских. Там, у подножья стены, темнота совсем непроглядна. Макс ощупью нашаривает железную скобу. Понадежнее прилаживает рюкзак, подтягивается, упираясь подошвами в стену, и очень медленно, отдыхая на каждой ступеньке, стараясь рачительно расходовать силы, чтоб не иссякли раньше времени, лезет на крышу.


Большой, выкрашенный под мрамор сейф «Шютцлинг» оказался в точности таким, как описывал Энрико Фоссатаро. В окружении книжных полок, он стоял на полу, в шкафу красного дерева, занимавшем целую стену в кабинете, и производил весьма внушительное впечатление — глухая стальная панель без диска или замочной скважины. Макс минуту всматривался в него при свете фонарика. На полу лежал толстый ковер с восточным орнаментом, и Макс подумал, что это заглушит металлический лязг ключей, когда он начнет подбирать их и пробовать один за другим. Осветив фонариком циферблат, он взглянул на часы на левом запястье. Работа будет долгая — из тех, для которых требуются большая чуткость и много терпения. Он перевел луч на следы своих подошв, тянувшиеся по ковру и паркету от окна, которое он сперва вскрыл отверткой, а потом снова закрыл. Что говорить, наследил сильно, но, по счастью, это окно было в кабинете, и, значит, все, включая отпечатки грязных подошв, оставалось в пределах одной комнаты. Ничего страшного, если только дверь в библиотеку оставалась закрыта. Макс осторожно подошел к ней и убедился, что в замочную скважину вставлен ключ.

На полминуты он застыл, дожидаясь, когда стихнет стук крови в ушах и звуки будут доноситься до него яснее и отчетливей. Шум дождя отчасти заглушит его манипуляции с сейфом, но он же скроет и другие звуки, так что Макс не сразу услышит шаги и спохватится, когда будет уже слишком поздно. Впрочем, так или иначе, риск минимален: кухарка и садовник ночуют в домике для прислуги, экономка спит в своей комнате наверху, а шофер сидит в машине, ожидая хозяйку, Сусанну Ферриоль. Здесь, на первом этаже, есть только горничная. Согласно сведениям, полученным Максом, в этот час она обычно не выходит из своей комнатки, примыкающей к кухне. Слушает радио.

Макс снял шляпу и плащ, опустил на ковер сумку с инструментами и дотронулся до холодного металла. У «шютцлингов» механизмы расположены не на виду, а спрятаны под накладной рамкой, идущей по периметру дверцы. Он нажал — и часть рамки отошла, открывая запоры: четыре замка, расположенных вертикально, причем первый обычного типа, а три остальных — кодовые. Максу надо было сначала открыть три нижних, а это требовало времени. И он взялся за дело. Расположил фонарик так, чтобы он освещал поле, выбрал один ключ из множества принесенных с собой и принялся пробовать им все три замка поочередно, стараясь понять, какой окажется певучим, то есть чувствительней и отчетливей передает звуки, издаваемые внутренним механизмом. Макс дрожал от холода в мокрой одежде и башмаках, а исколотые ветками руки плохо слушались и потеряли необходимую чувствительность. Попробовав на каждом диске все позиции от нуля до девятнадцати, он взялся за нижний замок. Медленно, осторожно поворачивал ключ слева направо и обратно и повторил операцию с двумя другими дисками. Зафиксировав положение, которое могло бы оказаться правильным, вернулся к первому диску. Теперь требовалась величайшая точность, а израненные пальцы потеряли чуткость и пачкали кровью ключ. Это замедляло дело, и он проклял себя за то, что не подумал о перчатках — чтобы прочувствовать едва ощутимую вибрацию, требовалась особая тонкость осязания. Наконец нащупал и, поставив диск на открытие, взглянул на часы. Двадцать четыре минуты заняла у него возня с самым трудным. Энрико Фоссатаро, конечно, справился бы втрое скорей, но даже и так все шло лучше, чем ожидалось. С удовлетворенной улыбкой он расслабил пальцы, потер ноющие подушечки и вставил ключ в скважину второго замка. Спустя еще четверть часа все три диска были поставлены в правильное положение. Тогда Макс погасил фонарик и немного отдохнул. Опустился на ковер и минуты на две застыл в неподвижности, заодно прислушиваясь — все ли тихо в доме. Он старался не думать ни о чем, кроме того, что ему еще предстояло. Шум дождя за окнами смолк, и внутри не ощущалось ни малейшего движения. Он с удовольствием выкурил бы сейчас сигарету, но понимал, что это будет не ко времени. Со вздохом поднявшись, растер одеревеневшие ноги и снова взялся за работу.

