Мэри посмотрела на солнце и прищурилась.

— Я была замужем много лет назад. Мой муж избивал меня регулярно. Я не знаю, почему я мирилась с этим, но это так. А затем однажды ночью он напился и ударил моего сына кулаком. Я взяла своего мальчика и убежала. Я пошла в убежище, которым руководил священник. Там я обрела Бога и свое призвание.

— А ваш сын?

— Удар по голове повредил мозг. Мой сын находится теперь в специальном учреждении. Ему тридцать лет, и он даже не знает, как его зовут.

Беверли тяжело вздохнула.

Рядом с автомобилем Мэри повернулась и взяла руки Беверли в свои. Ее глаза увлажнились, когда она сказала:

— Возможно, я организовала это убежище, чтобы искупить тот грех, я не знаю. Но я знаю, что Бог прислал вас сюда сегодня в ответ на мои молитвы. Я собираюсь назвать новое убежище «Убежищем для женщин имени Беверли Хайленд».

— Нет, я хочу, чтобы оно называлось «Убежище для женщин Наоми Бургесс». Моя мать не смогла обрести высокого положения в жизни, но по крайней мере после смерти она обретет его, наконец.

37

Яркие огни операционной светили вниз на тело, накрытое зелеными простынями. В помещении не было никаких звуков, кроме шума вентилятора анестезиолога и постоянного пиканья кардиомонитора. Четыре человека стояли у операционного стола; они были одеты во все зеленое, на них были белые бумажные маски. Самый высокий из них, хирург, потел так обильно, что медсестре приходилось регулярно вытирать тканью пот с его лба. В воздухе чувствовалось напряжение. Страх сквозил в глазах каждого члена хирургической команды. Если этот важный пациент умрет, говорили их лица, это приведет к международному кризису.

— Скальпель, — сказал хирург.

Медсестра вручила ему инструмент. Он взял его в руку, приготовившись резать упругую плоть.

— Минуточку, — сказала доктор Маркус со своего места в углу. Она приблизилась к столу, выхватила скальпель из руки хирурга и сказала:

— Я не так показывала тебе держать скальпель. Ты же не собираешься резать салями, боже упаси.

— Какая к черту разница! — заорал хирург. — Кого это волнует, будь я проклят?

— Меня волнует! — прокричала она в ответ и бросила скальпель на пол.

— Вырезать, — прозвучал утомленный голос. — Вырезать, вырезать, вырезать, вырезать. Доктор Маркус? Можно вас на минутку?

Она последний раз посмотрела на мужчину в одежде хирурга, повернулась на каблуках и вышла со съемочной площадки.

— Доктор Маркус, моя дорогая, — сказал режиссер, подходя к ней и беря ее за локоть. — Вы понимаете, что, если вы и дальше будете вмешиваться, мы никогда не закончим эту сцену?

— Этот человек — идиот! Хирургический нож так не держат. Это требует молящейся руки богомола. Сколько раз нужно говорить ему это?

— Доктор Маркус, дорогая, — тихо сказал режиссер, увлекая ее подальше от съемочном группы. — Ну что за проблема? Это же просто телешоу.

Она сердито посмотрела на него.

— Послушайте, Барри Грин нанял меня, чтобы я была техническим консультантом. Если вам не нужен мой совет, то что я здесь делаю?

— Ну-ну, успокой…

Она развернулась и ушла.


Линда жила в Малибу, в доме, построенном на склоне утеса, на краю океана. Всякий раз, когда начинался прилив, она чувствовала, как дом содрогается, когда волны ударяются о сваи. Мелкие брызги поливали деревянную опалубку снаружи, и дом наполнялся соленым запахом моря. Это был старый дом, маленький, с четырьмя комнатами, и стоил полмиллиона долларов.

Дом дрожал в эту апрельскую ночь с моросящим дождем, когда Линда ждала прихода Барри Грина. Тихий океан, казалось, с силой ударялся о сваи, как будто решил сбить ее с ног. Океан был живым со своим устойчивым, толкающим ритмом; он, казалось, говорил с Линдой при помощи своей покрытой пеной воды, а потом что-то нашептывал, в то время как прилив отступал. Меряя шагами гостиную под музыку Бетховена, Линда думала о подводном мире, где крабы и морские водоросли циркулировали вокруг опор ее дома. Она думала о многих ночах, когда, лежа в кровати, слушала океан, отражающий ее одиночество.

Линда не хотела вести уединенную жизнь; это только что выяснилось. Она пробовала найти кого-то, кому могла довериться, но всегда эта жизненно важная часть ее, дающая, желающая, сексуальная часть, замерзала от прикосновения мужчины. А близкие отношения не могли пережить такой мороз.

Она посмотрела на часы над камином. Прошел час с тех пор, как Барри Грин позвонил, прося ее не действовать опрометчиво — она заявила об уходе из телешоу «Пятый Север» — и говоря, что хотел бы поговорить об этом. Поэтому она пригласила его сюда, в свою дорогую лачугу на политом дождем шоссе Тихоокеанского побережья.