Теперь все зависело от терпения. Если ключи подобраны верно, то из ста тридцати отмычек, доставленных в Ниццу Фоссатаро, одна способна будет открыть верхний замок. Чтобы отыскать ее, надо понять, к какой группе она относится, и вслед за тем пробовать все отмычки этой группы одну за другой. Это займет приблизительно от минуты до часа. Макс снова взглянул на часы. Если ничего не пойдет наперекос, то уложится в рамки. И начал пробовать ключи.

Почти через полчаса замок отозвался на ключ номер 107. Послышались медлительные щелчки внутренних шестерней, и когда Макс потянул на себя, массивная дверца открылась бесшумно и легко. Луч фонарика высветил внутри полки с коробками из толстого картона и папками. В коробках обнаружилось немного драгоценностей и деньги, в папках — документы. Они и привлекли внимание Макса. В свое время Барбареско и Тиньянелло показывали ему в виде образчика письма с грифом итальянского Министерства иностранных дел. В одной из папок он нашел три напечатанных на машинке листа и, сверив гриф, тексты, сделанную от руки и расшифрованную ниже подпись «Г. Чиано», убедился: без сомнения, это те самые письма Томасу Ферриолю от 20 июля, 1 и 14 августа 1936 года.

Он спрятал письма в карман, а папку положил на прежнее место. Итальянцы просили его по возможности все оставить как было, чтобы Ферриоль хватился не сразу. И потому, прежде чем приступить к взлому сейфа, Макс запомнил даже положение дисков, чтобы, вскрыв его, вернуть их в первоначальное состояние, по опыту зная: есть владельцы, имеющие обыкновение проверять это перед тем, как открыть. Но сейчас, водя лучом по кабинету, отмечая взломанное окно, видневшиеся повсюду следы мокрых грязных подошв, он убедился, что скрыть проникновение будет невозможно. Нужно несколько часов, чтобы все привести в должный вид, а ему даже нечем это делать. Кроме того, время истекало. Сусанна Ферриоль как раз сейчас, должно быть, прощается со своими радушными хозяевами.

В картонных коробках ничего особенного не оказалось. В одной лежали тридцать тысяч франков и толстая пачка республиканских песет, которые, в отличие от денег, имевших хождение в зоне националистов, обесценивались с каждым часом. Что же касается драгоценностей, Макс догадался, что, вероятней всего, в спальне у Сюзи Ферриоль стоит еще один сейф, потому что в «Шютцлинге» нашлось немногое — золотой медальон, карманные часы «Лосада» и булавка для галстука с крупной жемчужиной. И, кроме того, кошелек с полусотней золотых английских фунтов и старинная, украшенная изумрудами, сапфирами и рубинами брошь в виде стрекозы. Макс в сомнении оглядел кабинет, осветив фонариком оставленные повсюду следы. Теперь уж все равно, подумал он. И золотые монеты, и брошь — вещи опасные и могут выдать его, если он попадется полиции. А вот деньги — дело другое: деньги есть деньги. След их затеряется, едва лишь они перейдут из рук в руки: у них нет ни отличительных особенностей, ни иного владельца, чем тот, кому они принадлежат в данную минуту. И потому, прежде чем закрыть сейф, затереть носовым платком отпечатки пальцев и сложить инструменты в сумку, Макс забрал тридцать тысяч франков.