А затем она услышала звонок в дверь.

Он припарковал свой «порш» рядом с ее «феррари» и стоял в легком апрельском тумане с пакетами в руках. Он заехал в «Висент Фудз», взял там стейк, французский хлеб и бутылку шампанского; и когда Линда увидела продукты, в то время как он раскладывал их на столе в ее крошечной кухне, она поняла, почему он действительно приехал сегодня вечером и почему она действительно пригласила его.

Дискуссия относительно телешоу заняла пять минут: он убедил ее остаться.

— Я сформулирую закон, — пообещал ей Барри, когда они сидели у огня в ее гостиной, наблюдая, как капли дождя сильно барабанят по веранде. — Я скажу ему, что он должен делать в точности то, что ты говоришь. Человек может быть таким тупицей.

Затем они перешли к светской беседе; Барри постоянно наполнял их бокалы.

Линда пыталась расслабиться, заставляла себя улыбаться, слушать и смеяться время от времени. И она позволила шампанскому выполнить за нее часть работы. В конце концов она решила, сбросив туфли и скрестив под собой ноги, Барри Грин — привлекательный мужчина. И он вел себя естественно, несмотря на свою власть. Он никогда не хвастался, не кичился и не высказывался высокомерно об этом; Барри пользовался своей властью спокойно. Линда находила это привлекательным.

Он также был забавным.

— Я когда-нибудь рассказывал тебе о своем кузене Эйбе? — спросил он, когда шампанское закончилось и он вернулся с кухни с бутылкой вина Линды. Он присоединился к ней на диване и снова наполнил их бокалы. — Эйб ехал на поезде «Амтрак» через всю страну, у него было место в пульмановском вагоне. Однажды ночью он пытался заснуть на верхней полке и все время слышал, как женщина на нижней полке постоянно говорит: «О, как хочется пить, пить». И из-за нее Эйб не мог заснуть. Поэтому он спустился вниз по лестнице, прошел в конец вагона к резервуару питьевой воды, наполнил бумажный стаканчик, пришел с ним обратно и сунул его между занавесками нижней полки. Затем он поднялся наверх, улегся поудобнее и только собрался спать, когда снизу послышался голос: «О, как же хотелось пить, пить».

Линда смеялась и пила вино. Она заметила, что больше не хочет есть; стейку предстояло отправиться в морозилку.

— Да, — сказал Барри мягко, осматриваясь вокруг. — Хорошенькое местечко у тебя здесь. Готов держать пари, ты заплатила за него кругленькую сумму.

— Примерно так. Я чувствую, что мне повезло заполучить его.

— Ты можешь просить за него миллион, и его купят прежде, чем ты успеешь повесить табличку «Продается».

— Утес медленно разрушается. Никого это, похоже, не заботит. Однажды все дома, расположенные здесь, поплывут к Гавайям.

— Ты была когда-нибудь на Гавайях?

— Я проходила там интернатуру в больнице «Грейт Виктория» в Гонолулу.

— Что же заставило тебя решиться стать хирургом?

Видения начали сменяться одно за другим перед внутренним взором Линды — операционные и хирурги, болезненность пересаженных участков кожи и эксперты, пытающиеся восстановить ее после несчастного случая, когда она была ребенком.

— Я думаю, хотела доказать, что могу делать это. Мне так кажется. Моя лучшая подруга — педиатр. Она хотела быть патологом, но уступила давлению семьи и увещеваниям преподавателей медицины. Студентам женского пола, изучающим медицину, настоятельно рекомендуют осваивать так называемые «женские» специализации — гинекология, дерматология, семейный врач.

— В наше время?

Она засмеялась.

— В наше время. Женщины-врачи все еще испытывают на себе сильное давление, несмотря на рост сознания за прошедшие два десятилетия.

— Я помню, как-то моему сыну нужно было пойти к физиотерапевту в летнем лагере. Ему было двенадцать, и когда он обнаружил, что доктор был женщиной, то отказался идти. Моя жена сказала ему, что ей и его сестрам приходится ходить к докторам-мужчинам в течение многих лет, не имея права жаловаться, теперь пришла очередь парней. — Барри хихикнул. — Он пошел, но ему это не понравилось.

— Я не знала, что ты женат.

— Я не женат. Мы развелись десять лет назад.

— Я тоже разведена.

— Что случилось?

— У нас ничего не получилось.

Они замолчали. Линда смотрела на огонь в камине, в то время как Барри не сводил глаз с нее.

— Я не могу поверить, что ты одинока, — сказал он мягко. — Такая красивая женщина, как ты.

Она обернулась и посмотрела на него. Ей нравилось, как отблески пламени играют на его лице.

— Сейчас я не одна, не так ли?

Он протянул руку и коснулся ее.

— Нет. Ты не одна.

Линда улыбнулась. Она чувствовала тепло и заботу. Дождь так сильно барабанил по крыше, что это звучание походило на глухой рев. Океан вспенивался, заставляя ее дом дрожать. Мир снаружи был холодным и враждебным, но гостиная Линды была уютной, безопасной и заполненной золотым жаром.